Отсутствует Аполлон, в миру Сусай, символ силы и красоты. Это действительно на редкость красивый и ладный парень, но — лодырь беспримерный. Природа явно по ошибке наградила его изумительными физическими данными, однако ничего не попишешь — стройнее и мощнее Сусая в селе нет никого. Он является живой принадлежностью всех ежегодных празднеств, а сегодня нужен просто позарез. Из района приехал инспектор по спорту, товарищ Раку, и, понятно, желательно показать ему товар лицом.

Методист хватается за голову.

— Может, замену найдем? — нерешительно предлагает кто-то.

— С ума вы сошли! Посмотрите на себя, а потом на него! Где эти десять парней, которые должны нести Аполлона?

— Они-то здесь, а сам он куда-то делся.

— Убью! — зверским шепотом восклицает методист. — Аполлон! Отыскать немедленно! Только тихо, чтобы инспектор не пронюхал… — На всякий случай он подхалимски улыбается инспектору. — Ну, что стоите?

Десятеро парней, которым предстоит на руках пронести Аполлона через все село, разлеглись на свежей травке и, судя по их виду, отнюдь не собираются принимать участие в поисках своей ноши.

Методист сдерживается из последних сил:

— Вы бы пока построились, что ли…

— Не буду я носить этого паразита! — мутит воду один из носильщиков. — У него за весь год ни одного трудодня, тьфу!

Методист грозит забастовщику здоровенным кулаком:

— Понесешь!

— Не буду!

— А я и не хочу, чтоб они меня носили… — внезапно доносится голос из-под штакетника.

— Ах, он здесь!.. — Методист утирает выступивший на лбу пот и спешит к Сусаю: — Как себя чувствуешь, дорогой?

Он обнимает Аполлона, щупает его стальные мышцы, даже рубашку на нем начинает расстегивать.

— Здоров? Готов? О, да ты уже загорел! Раздевайся, начинаем. И не забудь, у нас представитель из района…

Сусай зевает и машет рукой в сторону великолепной десятки:

— Избавь меня от этих доходяг!

— Они что, дурака валяют? Не хотят тебя нести? Пусть только пикнут, я их…

И тут глаза у методиста лезут на лоб.

Финита, доведенная до слез насмешками подруг, забывает стыд и в отчаянии задирает майку:

— Вот вам!

Все теряются, особенно мужчины. Даже взгляд Сусая становится более осмысленным.

Что касается Финиты, то у нее все на месте. Славная девушка!

— Слушай, шеф… — Сусай тянет остолбеневшего методиста за рукав. — Я давно хочу спросить: разве нет в этом селе более приличных людей, чтобы несли меня?

— Но это же цвет колхоза, — возражает методист, медленно приходя в себя. — Самые передовые ребята… комсомольцы… лично председатель отбирал.

— Передовые… разве у нас бригадиров мало?

— Ты хочешь, чтобы тебя несли бригадиры?! — шалеет методист.

— А почему бы и нет? Пусть уважаемого человека несут уважаемые люди.

— Ёкнулся, а, Сусай? Сейчас не до шуток!

— Если так, шеф… — Сусай снова растягивается по траве, — …если так, ищи себе другой торс… а я на вас посмотрю!

Методист вскакивает:

— Где председатель? Пусть сам выпутывается!.. Послушай, Сусай, а звеньевые тебя не устроят?

— Нет, шеф, — Сусай пренебрежительно цыкает зубом. — Только бригадиры. Такого торса ты даже в Греции не найдешь.

— Полторы минуты, — шепчет про себя методист. — Полторы минуты до начала…

Он бросается на трибуну, к председателю.

…Парад в разгаре.

Поют трубы, развеваются знамена.

Во главе колонны — гимназисты, за ними — футболисты, за футболистами — волейболисты и баскетболисты и так далее. Но главным украшением колонны является, как и в прошлом и позапрошлом году, местный символ силы и красоты — Сусай-Аполлон, стоящий в позе микеланджеловского Давида на обшитом красной материей круге. Круг несут десять бригадиров. Десять самых красивых в селе девушек маршируют по бокам и машут Сусаю десятью веточками сирени.

