Annotation

Йорген Хофмейстер делает все, чтобы его считали образцовым соседом, добросовестным сотрудником, интеллигентным человеком, прилежным супругом и заботливым отцом. Однако год за годом его благопристойный мир рушится: несчастливый брак, неудачная карьера, финансовый крах. Йорген стойко переносит удары судьбы, пока не случается катастрофа — его младшая дочь, одержимо любимая Тирза, отправляется со своим молодым человеком в путешествие в Африку и исчезает… Безутешный отец бросает все и летит на поиски.

Арнон Грюнберг затягивает нас в водоворот эмоций, балансируя между нежностью, запретными откровениями и страшными разоблачениями. Он покажет читателю зеркало, заставив нас увидеть то, что мы отказываемся видеть. Ecce homo — это человек.

Книга переведена на 23 языка и признана многими литературными критиками одним из лучших романов века. Экранизация «Тирзы» была номинирована на премию «Оскар».

Арнон Грюнберг

I

II

III

notes

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

Арнон Грюнберг　

ТИРЗА

Пара — это тайный заговор в поисках преступления.

Секс зачастую ближайшее из того, что можно совершить. Адам Филипс

I

Квартплата

1

Йорген Хофмейстер готовил у себя на кухне тунца к празднику. Левой рукой он держал сырую рыбину, а правой ловко орудовал ножом, как его учили на курсах «Готовим сами суши и сашими», на которые они с супругой ходили пять лет назад. Главное, не давить на нож слишком сильно, вот в чем секрет.

Кухонная дверь была полуоткрыта. Наступила настоящая летняя жара, как и мечтала Тирза. Уже несколько дней она так пристально следила за прогнозом, как будто именно от погоды зависел успех ее долгожданной вечеринки.

Совсем скоро сад будет оккупирован гостями. Они затопчут растения, рассядутся на деревянной лестнице, ведущей в гостиную, по-хозяйски развалятся на деревянных стульях, которые Хофмейстер купил, когда только переехал в этот дом. Кто-то доберется даже до сарайчика, где Хофмейстер уже находил после вечеринок пустые пивные бутылки, стаканы с остатками вина, составленные возле газонокосилки, бутылки с экзотическими этикетками возле бензопилы, которой он обрезал яблони весной и осенью. Кем-то забытый нетронутый пакет с чипсами — Хофмейстер съел их однажды утром, о чем-то глубоко задумавшись.

Тирза часто устраивала вечеринки, но в этот раз все было по-другому. Как и человеческая жизнь, праздники могут складываться крайне удачно или не складываться вовсе. И хотя Тирза ничего такого не говорила, Хофмейстер чувствовал, что от этого праздника зависит очень многое. Тирза, его младшая дочь, его самый удачный ребенок. Она получилась такой прекрасной и внешне, и внутренне.

Хофмейстер закатал рукава рубашки и, чтобы не наставить пятен, надел фартук, который купил когда-то в подарок на День матери. Но даже так он выглядел достаточно мужественно. Он не брился уже шесть дней. Не было времени. Как только он просыпался, его голову тут же заполняли мысли, которых раньше там и в помине не было, по крайней мере в таком количестве: планы на будущее, воспоминания о детях, когда они только учились ползать, идеи, которые на рассвете всегда казались гениальными. Он непременно побреется. Он будет солидным и обаятельным. Именно таким он предстанет перед гостями: человек, который не зря прожил жизнь.

