— Да чего уж! — виновато отмахивался Аркадий. У него и так на душе кошки скребли.

Камень теперь везли намного легче, быки шагали с меньшим напряжением. Хорошо подмазанные оси, подбитые железными планками, мягко скользили по втулкам. Яков, однако, не отходил со своей лейкой от колес, дегтю не жалел. Чуть прозеваешь, смазка израсходуется, и сухое железо тоже может изгрызть железо, как резец или подпилок: вон же какая тяжесть!

В одном месте с небольшим уклоном дроги пошли быстрее, и колесо наехало грузному и неповоротливому заднему быку на ногу.

— Стой! Стой! — загорланили чумаки.

А попробуй останови махину, ежели она сама катится под уклон, а тормозов нет! И ногу бурому переломило. Хорошо еще, у клоп как раз кончился и дроги сами остановились…

Огорченный внезапной бедой, Юхим, хозяин пострадавшего вола, робко подступил к Аркадию, на всякий случай, как перед начальством, снял широкополую соломенную шляпу. У него было смуглое, сильно загорелое лицо, черные свисающие украинские усы. Хозяин вола развел руками:

— Так шо ж воно таке получается, пидрядчик? А? Хто мэни заплатить за цього бурого? Я кий же вин зараз к бису работяга?

Никаких дополнительных, тем более чрезвычайных расходов по договору с бычатниками не предусматривалось. Кто же все-таки виноват, что вол изувечился?

— Кто? Сам остановился, вот и изувечился! И хозяин виноват: не подогнал! — оправдывался Аркадий.

— А почему тормозов нема? Хиба ж можно без тормозов?!

Пошумели мужики, поспорили и порешили миром: бурый не совсем пропал. Его можно пустить на мясо, вон он какой здоровенный. А разницу между стоимостью мяса вместе со шкурой, рогами и всеми потрохами и ценой рабочего быка должен уплатить подрядчик. Вол и чумаки тут ни при чем: дроги сами под ноги катятся. Разве ж волам такую махинищу удержать?

Аркадию волей-неволей пришлось согласиться с этими доводами и раскошелиться.

Дальше на подъем быки потянули воз очень медленно, натужно. А когда стали подниматься на увальчик, остановились совсем, несмотря на жгучие удары кнутов, крики и свист, хотя на каждую пару приходилось не больше шестидесяти пудов; такой груз на обычной телеге паре быков под силу. Пришлось возчикам нарастить спасть и пригнать еще пятнадцать пар. И сорок пар волов как единый двигатель мощностью в восемьдесят бычьих сил под шумные крики, свист и щелканье кнутов дружно взяли с места и вытянули дроги на возвышенность.

Впереди — новый уклон. Чтобы не повторилось беды, решили сделать тормоз.

Опять Евдоким носился по магазинам и лавкам — искал подходящее железо. Для своих телег мужики обычно никаких тормозов не делают. Подъедут к спуску, привяжут веревкой заднее колесо к тележной грядушке — и колесо заторможено. Только у чумаков, что издавна отправлялись в дальнюю дорогу и уже успели повидать многое и научиться кое-чему, заведены настоящие тормоза; они всегда поматываются у них под бричками, коротко подвешенные. Это скобообразный железный башмак. Он прикрепляется цепью к грядушке или дрожине, на него при торможении накатывается колесо и едет, не крутясь. Башмак трется о землю, и сила этого трения не позволяет телеге раскатываться под уклон.

Вот по такому образцу надумали сделать тормоз и камневозы. Только какой башмак нужен для эдакого колеса — шириной в аршин? Требовался лист величиной с кровельный. И конечно, толстый, котельного железа, чтобы не протерся быстро.

Такой лист и искал Евдоким в городе. В здешних краях котельное железо не было тогда в ходу, потому его и не оказалось и в лавках. Наконец Евдоким прослышал: кто-то из городских маслобойщиков собирался ладить на своей маслобойне какое-то диковинное приспособление. Для этого привез из Пишпека листы толстого железа и не все израсходовал. Евдоким обрадовался и купил сразу два листа — на два тормоза. Мало ли чего: вдруг один быстро протрется, тяжесть-то, вон она какая!

