— Виндхук — не такой уж большой город, как говорят. Наверняка люди ее видели. У нее яркая внешность, там она очень заметная. Может, это, конечно, и ни к чему, ну, тогда я просто потрачу пару тысяч евро. Тоже ничего страшного.

Она взяла его за руку:

— Это не поможет.

— Что?

— Ей восемнадцать. Она там с мужчиной. Йорген, она уже не ребенок.

— Не вздумай начинать свою ахинею про потаскушку. Я ударю тебя, если ты хоть раз ее так назовешь.

Он ухватился за голову. У него было больше воспоминаний, чем могло уместиться в человеческой голове. Они переплетались, сливались друг с другом, его воспоминания. Его мысли путали его.

— У нее там полно других забот, кроме как звонить нам с тобой, — на этот раз спокойно сказала супруга. — И это не поможет. Она отправилась в кругосветное путешествие, или как там она сама его назвала? А потом она будет учиться. Или так и будет всю жизнь путешествовать. Или, как Иби, откроет свою гостиницу, но она уже не вернется сюда, Йорген. Заведи домашнее животное, если тебе тут слишком тихо. Устройся волонтером в дом престарелых, если тебе непременно надо куда-то ходить и о ком-то заботиться, но это полное безумие — лететь в Африку. Ты поднимаешь себя на смех. И даже если ты ее найдешь, она просто над тобой посмеется. Она улетела. То есть она вылетела из родительского дома. Она начинает собственную жизнь, без тебя. Ты не хочешь в это поверить, но она сможет. Она справится. Люди могут жить без тебя. Я же смогла. Иби смогла. И Тирза тоже сможет. А кроме того, я же вернулась. Так что Тирза тебе теперь не так уж и нужна.

— А если с ней что-то случилось?

— А если с ней что-то случилось, то ты все равно уже опоздал, Йорген. Если ее изнасиловали и убили десятеро негров, то уже все равно, сядешь ты на самолет сегодня или через неделю.

Она сжала его руку, как будто это должно было придать силы ее словам.

Хофмейстер молчал. Ее аргументы были убедительными, но все равно не могли его успокоить. У него было пронзительное чувство, что она не в силах убедить своими доводами даже саму себя. Ему нужно было лететь. Душевный покой — разве это не то, что должно прийти с началом эпилога жизни? Ему нужно было лететь, чтобы обрести душевный покой. Ради этого. И ради душевного покоя его супруги.

— Давай поиграем? — сказал он тихо.

— Что на этот раз? Во что ты собрался играть?

— Как раньше.

— А как мы играли раньше?

Он сделал глубокий вдох. Ему нужно было собраться. Тот, кто ищет душевный покой, должен прежде всего обеспечить порядок у себя в голове.

— Наша гостиная была парком Вондела.

— Ну да, — сказала она, — припоминаю.

— Ты была девушкой на велосипеде. Была ночь. Повсюду на земле была ночь.

— И это я тоже помню.

— А я был насильником с ножом.

— Но, Йорген… — Она погладила его по волосам. — В это мы играли, когда были влюблены друг в друга. Тогда это была отличная игра. А теперь все уже не так. Теперь это была бы грустная игра. В нее нам играть не стоит. Ничего хорошего в ней уже нет.

Он схватил ее за запястье.

— Давай сыграем, всего один раз, — попросил он. — Один-единственный раз. Давай притворимся, что все как раньше?

— Не получится.

— Почему нет?

— Потому что сейчас — не раньше. Сейчас — это сейчас. Сейчас лето. Тебя уволили, хоть и не по-настоящему, тебя исключили, вот что произошло, тебя исключили и отключили. От тебя никакой пользы, ты сам мне сказал, и, мне кажется, ты всегда был совершенно бесполезным. Так что порадуйся, что они поняли это только сейчас. А Тирза уехала в Африку и не шлет нам даже весточки, а я… А мне совсем некуда больше податься. Поэтому я и здесь. Во что нам с тобой играть? Для кого?

Он сжал ее запястье сильнее.

— Всего один раз, — сказал он, — прежде чем я уеду в Африку. Как раньше. Пожалуйста.

«Отключили». Эти слова засели у него в голове. Значит, вот что случилось. Вот как с ним поступили. Как будто он понял это только сейчас.

