— Это верно, — кивнул Хофмейстер. — В Африке все быстро сохнет. Он вспомнил отпускные постирушки в Италии. Он вспомнил их каникулы, когда они еще были семьей, семьей, которая была более или менее целой. Более или менее.

Хофмейстер забрался за руль и включил дворники. Тирза села рядом с ним. Атта остался один на заднем сиденье.

Разговор не клеился. До Утрехта они едва ли обменялись парой фраз. Тирза включила свой айпод. Атта время от времени дремал, Хофмейстер поглядывал на него в зеркало заднего вида.

Последний кусок пути прошел веселее. Они завели вполне приличную дискуссию о плюсах и минусах помощи развивающимся странам.

Когда они приехали, Тирза быстро заняла комнату, которая считалась гостевой еще при жизни родителей Хофмейстера. Атта слонялся по саду и время от времени нюхал цветы. Через некоторое время он пришел в гостиную, и они с Тирзой стали играть в скрабл у камина.

Мохаммед Атта играет в скрабл. Интересно. Кто бы мог подумать?

Сам Хофмейстер отправился поработать в саду. Ему нужно было сбросить с себя напряжение от поездки, напряжение того, что ощущалось как ненужный и никчемный остаток: последний отрезок его жизни.

Время от времени он заглядывал в комнату через окошко и видел, что его дочь и ее друг увлечены настольной игрой. Это его успокаивало.

Теперь, когда его дети выросли и вылетели из родительского дома, ему нужно было учиться умирать. Но он не знал, где и у кого мог бы этому научиться.

Примерно в половине второго он зашел в гостиную и спросил:

— Вы проголодались? Хотите есть?

— Есть пока не хотим, — отозвалась Тирза. — Но мы ужасно замерзли.

— Я зажгу камин, — сказал Хофмейстер. — Я, честно говоря, понадеялся, что мы сможем поужинать в саду сегодня вечером. А получается какая-то зимовка.

Ему пришлось повозиться, но камин все-таки разгорелся, а у Хофмейстера от стояния на коленках разболелась спина. Хотя, наверное, не разболелась, это было слишком сильно сказано, просто он вдруг почувствовал свою спину. А такого ощущения у него никогда еще не было.

Когда огонь наконец-то набрал силу, для чего ему пришлось долго дуть и орудовать кочергой, Хофмейстер несколько минут простоял с кочергой в руке. Это было так красиво, что он даже позабыл, где находится. Он был человеком, для которого все уже почти закончилось, и все-таки он сейчас смотрел на огонь, и этот огонь будил в нем забытые и совсем не сентиментальные воспоминания о его родителях, юности и школьных годах.

Только громкое «Пап!» выдернуло его из воспоминаний.

— Папа! — снова позвала Тирза. — Я сделаю горячие бутерброды, ты будешь?

— Я сам сделаю, — быстро сказал он. — А ты лучше посиди.

Он повесил кочергу на подставку, вытер руки о старые штаны, в которых возился в саду, и несколько секунд смотрел на слово, которое складывала его дочь на доске.

— Мне, пожалуйста, только с сыром, — сказал Атта.

— О, так ты тоже хочешь тост?

— Да, пожалуйста. И если можно, только с сыром.

— Без проблем, — сказал Хофмейстер, не отрывая взгляда от игры. У Тирзы это здорово получалось, скрабл. — У нас в семье мы едим тосты с сыром и помидорами, мы не любим ветчину, нам не нравится липкое мясо.

В большой сковороде он разогрел три бутерброда с сыром и помидорами. Родители Хофмейстера так и не обзавелись тостером.

Он съел свой тост за столом в гостиной, пока Тирза и Атта продолжали собирать слова. Каждые три секунды он вытирал рот бумажной салфеткой, чтобы на губах не остались крошки.

— Вы тоже любите играть в скрабл? — спросил Атта.

— Нет, — покачал головой Хофмейстер. — В этом я не слишком силен.

— Но, пап, ты же раньше часто со мной играл.

Его дочь подняла на него удивленный взгляд. Как будто он сказал неправду.

— Да нет, я, конечно, играл в скрабл, но мне, например, гораздо больше нравилось, когда мы играли в «Риск» или в «Монополию», или в карты.

— Так давайте сегодня поиграем в «Монополию», господин Хофмейстер? — предложил Атта.