На лице у Сусая не дрогнет ни один мускул, но внутренне он торжествует.

Зрители дружно аплодируют.

— Слава мужеству, силе, красоте! — выкликает здравицу кто-то на трибуне.

— Урррааа! — подхватывает колонна.

— Ура! — коротко отвечает Сусай и еще живописнее напрягает мускулы.

Ура!

АМАРА

Рассказ

Амара опешила.

— Не слышишь? Кому говорят! — сердитый голос рыночного контролера звучит уже совсем рядом. — Собирай, женщина, свои манатки, кончен базар… Закрываю ворота!

Амара испуганно озирается.

Неужели никого из односельчанок?

Еще раз бросает взгляд на соседние столы.

Так-таки никого?

Видит несколько человек, суетящихся у опустевших прилавков, — все друг на друга похожи, и все незнакомые.

«Господи! — Амара невольно прижимает пальцы к губам. — Как же я одна-то?..»

Она приехала на рынок рано, часов так в пять. Митру разбудил ее в темноте:

— Вставай, фа! Рассвет на дворе.

Но до рассвета было далеко. Еще и ночь не перевалила за середину. Амара, однако, послушно поднялась, знала, что Митру не оставит ее в постели. Такой уж он человек, жесткий, беспокойный. Живее, фа, день на улице! Быстрее, фа, ночь на носу! Вставай и давай!.. Но есть у Амары волшебное словечко… она произносит его негромко, с видом не то растерянным, не то разнеженным:

— Митру, да ведь я уже…

И нечего ему сказать на это.

Она опустила босые ноги на пол, достала платье со спинки стула и, позевывая, стала натягивать его. Да, до рассвета было еще далеко, но она как будто выспалась: легли раньше обычного. Завтра у тебя трудный день, сказал вечером Митру. Хорошо, решила Амара, что я его послушалась, — он всегда такой предусмотрительный…

На дворе заржали кони. Похоже, надо было и впрямь торопиться. Амара вспомнила, куда едет, и почему-то заволновалась, движения ее стали более резкими.

— Давай, Митру, мешки вязать…

Она жила с Митру шестой год, но в городе, представьте, ей еще бывать не доводилось. Как же так? Да так, нечего ей было там делать. Когда дома все есть, на стороне ничего и не надо. А у них, слава богу, полная чаша. Она бы и в этом году не выбралась, не появись на селе новинка — телевизоры. То один колхозник обзаведется телевизором, то другой, а Митру что — хуже людей? Или позволить себе не может? Еще как! Была у него к тому же честолюбивая задумка: купить что-нибудь особенное, такое, что в селе не продается, а только в Кишиневе!

Разговор он завел еще зимой:

— Надо бы, Амара, деньжат поднакопить.

Вообще-то деньги у них водились, но какой хозяин станет тратить то, что заработал, за что пот проливал? Нет, тут нужна живая копейка…

Прикинула так и сяк и, наконец, нашли выход.

Решили весной посадить чеснок.

— Чеснок на базаре всегда дорог, — рассудил Митру. — Если год будет удачный, осенью купим телевизор. А что еще посадишь? Опять помидоры? Сколько мы их съедим? Ящик, ну, полтора. А остальные? Опять сгниют на корню… Огурцы? Так в колхозной лавке их навалом, бери по себестоимости!..

Сказано — сделано. Весной засадили половину огорода чесноком. Лето выдалось щедрое, долгое, с теплыми дождями, так что чеснок уродился отличный, лучше не бывает.

Когда головки выросли с кулак, Амара и Митру повыдергивали их с грядок, высушили на солнце, а потом набили мешки.

Решено было, что продавать урожай поедет Амара. Митру работал ездовым на ферме — подвозил корма, забирал молоко, свободных дней не выдавалось. И потом, неизвестно, сказал он, хватит ли одного дня, чтобы управиться, — может понадобиться и три.

Амара никогда не ездила дальше райцентра, и предстоящее путешествие в Кишинев немного пугало ее. Сумеет ли она сделать что нужно? Не заблудится ли?

— Три дня?! Неужели целых три?