— Троллейбусы не ходят…

— В центре появилась вода…

— В каком смысле?

— Из почвы выступила…

— На девятом этаже осталась старушка…

— Кто видел сегодня луну?

— А была луна?

— Говорят, перед землетрясением луна исчезает…

— Ох, кто мне скажет, который час?

— Двадцать семь минут одиннадцатого.

— Если первая фаза — семь баллов, то вторая — не меньше десяти!

— Пережить бы эту ночь…

— Поживем — переживем!

Да, да, вторая фаза! Я совсем забыл о второй фазе! А почему она так называется — вторая, вторая? Вторая! Слово-то какое странное!

— Смотрите, поседел! Сегодня поседел! — громко шепчет кто-то, но мои мысли работают в другом направлении: если первая фаза — семь баллов, то вторая… семь плюс два… это сколько?

— Девять баллов было! Девять! — жужжит мне на ухо сосед. — Я к вам хотел постучать… вы не слышали? То есть я не постучал, но хотел…

Жена тихо плачет.

— Что с тобой?! — внезапно вскрикивает она и пытается вырвать соску у меня изо рта.

— Не мешай, — бормочу я сердито. — Девять плюс два… Никак не вспомню, что пишут в учебниках про землетрясения.

— В каких учебниках? О чем ты думаешь?

— Об учебниках думаю!

— В моих учебниках об этом ничего не пишется, — сообщает мой второклассник.

— И в моих тоже… — это четвероклассник.

— И в моих… — подает голос малыш.

— Тебя никто не спрашивает! — я затыкаю ему рот соской. — Оставьте меня в покое! Я хочу вспомнить, что пишут в учебниках про землетрясения. Про землетрясения и как с ними бороться.

Говорю — и вдруг вижу, что старшего сына поблизости нет.

— Где он?! — кричу я на жену.

— Тут с ребятами стоял…

— Где он, если стоял? — Я не нахожу себе места от волнения. — Диан!

Он возникает как из-под земли:

— Да, папа!

— Ни шагу от меня! Убью!.. Куришь, да?

— Радио! — вопит кто-то. — Тише, радио заговорило!

Тьфу, чертовщина! А разве оно молчало?

Бросаюсь в толпу, сгрудившуюся вокруг человека с транзистором.

— Покрути на коротких! — советует кто-то.

— Короткие молчат…

Толпа, давка. Кто-то налегает мне на спину.

— И вправо кручу, и влево… — оправдывается хозяин транзистора. — Ничего! Длинные волны молчат, средние тоже… Только свист и шорох. Земля свистит!

— Значит, и телевышка упала! — пугается кто-то, и тут я вижу человека, про которого говорили, что он поседел. Действительно, голова у него такая белая, что даже светится. Но мои мысли на нем не задерживаются. Они вертятся в другую сторону: что пишут в учебниках про землетрясения? Если начнется вторая фаза… И где туфли?!

«Берега Суматры и Явы изменились до неузнаваемости. Знакомые места можно было найти разве только по положению, но никак не по внешнему виду. Богатая тропическая растительность исчезла бесследно везде, где только появлялись морские волны. Земля была совершенно голой; серая грязь и продукты извержений, вырванные с корнями деревья, остатки зданий, трупы людей и животных усеяли ее. На поверхность Зондского пролива всплывали массы пемзы. По официальным данным, число погибших равнялось приблизительно 40 тыс. человек. На месте острова Кракатау разлилось море, и из воды выходил на поверхность лишь старый конус вулкана, который треснул пополам, одна его половина упала в море, а другая открыла поразительную картину страшной лаборатории подземных сил». (И. Резанов. Великие катастрофы в истории Земли. М., 1980, с. 70)

Сказали, что вторая фаза наступит через пять минут, потом — через десять и так далее… Прошло уже более получаса — ничего. Люди немного успокоились, разбились на группы. Теперь видно, кто в чем выскочил из дома. Вот женщина в ночной рубашке, вот мужчина в майке и спортивных штанах… а на том почему-то сразу два галстука. Мы — выбежали босые. На дворе март, самое начало, но никому как будто и не холодно.

— Лови! — кричит кто-то с балкона пятого этажа.

— С ума сошел! — комментируют внизу. — Смерти ищет!

Я знаю, кто кричит? Это молодой парень, живет четырьмя этажами ниже нас. С мамой.