Хофмейстер уставился на него, человека, который из кожи вон лез, даже нюхал в саду цветочки, лишь бы понравиться отцу своей девушки. Но только в случае с Хофмейстером это было ни к чему. Его так и подмывало сказать: «Не старайся. Тебе не поможет».

— Хорошо, — сказал он вслух. — Если я ее найду, то сегодня вечером мы непременно сыграем.

После этого Хофмейстер вернулся в сад и сосредоточился на работе, чтобы ни о чем не думать.

Часов в пять, когда он обрезал с яблони сухие ветки, к нему вдруг подошел Атта.

Хофмейстер выключил бензопилу и слез с лестницы.

— Я хотел задать вам один вопрос, — сказал Атта.

— Задавай.

— Вы же не возражаете, если я буду ночевать в одной комнате с вашей дочерью?

И тут отец Тирзы рассмеялся, впервые он по-настоящему расхохотался над этим парнем.

Он переложил пилу из левой руки в правую.

— А что вы будете делать в Африке? — спросил он. — Спать на разных кроватях? Бронировать разные хостелы? За кого ты меня принимаешь?

— Нет, конечно нет. Но это ведь ваш дом, тут другое дело. Наверное.

— Этот дом принадлежит мне настолько же, насколько и Тирзе. Так что, если она не возражает против того, чтобы делить с тобой комнату и постель, я тоже возражать не буду.

Атта посмотрел на яблоню.

— У вас хорошо получается, — сказал он. — Я про то, как вы здорово обрезаете ветки.

— У моих родителей была скобяная лавка, магазин инструментов. — Хофмейстер до сих пор не мог произнести это без легкого чувства стыда. Магазин инструментов. Но это многое объясняло. Он рано научился с ними управляться.

— Да, Тирза мне что-то рассказывала. Но как бы то ни было, я просто хотел спросить, мои родители тоже…

— Да? Что они тоже?

Хофмейстер уставился на него. Молодой человек Тирзы. Мужчина, которого он считал не просто слишком взрослым для своей дочери, но и крайне неприятным типом. Неприятным в этой его вежливости, в его присутствии, неприятным с первого взгляда.

«Ни один мужчина не будет для тебя достаточно хорош, чтобы встречаться с Тирзой», — сказала его супруга. Но это было не так. Это была его интуиция.

— Мои родители тоже очень консервативны.

— Я не консерватор, — сказал Хофмейстер. — Я реалист и практик. Они верующие?

— Мои родители? Да, это так.

— Это так, — повторил Хофмейстер.

Молодой человек остался в растерянности, а Хофмейстер снова взобрался наверх и продолжил обрезать ветки. Когда через пять минут Атта никуда не ушел, он опять спустился и спросил:

— Хочешь попробовать?

— Что?

— Пилить ветки. Работать в саду.

Атта улыбнулся:

— Я никогда не пробовал.

— У твоих родителей нет сада?

— У них балкон.

Хофмейстер вытер тыльной стороной ладони рот, подбородок, щеки:

— Вот как. Ну, социальная квартира с балконом тоже может быть вполне приличным местом. Так что, попробуешь?

Атта явно замялся.

— Ты же едешь в Африку! Вы поедете в джунгли? Так подумаешь, маленькое деревце в Бетюве. Давай, начни вон с той, самой тонкой.

Хофмейстер показал наверх, на ветку, которую спокойно можно было и оставить. Она была не настолько сухой.

Атта помешкал, но все-таки взял пилу.

Она оказалась явно тяжелее, чем он думал. Это было очевидно. Но каждый, кто хоть раз брал в руки бензопилу, поначалу должен был привыкнуть к ее весу. С инструментом, как с человеком, нужно сближаться постепенно, привыкая друг к другу. Чем лучше друг друга знаешь, тем больше можно получить.

Хофмейстер показал, как заводить пилу. Как выключать. Где кнопка блокировки. Как правильно держать инструмент.

— Это «Штиль-MS 170», — гордо сказал Хофмейстер, — в своей линейке самая лучшая бензопила.

Молодой человек неловко поднялся по лестнице. Он добрался до самого верха и крикнул вниз:

— Вы уверены, что это хорошая идея, господин Хофмейстер?

— Это просто отличная идея. Если у тебя один раз получится, потом сможешь всю жизнь получать удовольствие от такой работы. «Штиль-MS 170» очень безопасная пила, не бойся.