Она пожала плечами.

— Мама домохозяйка?

Ребенок снова пожал плечами.

И как будто эта мысль только что пришла ему в голову, он вдруг взволнованно спросил:

— Она не будет волноваться? Разве она не ждет тебя дома? Хотя, конечно, ты уже большая девочка.

И пока он допивал коньяк, он вспомнил, что этому действительно нужно учиться и, возможно, для этого даже нужен особый талант — умирать.

Он поднялся и помог девочке слезть со стула. Она схватила его за руку.

Как обычно, он направился к выходу.

Как обычно, персонал пожелал ему: «Хорошего вечера, господин Хофмейстер».

Но, несмотря на все «лекарства», которые он принял, он заметил, что на него смотрели не так, как обычно. В их глазах он стал другим. Он больше не был человеком, который искал свою дочь, он стал мужчиной, который искал особых развлечений. Он искал их, и он их нашел.

Но ведь это было не так, и он хотел все им объяснить. Он хотел сказать: «Это совсем не то, что вы думаете».

У ресепшена он остановился.

— Ну что ж, — сказал он. — Это был прекрасный вечер. Я не знаю, куда тебе нужно, где ты живешь, но я вызову тебе такси.

В Африке ночь издавала столько звуков. Он повсюду слышал насекомых. Жаль, но он совсем не разбирался в них.

Над стойкой ресепшена висела электрическая машинка для экзекуции мух и комаров. Каждый раз, когда муху в ней убивало электрическим разрядом, машинка приветливо гудела.

— Где твой дом? — спросил он. — Он далеко, Каиса?

Она не отпускала его руку. Хотя сейчас настал момент наконец-то ее отпустить. Ему нужно было прилечь. Он хотел спать. Ему нужно было выспаться прежде, чем умереть.

— Ты живешь в Виндхуке?

Она как будто его не слышала. Как и он, она смотрела на электрическую машинку для убийства насекомых.

— Вы хотите компанию, сэр? — спросила она, в этот раз уже не так уверенно, как сначала.

Он еще некоторое время не сводил глаз с машинки над ресепшеном. Потом посмотрел на ребенка.

— Нет, нет, — сказал он. — Но, если ты хочешь, можешь переночевать тут. Если тебе уже поздно идти домой.

Он снял шляпу и вытер лоб. Виндхук был расположен высоко, 1700 метров. По вечерам наступала приятная прохлада, но ему все равно было жарко.

— Ничего страшного, — сказал он, — если ты хочешь остаться переночевать. У меня же двухместный номер. Хотя я не знаю, что тут могут о нас подумать. Но мне кажется, тебе абсолютно все равно, что они тут о нас подумают, да и мне тоже. Я тут чужой. Меня очень долго волновало, что думают обо мне люди, потому что ты — это то, что о тебе думают другие. Но тут, в этой стране? Я же тут просто турист. Чего от меня ожидать?

Взявшись за руки, они пошли к нему в номер.

Он включил свет, повесил на крючок шляпу.

Она села на тот же стул, где сидела до этого.

— Да-да, — сказал он. — Вот мы и пришли.

Он включил свет в ванной комнате.

— У тебя, конечно же, нет с собой зубной щетки? — спросил он. — Нет, у тебя вообще ничего с собой нет. Вот она, молодежь. Отправляются в гости. И ничего с собой не берут. Беспечность. Время придет — всему научитесь. Тирзе я тоже вечно должен был привозить все, что она забывала. Можешь взять мою щетку, я хорошенько ее для тебя вымою.

Он сунул свою зубную щетку под кран и, пока мыл ее, смотрел на девочку.

Она неподвижно сидела на стуле.

— Иди сюда, — позвал он и махнул ей.

Она нерешительно подошла к нему. Он выдавил на щетку немного зубной пасты, опустился на колени и стал чистить ей зубки. Хотя его зубная щетка была великовата для ее детского рта.

Он так давно делал это в последний раз, но, оказалось, не разучился.

Она открыла рот без вопросов и протестов.

Он как следует почистил ей зубы.

— Хорошо, — сказал он. — Мы молодцы. Это важно. Здоровые зубки.

Он отвел ее к кровати и откинул край одеяла. С той стороны, где обычно никто не спал.

Ей нужна была пижама. Можно было спать и голышом, но ему показалось, что это неправильно.

— Подожди, — сказал он.

