– Так, ребята, – взволновано наставляла литераторша, – Когда Лякишева закончит свой рассказ и заиграет музыка, встанете и подарите тюльпаны ветеранам.

– А по сколько цветков дарить, Нина Юрьевна? По одному или по два?

– Дурак, – шлепнул спрашивающего по макушке одноклассник и хихикнул, – По два на кладбище носят, а они пока еще живые!

– Не юродничай, Мухин! – бросила сердитый взгляд на шутника учительница, – Посерьезнее, ребята. Это наши гости, а цветков должно быть нечетное количество.

– Ого, сколько орденов! – воскликнул Стриж, глядя на входящего в актовый зал бывшего разведчика.

Нина Юрьевна с чувством проговорила:

– Эта наша живая история, ребята! Вот, для этого и необходимы такие встречи, чтобы вы знали и помнили.

– А у меня тоже дед на войне был! – сказал кто-то.

Учительница вздохнула.

– Все, начинаем.… Включайте «Смуглянку»!

Встреча проходила в теплой, почти домашней обстановке. Обычные бабушки и дедушки, если не считать многочисленных наград на их груди, добродушно беседовали с молодым поколением, почти также как со своими внуками и внучками за чашкой чая на кухне.

– Ариночка…, – легонько толкнула учитель девочку.

Арина, худенькая, светловолосая, с жиденькой косой, поправила очки. Было заметно, как она волнуется. Выступающая кашлянула в кулак.

– Просим, Няня! – донеслась чья-то одинокая негромкая реплика.

– … У нас у каждого в классе есть кличка, – наконец, начал не в тему школьница.

Нина Юрьевна удивленно посмотрела на нее.

– У меня – Няня…, – по залу прокатился смешок.

– А, меня, друзья, Ежиком называли, деточка! – подбодрил девчонку ветеран. Металл ярко заблестел на его кителе под светом электрических ламп, – Потому, что я сопел во сне…

Смех усилился. Пожилые гости начали переговариваться, вспоминая свои истории. Когда народ успокоился, Арина продолжила:

– А связано это с моим именем. Меня зовут Ариной…

– Родионовной! – весело выкрикнули снова.

– Нет, – жестко оборвала девчонка, – Павловной. Я хочу сказать, – и ее маленькое существо преобразилось, голос стал уверенным и четким, – Что горжусь своим именем. Невзирая, ни на какие прозвища, потому, что назвали меня так, в честь моей бабашки – Арины Васильевной Лякишевой – боевой летчицы, героя Советского Союза, сбившей сорок немецких самолетов, и погибшей за нашу Родину, за меня… еще не родившеюся… под Калининградом….

Наступило пронзительное молчание. Учительница, подавив ком в горле, смахнула выбежавшую наружу слезу.

– Молодец, Лякишева…

– Эта ее фотография, – дрожащими пальцами показала девочка залу, пожелтевшую от времени карточку, – Только одна и сохранилась…

Квадратик старой картонной фотобумаги, с блеклым, едва различимым изображением, сам по себе ни о чем не говорил. С задних рядов, вообще, был виден лишь маленьких клочок бумаги, но ощущение соприкосновения с чем-то великим, значимым, а именно с историей, даже не семьи Лякишевых, а всего советского народа, народа-победителя, потрясал присутствующих школьников и взрослых, осыпая мурашками по коже.

– Вот, так Няня…

Мероприятие закончилось.

– Круто, Лякишева! – сказали пробегавшие мимо мальчишки, – она с недоверием посмотрела на них, – Не, на самом деле круто…

– Я прямо чуть не разрыдался! – изобразил издевательскую гримасу всем известный задира из параллельного «В», Мухин. Он тоже спешил, и не понятно специально или случайно, выбил из рук девочки дорогое фото. Последнее, упало, отпечаток пыльного каблука остался на нем.

В глазах девчонки появились слезы. Она наклонилась, чтобы поднять фотокарточку. Оказавшийся рядом Ванька передернулся. Парню вспомнилось черно-белое фото Анны, тайничок в зарослях шиповника… Его заколотило изнутри.

– Стой! – остановил девочку Ванька, и крикнул, – Муха!

– Чего тебе?! – обернулся недовольный сверстник.

– Вернись на минутку, – попросил вежливо Ванька.

Заподозрив не доброе друзья, попытались остановить его.

– Оно тебе надо, Гриша?

Но парень, проигнорировал их.

