Вместо пола был просто песок, он почувствовал его под сандалиями. Ему захотелось позвать на помощь, чтобы хотя бы услышать человеческий голос. У него появилось странное желание — заорать изо всех сил и позвать Бога. Нет, он не был верующим и не собирался им стать. Но мысль, что на него сейчас никто не смотрит, что его видит только эта девочка, а больше никто, ни одна живая душа за ним не приглядывает, была для него невыносимой.

— Каиса, — позвал он. — Где мы?

Глаза начали медленно привыкать к кромешной темноте. В углу комнаты на подобии кровати лежал человек, прикрытый какими-то тряпками.

Женщина.

Ребенок потащил его к ней.

— Это твоя мать? — спросил он. — Каиса, это твоя мама?

Он беспокойно теребил полы своего пиджака.

Потом почесал голову.

— Меня зовут Йорген Хофмейстер, — сказал он, держа в руке шляпу. — Я провел пару дней в обществе вашей дочери. Или, лучше сказать, она составила мне компанию в эти несколько дней. Это были особенные дни. Мы много говорили друг с другом. Это было невероятно приятно. Ваша дочь — очень теплый и душевный человек.

Оказалось, что мать жива, потому что она открыла глаза. И поморгала. Из-за вони Хофмейстеру стало дурно. Ему показалось, что он сейчас упадет в обморок или его вырвет. Что он будет блевать в этой хижине как собака и ползать в собственной блевотине.

— Вы меня понимаете? — спросил он. — Или вы говорите на африкаансе?

Она пошевелила губами, как будто хотела что-то сказать, но изо рта у нее не раздалось ни звука.

— Я не понимаю твою маму, — сказал он Каисе. — Я ее не понимаю.

Каиса тоже молчала.

Он встал на колени у кровати. Брюки у него и так были все в пятнах. В Африке на это было плевать. Это была не улица Ван Эйгхена. В Африке почти на все было наплевать. Другая страна, другие правила.

На лице у женщины сидели мухи.

Он смахнул их.

— Я вас не понимаю, — сказал он. — Но я друг вашей дочери, Каисы, я ее друг из Нидерландов.

Тут она пошевелила руками.

Он посмотрел на ее руки, он смотрел, как они двигались, как будто наблюдал экзотический спектакль в кукольном театре, и ему понадобилось несколько секунд, пока он понял, что это язык глухонемых. Что она говорила с ним на языке глухонемых.

Он поднялся и снова стал неловко теребить полы своего пиджака. Он искал что-то во внутренних карманах.

— Я не владею языком жестов, — сказал он как можно громче и отчетливее.

Но при этом подумал: «Она глухонемая, вот в чем дело. Она глухонемая».

— Что говорит твоя мама? — спросил он. — Я ее не понимаю.

А потом закричал:

— Я не владею языком жестов!

Хофмейстер встал на колени перед Каисой и сказал:

— Мне нужно идти. Мне нужно вернуться в город. Я поцелую тебя на прощание, Каиса. Я не могу тут остаться. Я тебя просто поцелую. Ты знаешь, что говорит твоя мама?

Тишина. Жужжание насекомых. Мухи десятками пикировали на голову и тело матери Каисы. Это тело было аэродромом для мух, не более. Аэродромом.

— Вы хотите компанию, сэр? — спросила Каиса шепотом. — Сэр?

— Нет-нет, — сказал он. — Нет-нет! Она говорит на языке глухонемых, ты разве не видишь? Она говорит на языке жестов. Твоя мать. Она что-то говорит, но мы не знаем что.

Он поискал у себя в портфеле, но там ничего не было. По крайней мере, ничего, что могло бы сейчас помочь.

Он вытащил из карманов брюк все намибийские доллары, которые у него были с собой, во внутренних карманах он тоже нашел немного денег, и этими деньгами он осыпал тело женщины на кровати. Она все еще шевелила руками, маниакально. Может, она сейчас крыла его последними словами на языке глухонемых.

— Вот, — сказал он. — Вот, я вас не понимаю, поскольку не владею языком жестов. Но вот тут немного денег. Вы сможете купить продукты. Или… Или что-то еще.

И потом он бросился бежать из этой хижины. Он мчался что было сил, но ноги у него так болели, что его хватило совсем ненадолго. Теперь он шел вдоль одинаковых строений. Его преследовал мерзкий запах. И Каиса. Она шла за ним по пятам. Она была на удивление быстрой. Молниеносной. Она схватила его за руку. А он схватил ее. Он сжал руку Каисы.