Он будет обходить гостей с сашими и суши, искусно разложенными на подносе, специально приобретенном по такому случаю в дорогом японском магазине. Пара слов здесь, несколько фразочек там, кому-то мимолетом: «Попробуйте каракатицу». Понимающий отец, который никому не мешает, вот каким он будет сегодня. Незаметным. Секрет успешного родителя: вовремя уйти в тень. Родительская любовь — жертва, которую приносят молча. Никто ничего не заметит. По нему ничего и не скажешь. Кто-то будет поздравлять его с отличными оценками Тирзы, единственный приглашенный преподаватель непременно поинтересуется, чем Тирза собирается заниматься дальше, а он ответит с подносом в руках: «Решила немного посмотреть мир. Отправляется путешествовать. Намибия. Южная Африка. Ботсвана. И как только вернется, сразу пойдет учиться в университет». Он предстанет идеальным хозяином на этом празднике, человеком, который все замечает, словно у него шесть пар глаз. Он будет не только приносить еду и подливать напитки, но и следить, чтобы никто не заскучал и не почувствовал себя одиноким. Всех, кто загрустит в одиночестве с бокалом в руках и суши, Хофмейстер будет развлекать лично. Всем самым застенчивым гостям праздника он составит компанию. А еще они будут танцевать. Непременно танцевать.

Хофмейстер зачерпнул из ведерка пригоршню теплого риса, сжал его в ладони и стал рассматривать дверной косяк, как будто никогда раньше не готовил за этим столом. Он разглядел отслоившуюся краску, темное пятно на обоях рядом с наличником, куда однажды угодил ботинок, который Тирза швырнула ему в голову. И еще крикнула: «Козел!» Или это было не в тот раз, он уже не помнил. Хорошо еще, что не разбила окно.

Он посмотрел на рис у себя на ладони. У повара в японском ресторане всегда получалось лучше. Суши Хофмейстера были бесформенными. Его вдруг удивил собственный азарт, с которым он мял вареный рис, как его иногда удивляли глупости, которые он совершал в прошлом. Хоть они и были вполне безобидными.

Он бросил еще один взгляд на облупившуюся краску, и она напомнила ему собственную кожу. Ему прописали специальную мазь, но вот уже несколько дней он забывал ею воспользоваться. С рисом в руке он вдруг подумал, а не продать ли ему этот дом, его собственный дом. Сначала он не принял эту мысль всерьез, как не принимаешь всерьез то, что никогда не станет реальностью. Например, завещать заморозить себя после смерти, а через сто лет проснуться. Но уверенность в нем все росла. Ведь время пришло. Как долго еще ждать? Да и чего?

Раньше он немедленно прогнал бы подобные мысли. Его дом был его гордостью. Яблоня, собственноручно посаженная, была его третьим ребенком. Конечно, он иногда думал о том, что жизнь может прижать его к стенке и вынудить избавиться от дома и яблони, но в такие моменты он тут же говорил себе, что это абсолютно невероятно. Противоестественно. Куда ему перевезти свою семью? Яблоню уже не выкопаешь. Он прирос к этому дому, ко всему в нем. И когда у друзей и знакомых не было других поводов гордиться Хофмейстером, а такие моменты случались время от времени, всегда находился кто-то, кто говорил: «Зато Йорген живет с размахом».

С размахом. Солидно. Это было важно для Хофмейстера. Амбиции должны быть в чем-то реализованы. Для него это был адрес. Его охватывала почти одержимость, когда он называл свою улицу. Как будто его личность, всё, чем он был, сжалось в это название, номер дома и индекс. Даже больше, чем его фамилия, профессия или докторская степень, которую он иногда добавлял к фамилии, никого при этом особенно не обманывая, — его индекс говорил о том, кем Хофмейстер был и кем хотел быть.

Теперь ему не нужно было жить с размахом. И понимание, что в этом больше нет необходимости, пришло к нему словно спасение в тот момент, когда он задрапировал неровный комок риса куском тунца.

Ему сообщили, что он уже слишком стар, чтобы его уволить. А когда ты слишком стар, чтобы тебя уволили, то ты слишком стар и для того, чтобы жить с размахом. Когда дом престарелых маячит на горизонте и до него остался какой-то десяток лет, какая уж тут разница. Некоторые из его ровесников уже впадали в маразм. Хотя они, конечно, хорошенько выпивали, не без этого.

Прочь из этого дома, из этого района, из этого города, вот что приходило ему на ум, когда он пытался найти смысл слова «решение». На свете есть люди, которые просыпаются с мыслью: так больше не может продолжаться, должно быть какое-то решение. Хофмейстер был одним из них.