— Через речку, что ли?

— Это наша гордость… сами строили. Вряд ли где-нибудь есть еще такой.

— Да, красиво. А в какую сумму он вам обошелся?

— Э-э… в правлении…

— Ну что ж.

Подъезжают к правлению. Председатель выскакивает из машины, открывает перед гостем дверцу, провожает его в свой кабинет, а сам на мгновение задерживается в приемной и спрашивает у секретарши Ленуцы:

— Из района не звонили?

— Нет… то есть да!

— Одобеску?

— Нет.

— А кто?

— Не знаю, не назвались.

— И что? Ну, быстро!

— Приказали принять как следует… товарищ из Кишинева.

— Все?

— Все. Я приготовила закуску, вино, кофе.

— Угм… — И председатель, изобразив на лице радушную улыбку, входит в кабинет. — Простите, что оставил вас одного… дела, текучка, сами понимаете. Колхоз — это такой механизм, что если его все время не подпирать… Так. Кофейку не желаете?

— Нет, спасибо.

— А винца? Вино у нас в этом году редкостное, и потом, если не возражаете, пора, кажется, закусить.

— Благодарю еще раз. Давайте займемся делами. Начнем хотя бы с кролиководческой фермы. Как она развивалась? Сколько единиц было сначала? Сколько теперь? Сколько сдано государству? Каковы перспективы?

— Ясненько! — председатель зябко передергивает плечами и нажимает на кнопку.

Вопросы, заданные приезжим, его ничуть не смущают, а вот то, что он отказался выпить и закусить, хуже, гораздо хуже.

В дверях появляется худощавый молодой человек с испуганным лицом.

— Здравствуйте, — кланяется он приезжему.

— Помощник главбуха, — представляет его председатель. — Можно сказать, врио.

Приезжий поднимает бровь.

— Я имею в виду — временно исполняющий…

— Заочник? — благосклонно спрашивает приезжий.

— Да нет, он уже окончил… Просто прежний главбух уволился на прошлой неделе, а этот еще не утвержден. Но работник дельный, толковый.

— Примите мои поздравления, — приезжий протягивает будущему главбуху руку, и тот бросается ее пожимать.

— Товарищ Захария, — просит председатель, — наш дорогой гость хотел бы ознакомиться с документацией кролиководческой фермы… и желательно поскорее!

— Будет сделано, — коротко отвечает молодой человек и исчезает.

Чтобы гость не скучал, Зглэвуцэ начинает развлекать его светской беседой, спрашивает, не трудна ли была дорога, идут ли дожди в Кишиневе, нравится ли ему сельский воздух и так далее. Гость отвечает отрывисто, коротко… а Захарии все нет.

Председатель опять нажимает кнопку, вызывает секретаршу.

— Слушаю! Кофеек?

— Обожди, — морщится председатель. — Где там Захария? Скажи ему, чтобы поторопился.

— Момент!

Председатель вертится в кресле, пытается поймать нить беседы… Про что, бишь, там шел разговор? Ах да, про сельский воздух!.. Он в третий раз нажимает на кнопку. Гость щеголяет невозмутимой выдержкой.

Долгая пауза. За дверью подозрительная суета. Наконец входит секретарша.

— Что там случилось? — нервничает председатель. — Почему возитесь?

Вместо ответа девушка пересекает кабинет, подходит к Зглэвуцэ и что-то шепчет ему на ухо, но он то ли не понимает, то ли не хочет понимать.

— Захарию ко мне!

Захария появляется в полном расстройстве чувств. Он кажется еще более худым и испуганным.

— Что происходит, товарищ Захария? Я просил принести документы по кроликам. Где они?

— Н-нет, — лепечет врио главбуха.

— Что — нет? — вскидывается председатель. — Вы отказываетесь выполнять мои распоряжения?

— Я не отказываюсь…

— А в чем же дело?

— Документов нет.

— Как — нет?

— Нет, и все.

Председатель растерянно оглядывается на гостя, но тот великодушен:

— Не беда, завалились куда-нибудь. Найдутся… Меня интересуют также продукты овцеводства… Есть у вас конкретные данные?

— Слышишь? — председатель пронзает Захарию взглядом. — Немедленно представьте все, что у нас есть по овцам!

— Н-нет, — Захария вздыхает глубоко, как усталая лошадь, и отступает к дверям. — Никаких документов нет, Илларион Илларионович.