Они прошли мимо мужчин, которые жарили мясо. Те крикнули им что-то вслед, те мужчины, но Хофмейстер не остановился. Он понятия не имел, что они там кричали.

— Такси, — сказал он. — Нам нужно поймать такси. Где тут найти такси?

Он перебрался через отбойник и стал махать портфелем.

На дороге не было ни одной машины.

Он все еще чувствовал мерзкий запах. Смерть в Африке воняла.

— Ты же не расстроилась, что мы оставили твою мать в таком состоянии? — спросил он. — Я дал ей денег. Ей нужно к доктору. Я не знаю, что с ней такое, но ей срочно нужно к доктору, который владеет языком жестов. — Он наклонился к ребенку. — Тебе нужно вернуться домой. Тебе нужно меня отпустить, людей надо отпускать, я отпустил людей. Но ты, конечно, еще слишком мала, чтобы отпускать, тебе надо за кого-то держаться. Поэтому тебе нужно вернуться к твоей матери.

Мимо проехала машина. Он стал махать портфелем.

Машина не остановилась.

Поднялся ветер. В лицо Хофмейстеру летел песок.

— Каиса, — сказал он. — Тебе нельзя со мной. Я поеду в пустыню. Мне некуда больше деться. Я исчезну. Тебе со мной нельзя. Исчезать нужно поодиночке. На самом деле все нужно делать поодиночке и самому, но исчезать нужно только одному. Тут никого нельзя брать с собой, особенно детей, Каиса. Особенно детей.

Он прошел пару метров вдоль отбойника. Мимо промчался грузовик. Начинались сумерки.

Каиса шла за ним. Она взяла его за руку.

— Уйди! — закричал он, сорвал с головы шляпу и стал махать ею, как мухобойкой. — Уходи!

Он наклонился. Встал на колени на горячем асфальте. Шляпа в руке, портфель под мышкой.

— Каиса, разве ты не видишь, кто я такой? — спросил он шепотом. — Разве ты не видишь? Разве ты не понимаешь? Это из-за меня Тирза заболела, я — болезнь белого среднего класса. Я как пищевое расстройство.

Она остановилась. Но его слова не произвели на нее особого впечатления.

— Чего тебе от меня надо?! — заорал он и поднялся на ноги. — Чего ты от меня хочешь?

Она подошла ближе и потянула его за руку, чтобы он к ней наклонился. Он наклонился, ниже, еще ниже.

Она поднесла губы почти вплотную к его уху и прошептала:

— Вы хотите компанию, сэр?

4

В тот же вечер он отправился в офис проката машин и попросил джип. Но джипа у них не было. Даже маленького. Они могли предложить ему только голубую «тойоту».

— Я могу поехать на ней в пустыню? — уточнил он.

— Если будете осторожны, — предупредила девушка из проката, — то на ней можно проехать очень далеко. Но только нельзя ехать, ни в коем случае, если начнется песчаная буря. В песчаную бурю нужно немедленно остановиться. Даже очень медленно ехать нельзя. Это не поможет. Вы убьете этим машину.

— Немедленно остановиться, — повторил Хофмейстер.

Этим вечером он покинул отель «Хайницбург». Из-за того, что он не выписался вовремя, ему пришлось заплатить еще за одну ночь. Но ему было все равно. Кто уже достаточно потерял, в какой-то момент теряет и свою бережливость. Ее откладывают в сторону, как ненужный предмет одежды.

Персонал отеля был с ним вежлив, но сотрудники подчеркнуто соблюдали дистанцию. Ни один из них не спросил, как дела с его дочерью. Нашлась ли она. Или куда он теперь собирается. Чаевые, которые он оставил для горничных на тумбочке, вернула ему начальница службы горничных, пожилая белая женщина. «Вы забыли это, господин Хофмейстер», — сказала она.

Он не осмелился сказать, что вовсе не забыл эти деньги, и, смутившись, сунул их в карман.

Молодой человек, который днем выполнял обязанности садовника, помог ему с чемоданом. Когда вещи были загружены в «тойоту», он показал на свою обувь. Кеды.

— Они очень мне велики, сэр, — сказал он. — На четыре или пять размеров.