– Зачем звал? – подошел Мухин и вылупил на Ваньку, свои большие, на выкате глаза.

– Подними! – потребовал Иван, указав глазами на фотографию.

– Чего?!– ухмылка перекосила лицо подростка, – Гриша, ты – больной?

– По-хорошему прошу, просто подними, – ровным голосом повторил парень.

– А это видел! – неожиданно ткнул тот Ваньке в лицо шиш.

Ванька побагровел от злости.

– Нарываешься на неприятности, Муха!

– Гриша, оставь его, – дотронулся до напряженного плеча приятеля Стриж, – У него брат в десятом учится второй год подряд…

Торопящиеся школьники, начали притормаживать. Назревало, что-то интересное.

– Отвянь, Рыжий! Иначе я тебя сейчас так уделаю, не побоюсь, что твоя мать – училка! – и занес мощный кулак, напортив Ванькиного лица.

Девчонки в толпе завизжали.

Удар был достаточно сильным, но не точным, Ваньку он, только, раззадорил. Терпением парень не отличался. Перехватив руку обидчика, он ответно врезал в его нахальную физиономию и еще под дых. Хватанув разбитым ртом воздух, Мухин скрючился. Ванька не сильно пнул его ногой, и мальчишка упал на колени.

– Поднимай! – ухватил не на шутку разошедшийся Иван его за ворот рубашки, – Поднимай и повторяй: «Прости меня, Арина. Я сволочь!».

Мухин, корчась на полу, процедил сквозь зубы:

– Прости меня, Арина…. Я…. Сволочь…, – дрожащими пальцами он передал фото девочке.

Арина забрала фотографию и убежала.

– Что здесь происходит? – пробилась, наконец, сквозь толпу учительница.

– Да, Муха… Мухин, Нина Юрьевна, упал… нечаянно.… Споткнулся о выпирающую дощечку, – нашелся быстро с ответом, как всегда, Колобок.

– Да, у него кровь! – воскликнула литераторша, заметив травмированный нос мальчишки, – Сколько раз, говорила этому плотнику, – начала причитать Нина Юрьевна, – Доведет его расхлябанность до школьной травмы.… Вот, оно и сбылось!

– Я тебе это припомню, Рыжий…, – еле слышно прошипел Мухин Ваньке.

Однако угроза не произвела впечатления на последнего. Иван заправляя, выбившуюся из-под брюк рубашку, лишь ухмыльнулся.

– Что случилось? – появилась откуда-то Ольга.

– Ольга Владимировна, меня никто не воспринимает серьезно, а давно необходимо поднять вопрос…., – начала торопливо объяснять учитель литературы.

Ольга почти ее не слушала, она заметила оторванную пуговицу на Ванькином погончике.

– Конечно, конечно, Нина Юрьевна, мы обязательно примем меры, – заверила Ольга коллегу, и, не выпуская из вида сына, догнала его.

– Твоих рук дело?! – кивнула она в сторону потерпевшего.

– А я тут причем? – сделалось, как, обычно непроницаемым лицо Ваньки.

– Дома поговорим, – строго посмотрела на него мать.

– Мам Оль! Ольга Владимировна! – побежал за ней следом Ванька, но Ольга, игнорируя его, свернула в соседний класс.

Ванька не разуваясь, пробежал на кухню, и, разрезав батон пополам, положил на него сыр с колбасой. Он уже открыл рот на ходу, как из комнаты неожиданно появилась мать.

Парень закашлялся.

– Ты уже дома, мама Оль?! Так рано…

– А ты, куда, так торопишься? – тон ее был подозрительно спокойным.

– Я… меня ребята ждут…, – растерянно заулыбался Ванька.

Лицо Ольги было лишено эмоций. Плохой знак.

– Я эту козявку не трогал, правда, мама Оль… Он первый начал…, – имея в виду одноклассника, начал оправдываться мальчишка.

– У тебя всегда кто-то виноват, кроме тебя! – Ольга подобрала брошенный дипломат, – Может, у тебя чесотка?

– Чего?! – вытаращил глаза на мать Ванька, не понимая ее.

– Как-то это не нормально, что у тебя кулаки постоянно зудят…

Мальчишка вздохнул, и опустил глаза.

– Гриша! – позвали с улицы.

Ванька, было, дернулся, но Ольга преградила ему путь рукой.

– Мама Оль, меня, на самом деле, ребята ждут…, – жалостливо проговорил он.