— Да как же так?! — председатель хватается за голову. Он ведь был совершенно уверен, что тыл у него прочен.

Пускай товарищ из Кишинева не пожелал выпить и закусить, но документы в любом случае должны быть в порядке.

— Где они, я спрашиваю! — Зглэвуцэ хлопает ладонью по столу.

— В бухгалтерии нет ни одной бумажки. Ни одной. Фэнаке уволился, а у нас ничего не осталось. Вы должны были знать…

— Как же не осталось? — Зглэвуцэ теперь всерьез напуган. — Что ж он, с собой их взял? А квитанции, балансы, отчеты? Вы спятили, да? Что с вами сегодня?

Захария переминается с ноги на ногу и безнадежно разводит руками.

— Какие отчеты, какие балансы, Илларион Илларионович? Фэнаке терпеть не мог бюрократизма и никогда ничего не писал… Неужели вы в самом деле на знали?

— То есть как — не писал? Как — не писал? Как мог бухгалтер ничего не писать? Чушь собачья!

— Да, странно, странно, — качает головой приезжий, и председатель, оглянувшись, ловит в его взгляде искру насмешки.

Зглэвуцэ предпочитает ее не заметить.

— Вот именно! — с пафосом восклицает он. — Я ежедневно отдавал ему распоряжения, требовал данные… и он всегда сразу, без малейшей задержки…

— Так на то он и был Фэнаке, — снова вздыхает Захария.

— Вы себе отдаете отчет в своих словах?! Товарищ Фэнаке работал у нас со дня основания колхоза! Не может быть, чтобы не было никаких бумаг!

Захария уже оправился от испуга и спокойно разъясняет:

— Илларион Илларионович, я говорю правду. Все данные, все цифры он держал в голове. А если вы требовали в письменной форме, он нам диктовал, а мы писали. Он помнил все до последней запятой. У нас так его и звали: человек-бухгалтерия… А теперь он уволился, и мы остались ни с чем.

Зглэвуцэ потрясен и не верит своим ушам.

— Вы хотите сказать, что он вам ничего не передал?

— А что он мне мог передать? Я, во-первых, еще не утвержден, а во-вторых… он, простите, был сердит на вас. Вы подписали приказ, он сунул руки в карманы и пошел. Я был уверен, что вы знаете!

— Вызвать его сюда немедленно!

— Как же вызовешь, если он уехал?

— Куда?

— Откуда мне знать, товарищ председатель? Вы же тогда на него накричали, он и уехал. Бросил ключи на стол — и привет!

— Ленуца!

— Слушаю, Илларион Илларионович!

— Адрес Фэнаке!

— Он не оставил, товарищ председатель. Он даже ни с кем не попрощался…

Председатель бессильно опускается в кресло.

— Никто не знает, — говорит Захария утешающим тоном. — Я интересовался…

— Убирайтесь! — страшным голосом кричит Зглэвуцэ, и трудно понять, на кого он кричит — на своих работников или на приезжего товарища.

Самое странное, что гость исчез. Исчез — а Зглэвуцэ даже не заметил.

Как уже сказано, Зглэвуцэ — человек мягкотелый, но с характером. Другой, случись с ним такое несчастье, провалился бы, пожалуй, сквозь землю. А он — нет. Придя в себя, он первым делом бросается в район, туда, где, как он надеется, ему протянут руку помощи.

— У себя? — спрашивает он на ходу, берясь за ручку двери товарища Одобеску.

Секретарша, однако, останавливает его решительным жестом: она, конечно, уже в курсе всех событий.

— Кто у себя? — холодно уточняет она.

— Одобеску, кто же еще! — Зглэвуцэ взбешен, но сдерживается. Между нами говоря, ни один из его прежних друзей не пожелал принять его. Так что теперь все надежды Зглэвуцэ на последний визит.

— Товарища Одобеску нет, — секретарша возвращается к прерванной работе, стучит на машинке.

— То есть как — нет? — теряется Зглэвуцэ. — Доложите ему, что я здесь.

— Как же я доложу, если его нет?

— А где он?

— Срочно вызвали в Кишинев.

С ума сойти! Зглэвуцэ не знает, что делать. Впору кричать, лезть на стены. Вся его жизнь, вся карьера висит на волоске. Пока за дело не взялась прокуратура, еще можно на что-то надеяться, но потом будет поздно: колесо завертится — и…