Он открыл шкаф и достал платье, которое его супруга купила для Тирзы. Осторожно развернул бумагу и убрал ее обратно в ящик.

— Сними свое платьице, — сказал он.

Она в одну секунду выскользнула из платья. Он протянул ей платье Тирзы.

— Это, конечно, не настоящая пижама, — сказал он, — но у нас нет ничего другого. А тебе нужно в чем-то спать. Ночью будет прохладно. Это платье Тирзы.

С некоторым трудом — он давно уже не одевал детей — он надел на нее платье.

Вид у нее был такой, будто она нарядилась для карнавала. Он покачал головой и даже засмеялся.

Карнавал, вот во что все превратилось. Это путешествие. Его жизнь. Всё.

Он уложил ее в постель.

В ванной Хофмейстер разделся, оставшись в одних трусах. Пижамы у него тоже не было.

Потом он лег со своей стороны кровати.

— Вот и ладно, — сказал он. — Спокойной ночи.

Ее голова лежала на большой белой подушке. Забавная, это слово приходило ему в голову, когда он смотрел на нее.

— Ладно, — сказал он снова, — будем спать. Длинный был день.

Она приподнялась.

— Вы хотите компанию, сэр? — спросила она.

— Перестань, — сказал он шепотом. — Каиса, перестань повторять эту ерунду. Хватит на сегодня. Я что, так выгляжу? Как кто-то, кому нужна компания? Нет, совсем нет. — Он потянулся через нее, чтобы выключить свет. — Я не привык делить постель с чужими людьми, — сказал он. — Так что извини меня заранее, если я буду спать беспокойно. Я последние годы спал один. Пока моя супруга не вернулась. Мне нравилось использовать половину кровати как письменный стол, чтобы складывать бумаги, газеты и книги. Но когда она вернулась, все пришлось убрать. Спокойной ночи.

Он выключил светильник со своей стороны. И пролежал без сна еще минут двадцать. Иногда он задерживал дыхание, чтобы услышать, дышит ли Каиса.

Посреди ночи он вдруг проснулся. Ему приснилась Тирза. Они катались на велосипедах в Бетюве. Его родители были живы. Он встал с кровати, включил свет в ванной и присел на край ванны. Мысли еще расплывались. Он с трудом припомнил, что у него в постели спит ребенок, что он почти неделю провел в Виндхуке. Он попытался вспомнить, когда в последний раз слышал голос Тирзы. Это было, когда он звонил ей и телефон переключился на автоответчик. Он стал говорить с ней, совсем тихо.

— Тирза, — сказал он. — Я в Виндхуке. Необычный город, даже не город, скорее, деревня. Я говорю тихо, потому что я не один.

В половине девятого он проснулся. Каиса уже не спала. Она сидела на кровати и смотрела на него.

— Доброе утро, — сказал он.

Он потер руками лицо и взял с тумбочки часы.

— Уже поздно, — сказал он.

Он не стал принимать душ, а сразу оделся.

— Ты часто остаешься в гостях? — спросил он.

Опять тишина.

— Так ты часто остаешься в гостях ночевать?

— Да, — сказала она.

— Ты, конечно, можешь остаться на завтрак, но потом мне нужно приниматься за дела. Я здесь ради моей дочери. Мы ее потеряли. Знаешь, как я ее называю? Царица солнца.

Он вытащил ее из постели. Ей нечего было надеть, кроме грязного платьица. Осторожно, чтобы не порвать, он снял с нее платье Тирзы.

Он снова завернул его в бумагу, убрал в ящик и протянул девочке ее платье. Она не стала его надевать. Он присел перед ней на корточки.

— Мы пойдем завтракать, — сказал он. — Так что тебе нужно одеться.

Ему показалось, что она хочет потереться о его нос своим носом, но она неожиданно прижалась губами к его губам. Он отпрянул в испуге.

— Нет-нет, — сказал он. — Не нужно так делать.

Он снова почувствовал, как тут жарко и что его одежда, которую он снова надел, пахла потом. Но кому было до этого дело? Пахнуть потом в Африке и пахнуть потом на улице Ван Эйгхена — совсем разные вещи.

— Тебе нужно одеться, — сказал он. — Мы идем завтракать.

Хофмейстер натянул на нее платье.

Он еще некоторое время сидел неподвижно, как будто что-то забыл.