— Хочешь воды, Каиса? Еще воды?

Она кивнула.

Он открыл мини-бар и протянул ей бутылку.

В этот раз она пила уже не так жадно. Он стал анализировать ситуацию, насколько это было возможно, насколько его жизнь еще позволяла ему анализировать, наблюдать, изучать, делать выводы.

У него в номере был ребенок. Этот ребенок не делал никаких попыток уйти. Он должен был накормить девочку, с этого надо было начать.

— Хочешь есть? — спросил он.

Она кивнула.

Он посмотрел на часы, до ужина оставался еще час.

— Еще один час, — сказал он. — Через час мы пойдем есть. — Он подумал, знает ли она вообще, что такое «один час».

Они опять молча сидели друг напротив друга. Она рассматривала его, но не нагло. Ребенок смотрел на него, как смотрят телевизор, как будто перед ней был кукловод, который вот-вот мог начать представление.

Он достал из внутреннего кармана фотографию. Вытащил ее из конверта и показал Каисе.

— Моя дочь, — сказал он.

Девочка взяла фотографию, посмотрела на нее. А потом опять на него.

Хофмейстер снова сел на кровать, на то же место, где и сидел все это время.

— Тирза, — сказал он Каисе, — так ее зовут. Когда ей было столько же лет, сколько тебе, я читал ей вслух. Даже Достоевского. «Записки из подполья». Немножечко нигилизма не помешает в любом возрасте. Все равно с ним придется столкнуться. И пройти через него. Как поезд через туннель. Она это понимала. Она была… — Он думал, что у него не получится произнести это слово, но все-таки с огромным трудом сказал: — Сверходаренной. — Его голос стал хриплым. — Она невероятно талантливая.

Он снова стал похож на мотор, который вот-вот откажет. У него задрожала губа, но он взял себя в руки, все было под контролем.

В дверь постучали. Горничная. Она хотела приготовить постель перед сном. Он впустил ее в комнату. Они были знакомы, постоялец и горничная. Они виделись уже много раз. Но сейчас ему было немного неловко и непривычно. А в обществе Каисы особенно.

Горничная делала вид, будто не замечает девочку. Хофмейстер отправился в ванную, пока она заправляла кровать. Он почистил зубы.

Когда она ушла, шторы были задернуты. И в отличие от других вечеров, на подушке была не одна шоколадка, а две.

Он не выдержал и ухмыльнулся.

Хофмейстер взял шоколадки с подушки и отдал их Каисе.

Она сразу засунула их в рот. Не сводя от него глаз. Она была начеку.

— У моей Тирзы, — сказал он, — очень живой взгляд. Совсем как у тебя. — Он забрал у нее бумажки от шоколадок и выбросил в корзину.

Еще сорок пять минут. И ему придется идти с этим ребенком в ресторан. Он не знал, как с этим быть. Он и черный ребенок в замызганном платьице.

Он открыл мини-бар и выпил бутылочку водки.

— Хочешь вымыть руки? — спросил он.

Он не стал ждать ответа, а протянул ей руку. Он отвел ее в ванную, открыл кран, протянул ей мыло — она не могла до него дотянуться.

Ребенок мыл руки. Когда она закончила, то посмотрела на него вопросительно.

— Хочешь вымыть и ноги?

Она покачала головой.

— Может, будет лучше их помыть?

Волосы у нее были собраны в хвостик, Хофмейстер только сейчас это увидел. Он до сих пор не мог как следует ее рассмотреть, ему было неловко.

— Ты уверена? Я тоже буду мыть ноги. И ты можешь помыться, если захочешь.

Он набрал ванну до половины, принес девочке бутылку воды из комнаты, а себе — маленькую бутылку белого вина, которую каждый день ставили в мини-бар.

Он посадил ее на край ванны, опустил ноги в воду.

— Не горячо? — спросил он. — Так хорошо?

Она кивнула.

Хофмейстер закатал брючины и сел рядом с ней. Так они и сидели, опустив в воду ноги, мужчина и ребенок. По сравнению с кожей девочки его собственная кожа казалась не просто бледной, а какой-то нездоровой, больной. Тронутой болезнью.

После этой ванны ему стало легче. Хотя он знал, что его проблемы никуда не делись. Впервые со дня приезда его проблемы стали по-настоящему конкретными.

Скоро надо будет идти в ресторан. Как у него это получится?

Вино закончилось.