Тормоза получились в виде широких полозков с загнутыми вверх передними краями. В приподнятом загибе пробили дыру, и края ее обточили, чтобы не перерезалась веревка, один конец которой привяжут за отверстие, а другой прикрепят к дрожине. Для торможения лист подбросят под колесо, как тот чумацкий башмак. В конце уклона остановятся, отвяжут веревку от дрожины, погонычи тронут своих круторогих, и колесо перекатится через полозок. Его снова уложат на дроги, до следующего уклона.

Так шумный, поскрипывающий длиннейшей упряжной снастью обоз под щелканье кнутов черепашьим шагом продвигался вперед.

Перед городом опять уклон, хотя и не столь длинный, но покруче предыдущих. Дроги начали разгоняться в самом начале спуска. («Э, нам теперь уклоны не страшны!») Сопровождающие проворно подбросили тормоз. Колесо так же проворно накатилось на лист. Веревку рвануло с такой силой, что она лопнула, как волосинка. Дроги как ни в чем не бывало продолжали катиться, все ускоряя и ускоряя ход. Погонычи, видя опасность и уже зная, чем она грозит волам, давай с остервенением хлестать их кнутами; те побежали, и дроги… не успели накатиться на них.

— Слава тебе пресвятая богородица! — сняв шляпы, крестились чумаки, радуясь, что не подавило волов.

Но в самом конце спуска поджидала неприятность другого рода. На дне лощинки был мостик через довольно крупную речушку. Как только передние колеса накатились на него, он с гулом рухнул. Колеса ударились о дно речушки. Одна из осей хрупнула, как огромная спичка, дроги плюхнулись брюхом на берег и застыли, переломив подлисник (нижнюю связь, соединяющую переднюю подушку с задней осью), хоть он и был сделан из довольно толстого карагачового бревна. Колеса запрудили речушку. Бойкая ворчливая вода выхлестнулась из берегов, начала растекаться широкими потоками по лощине.

— Воду, мужики! Воду отворачивать! — кричал Аркадий, глядя на мостик и поломанные дроги, хлопал руками о штаны: «Вот так так! Это ж во сто разов хужее!» В голову ударило: «Опять, значит, расход! Тьфу!»

Несколько конных поскакали с лопатами, кетменями в верховья.

Видят аксуйские чумаки: дело опять затормозилось надолго, не меньше как на две недели. Надо же ось менять, мост строить новый, дроги чинить. А там вдруг окажется за одним еще и вторую ось и все колеса менять… Тю, хвороба его задави! Выпрягли своих круторогих, посадились на них верхами и цоб домой, в Теплоключенку.

— Да, дело-то тут куда крупней! — прикидывали наши мужики.

Подрядчик вздыхал — в который уж раз!

— Нам одним, видать, и не справиться. Придется еще кое-кого принанять. — И с горечью бурчал про себя: «Опять, выходит, раскошеливайся, Аркашка!»

Воду хотя и отвернули, а луж вокруг поломанного моста успело образоваться видимо-невидимо: озеро! И грязи — по колено. Этого еще не хватало в жаркое лето! Подождали, пока хоть маленько подсохнет. Принялись вагами поднимать нередок и устанавливать на чурбаки.

Для восстановления моста и дрог пришлось Аркадию покупать готовые брусья: это быстрее. Но не обошлось и без того, чтобы недостающий лес, эдакие колоды, которые уж никак не сломаются под камнем, возить из Каракольской щели: она теперь была ближе, чем Аксуйская.

Закипела работа. Взялись сразу за два дела — и дроги чинить, и новый мост строить. Да еще проложили объезд, чтобы ни аксуйские мужики, ни из соседних сел Джергеса и Бощука не ворчали, не ругались.

Заодно решили позаботиться и о том, чтобы тормоза были более надежными. Евдоким снова помчался в город — ковать цепи к ним.

— А какой толщины должны быть они? — разговаривал он дорогой сам с собой, подергивая плечами и вожжами. — А пес их знает! Надо, конечно, как можно толще. — И, довольный, что нашел правильное решение, коротенько постегивал куцым кнутиком Савраску: — Но, но! Давай живей!

Городские кузнецы-уйгуры, узнав, для чего понадобились цепи, отложили другие работы и тотчас же принялись за его заказ. Приехал он через два дня, посмотрел: да, хороши! Толстые, и звенья сварены на совесть, даже рубцов на стыках не заметно. Молодцы кузнецы! Такие цепи уж никакая сила не должна бы взять. Хоть он и представления не имел, какое усилие возникает при торможении богатырской колесницы.