— Ты хотя бы позвони, прежде чем отправляться в такой путь.

— Кому?

— В нидерландское посольство в Намибии, например. Может, они что-то знают.

Он отпустил ее, она вылезла из постели и раздвинула шторы.

— Если что-то случилось, они наверняка в курсе, — тихо сказала она. — Но я уверена, что она сейчас просто где-то в пустыне или бродит в джунглях. Что она счастлива. Это же Африка, там не натыкано телефонных будок на каждом шагу. — Она повернулась к нему. — Хорошо, — сказала она. — Ладно. Мы сыграем еще один раз.

Он подошел к ней. Она схватила его за горло. Он положил руки ей на плечи.

— Но только потому, что мы сломаны, Йорген, — сказала она. — Только поэтому. Не забывай.

После обеда ему наконец удалось дозвониться до нидерландского посольства в Виндхуке. Они ничего не слышали ни о несчастном случае, ни о преступлениях, так что все должно было быть в порядке. Приятный господин сказал ему по телефону, что волноваться не стоит. Общественные телефоны в Намибии работают по карточкам, а их не везде можно купить. Особенно в пустыне.

Хофмейстер передал эту информацию супруге слово в слово.

Они жили так, будто ничего не произошло, будто не было никакой жилой лодки, будто никто никого не бросал, не возвращался, не праздновал окончание школы. Они жили, словно на кораблике, дрейфующем на волнах, потерявшем управление. Ждали ветра, который унес бы их в нужную сторону.

Каждое утро Хофмейстер уезжал в Схипхол, и хотя его супруга пару раз язвительно высказалась по этому поводу, она не настаивала, чтобы он прекратил этот идиотизм. Он объяснил ей, что ему необходимо уходить из дома, а иначе он сойдет с ума. Поэтому утром он брал свой портфель и отправлялся бродить по залам прилета и вылета и листать рукопись азербайджанского автора, чтобы не сойти с ума.

Прошло почти две недели с того дня, как он отвез Тирзу в аэропорт, когда его супруга сказала ему в саду вечером:

— Может, нам нужно еще раз позвонить?

— Кому?

— В посольство в Виндхуке. Может, там забастовал общественный транспорт и они где-нибудь застряли. Или в пустыне случилась песчаная буря. Про Намибию никогда не пишут в новостях; тебе ничего не попадалось?

Он встал с плетеного стула и стал ходить из стороны в сторону.

— И что мне им сказать? — спросил он. — Извините меня, пожалуйста, но не бастует ли у вас общественный транспорт? Нет ли у вас песчаных бурь? С чего ты взяла, что посольство обязано отчитываться о каждой пустячной песчаной буре? Да они скажут, что я чокнутый. Кроме того, там же можно ездить только автостопом, знаю я этих цветных. Это же Африка. Это тебе не Эльзас и не Австрийские Альпы. И я уже звонил в посольство один раз. Они наверняка меня помнят.

— Сядь. Если ты будешь так заводиться, легче не станет. И никак нам не поможет.

Он неловко наступил на блюдце с орешками, которое его супруга поставила у ножки стула. Был прекрасный вечер. Теплый и недождливый.

— Позвони ты, — сказал он. — Позвони им. Или я сам туда поеду. Может, мне надо туда поехать. Ну так же нельзя. Невозможно просто сидеть тут и ждать. И ссориться. И ждать. И поднимать панику. Возможно, без всякого повода.

Она уже некоторое время молчала. Она наклонилась, чтобы собрать орешки, которые высыпались из блюдца.

— Да, — сказала она наконец. — Наверное, тебе нужно туда поехать.

— Ты о чем?

Он как будто опешил.

— Я же сказала. — Она положила в рот орешки, собранные с земли. — Наверное, ты должен туда поехать. Что мы можем сделать здесь?

Стулья, на которых они сидели, были ужасно старые. В свое время Хофмейстер посчитал глупым расточительством вкладывать большие деньги в садовую мебель. Он любил производить впечатление и в угоду своему окружению приобретал стильные красивые вещи, но садовая мебель никогда не была в списке приоритетов.

— И что тогда? — спросил он. — Что, если я туда поеду?

— Но ты же это предложил. Это была твоя идея. Ты ее найдешь. И мы успокоимся. Вот что будет. И тогда… Тогда я тоже не знаю.