Он вытащил из воды ноги, достал вторую бутылочку водки из мини-бара и выпил ее поспешно и даже немного с отвращением. Это было лекарство.

— Пойдем, — сказал он. — Поедим чего-нибудь.

Он постелил на полу в ванной большое белое полотенце. Поднял девочку и поставил на полотенце.

Потом встал на колени и тщательно вытер ее маленькие ноги.

— И между пальчиками, — сказал он. — Иначе у тебя может быть грибок. Знаешь, у меня есть две дочки. Они старше тебя. На самом деле я не хотел детей. И жениться я не хотел. Но моя супруга меня переубедила. У меня были планы. Совсем другие планы.

Левая ножка вытерта. Теперь правая.

— Я хотел доказать, — сказал он, — что не Бог и не цивилизация мертвы, а любовь.

Он засмеялся, как будто очень удачно пошутил. Он держал ее за щиколотки и смеялся.

— Готово, — сказал он. — Теперь я тоже вытрусь, и можем идти.

Он зашел за дверь шкафа — он оставался воспитанным человеком — и переоделся. Надел костюм. И поскольку сегодня вечером у него была гостья, он повязал галстук.

Он надел шляпу и быстро выпил маленькую бутылочку джина. Водка закончилась.

Ребенок смотрел на него.

— Это лекарство, — сказал он. — От стыда. — Достал вторую бутылочку джина и тоже опустошил наполовину.

— А знаешь, что такое «стыд»? Цивилизация. — Стоя и с отвращением он допил вторую бутылочку джина. С пустой бутылкой в руке он сел на кровать. — Да, цивилизация, — пробормотал он. — Так и есть. Цивилизация. Цивилизация. Цивилизация.

Сначала он взял свой портфель, потом ее руку. Как и она, он пошел босиком.

Они отправились в зал ресторана.

На него смотрели, когда они зашли. И на ребенка. Взгляды переводили с него на ребенка и обратно.

Девушка, которая обслуживала его уже много раз, спросила:

— Ах, господин Хофмейстер, я вижу, у вас сегодня гостья?

Он кивнул, проводил Каису к ее стулу, снял шляпу. Он думал, что умрет от страха, но не сдавался. Разговоры вокруг стихли.

В отличие от других вечеров, он заказал воду без газа. Он нагнулся к официантке, как будто собирался сообщить ей что-то доверительное.

— Прошу вас извинить нас за босые ноги, — сказал он. — Это все жара. Ноги отекли. Жидкость плохо отходит. И собирается в ногах. Почему именно в ногах? Я не знаю. Но она в ногах, в ступнях, жидкость. Очень прошу вас простить нас. Мы приносим свои извинения. И другим гостям тоже.

— Конечно, — сказала она. — Конечно, господин Хофмейстер. Ничего страшного.

В хлебной корзинке, которую тут подавали, всегда было несколько длинных хлебных палочек.

Он переломил одну пополам и протянул Каисе.

— Ешь, — сказал он.

Она стала есть, не сводя с него глаз.

Он тихонько барабанил по столу указательными пальцами. Разговоры за соседними столиками постепенно оттаяли.

— Так-так, — сказал он. Он не знал, как ему себя вести и что делать. — Значит, так, Каиса, я приехал из Нидерландов, ты знаешь, где такая страна? На севере Европы. Очень далеко. Отсюда нужно лететь до нее четырнадцать часов. А с пересадками все восемнадцать. И я…

Он протянул ей еще одну хлебную палочку, на этот раз не разламывая.

— Или ты хочешь обычный хлеб?

Она покачала головой.

— Мне скоро на пенсию. Точнее, я уже на пенсии, можно и так сказать, потому что я больше не работаю. Меня отстранили. Хотели уволить, но юристы сказали, что из-за моего возраста это невозможно. — Он смахнул со стола крошки.

Каждый вечер тут включали одну и ту же музыку. Только сейчас до него дошло, что он уже сотни раз слышал эти песенки. Каждый раз одни и те же по три-четыре раза.

— Знаешь, я, — сказал он довольно спокойно благодаря принятому «лекарству», но все же немного смущаясь, — я несчастный человек, как ни посмотри. — Он снова засмеялся, как будто удачно пошутил. Он много смеялся в этот вечер. — Но, — продолжил он, — никто этого не заметил. Да и как было заметить? Разве я подавал вид? А когда ты несчастлив, то спрашиваешь себя…