— Я хотел к вам постучать… — нудит мне на ухо сосед, но я его не слушаю.

Что там парень с пятого?

— Мама, поймала платок? Теперь пальто лови!.. Что еще нужно?

— Ионикэ, сынок, — слабым голосом умоляет мама, — брось все, спускайся. Мне тепло! Заклинаю! Вдруг опять начнется…

Паренек не слушается, стоит.

— Эй, наверху! — кричит кто-то. — Как там?

— Темно, — отвечает паренек.

— Провалы есть?

— Ничего не видно.

— Загляни в мою квартиру, а…

— Мама, — зовет паренек, — я не могу найти твои шлепанцы!

— Сынок, — она заливается слезами, — спускайся! Я ничего не хочу…

Мы слушаем этот любовный диалог, эту сцену на балконе, но ловим и другие слухи.

— Центр в развалинах… Вода… Ил!

— Троллейбусы на ходу проваливались под землю…

— Тихо!.. Там как будто волны плещутся…

— Мама! Мама! — надсаживается чей-то уже охрипший ребенок.

— Почему радио молчит?

— А где тот мужик с транзистором?

— Люди добрые, у кого еще есть транзистор? Если в центре появилась вода, то… Где мои дети?!

— Я здесь, папа!

— Где — здесь?

— Здесь, возле тебя.

— А я где говорил быть?

— Мы играли с ребятами…

Подумать только, они играют!

— Меня не интересуют никакие ребята! — ору я изо всех сил. — Стоять здесь! Не отлучаться! Держаться за меня! Где мама?

Моя жена — в группе женщин, окруживших ту самую, одинокую, в белом. Та оживленно рассказывает что-то, одной рукой жестикулируя, а другой поддерживая сползающую простыню. Услышав мой крик, жена подходит к нам.

— Ну? — спрашиваю я.

— Что?

— Что слышно? Что рассказывает та женщина?

— Так… ничего особенного. Давайте отойдем подальше.

— Зачем? — удивляюсь я и смотрю на женщину в белом.

— Я сказала, отойдем! — сердится жена. — Нечего тебе тут околачиваться.

— Да что с ней?

— Ничего! Идем…

«В 10 минут первого слышу крики. Бьют тревогу. Люди бегут мимо моего дома и в ужасе кричат: «Гора идет!» И я слышу шум, который нельзя ни с чем сравнить, шум страшный, ну, просто дьявол на земле… и я выхожу, смотрю на гору… Над белыми облачками пара с горы спускается с треском черная лавина более десяти метров высотою и в 150 метров шириною… Все изломано, потоплено… Мой сын, его жена, 30 человек, большое здание — все унесено лавиной. Они надвигаются бешеным натиском, эти черные волны, они надвигаются, как гром, и перед ними отступает море». (А. Павлов. Вулканы, землетрясения, моря и реки. М. 1948, с. 53)

Вот и родная милиция появилась — подтянутый аккуратный лейтенант лет двадцати трех.

Все бросаются к нему, словно он не человек, а якорь спасения.

— Без паники, товарищи! — Он предупредительно поднимает руку и тут же спрашивает: — Что слышно?

— А вы-то что скажете? — волнуется кто-то. — Вы же милиция!

— Я из командировки, — говорит лейтенант, словно извиняясь. — У меня тут жена и маленький сын.

Все молчат. Можно понять его состояние.

— Республика в руинах? — спрашивает кто-то уже помягче.

— Не знаю. По дороге ничего такого не видел…

Он уходит, а мы остаемся.

— Был кто-нибудь в центре?

Начинается дискуссия.

— Кто хочет сходить, товарищи?

— Вот ты и сходи!

— А такой-то не был?

Переглядываемся, бродим по двору. Ждем вторую фазу.

— Если не в два часа ночи, значит, в четыре, — объясняет один человек другому. — Самые разрушительные удары бывают перед рассветом.

— А я вчера видел вот такую крысу, — вспоминает кто-то, — но про землетрясение и не подумал.

Да, да, крысы перед землетрясением покидают норы. Значит, люди видели крыс!

— Будь наши дети поумнее… — со вздохом говорю я жене.

— На что ты намекаешь? — ощетинивается она.

— Я тоже видел крысу, — объявляет мой второклассник, — но я же не знал, что землетрясения бывают от крыс.