Из школы я приползала в шесть-семь вечера и была довольна, как слон. Учиться здесь мне очень нравилось, и зачем все вундеркинды в двенадцать в Оксфорд идут? Это же здорово — изучать математику на практике, играть на уроке истории, рисовать карту мира, ходить по экскурсиям. Зачем лишать себя такого детства? Даже мне, девочке с мозгами сорокалетней тетки из России, очень нравится вырезать, клеить, лепить и играть в этой школе. Козырять знанием логарифмов и химических формул как-то не тянуло.
Вечером открывался мой маленький «бизнес». Уилсон приносил мне заказы от своих коллег на вышивку-заколку-галстук, которые я с удовольствием выполняла. Нет, меня никто не заставлял — не хочешь, можешь не делать, вот только мне очень хотелось. Множество материалов, интересные работы (а вам слабо вышить змею с чашей гладью?). Количество моих карманных денег росло очень быстро. К началу лета в копилке лежало почти пятьсот фунтов, а это очень большая сумма, поверьте! К концу года я смогла сшить сама себе куртку и плащ. Опекуны были и довольны и озадачены одновременно. По их мнению, для маленькой девочки это слишком сложно. О том, что я владею паранормальными способностями и благодаря им выполняю всю работу, я никому не сказала. Страшно. А вдруг заберут спецслужбы на опыты? Лучше уж буду тихо сидеть и мастерить с помощью своих способностей втайне ото всех. Как говорится: молчание — золото.
У меня действительно имеются способности к телекинезу, которые использовались по полной программе, пока круги перед глазами не появятся. Все мои швейные изделия, рисунки, заколочки, свитера и тому подобное были результатом этих способностей. Смастерить такое количество, сколько делала я, ни одна рукодельница не сможет. Первый раз, когда игла самостоятельно вышила цветочек на платье, я была в шоке. Потом стало интересно, а ещё смогу? И смогла! Это оказалось похоже на компьютерную программу — представляешь себе начало, середину и конец, прописываешь у себя в голове весь алгоритм и пускаешь его в иглу. Ещё одна способность — превращать предметы. Нет, из кружки сделать машину я не могу, но вот превратить спицу для вязания в крючок или спичку в иголку — это пожалуйста. Заставить машинку самостоятельно шить — да запросто. Но почему-то этот трюк проходил только с машинками «Зингер» ручного или ножного привода. «Чайка» и «Глобал» на мои манипуляции не реагировали. Вдобавок я могла влиять на ветер, но это было архисложно! Для того, чтобы он задул как следует, нужно было не пользоваться телекинезом и превращениями недели две-три, а результат всё равно меня не устраивал.
Ветер я вызывала осенью в Виндзорском парке, чтобы получить фотографии во время листопада. Получила. Одного раза хватило — я упала в обморок и носом пошла кровь. Вильяму и Джессике тогда сильно влетело от миссис Бантли. Спасая опекунов, я соврала, что упала и ударилась. Кроме того, я могла влиять на людей. Нет, не прямо приказывать в окно выйти, а внушить ту или иную мысль. Это часто спасало от снятия баллов и помогало общаться со сверстниками.
Внушаешь учителю, что грязь на полу намного интереснее, чем отсутствие галстука, и баллы не отнимают. Влияешь на двоечника-хулигана, что во-о-он там стоит учительница и ему не поздоровится, если он меня толкнет. Это спасёт от участи быть обрызганной водой из лужи, а соответственно, и от снятия баллов за неопрятный внешний вид. То, что в этом случае виноват мальчишка, который меня обрызгал, никого не интересует — грязь на форме у тебя, а не у другого, вот ты и получай минус десять.
В школе была интересная система баллов. Каждый ученик вместе с оценками зарабатывал их для своего класса и себя лично. Нас было два класса в параллели, победивший класс получал бесплатную поездку в летний лагерь скаутов (к слову — сто двадцать фунтов стоила путевка). Свои заработанные баллы можно было тратить и на что-то для себя: не выполнить домашнее задание, прийти в обычной одежде, прогулять урок. Также баллы отнимали за различные проступки — приход в школу без формы, хулиганские выходки. Уход в минус сто означал отчисление из школы. Кстати, за стукачество тоже начисляли. Многие были готовы удавиться за баллы. Самое частое нарушение — школьная форма. Форменная одежда была строго регламентирована, но имелись варианты ношения. Для девочек это комплекты юбка и пиджак, платье или брюки и пиджак. Ещё есть свитер и жилетка. Гольфы обязательно белые. И ботинки — большие и грубые чёрного цвета. Придёшь в коричневых — минус десять баллов. Причем оштрафует тебя каждый учитель, который увидит нарушение. А если кто-то из учеников заметит, то эти десять баллов начислят ему.
Стукачей было немного, частью это было моей заслугой. Всё же, когда тебе почти сорок, найти общий язык с девятилетками проще. Я быстро завела друзей-подружек и донесла до них мысль — никого не сдавать. Баллы — это хорошо, но не главное, у нас и так деньги есть, чтобы в лагерь поехать. Главной ябедой школы стала моя одноклассница — Гермиона Грейнджер. Имя казалось мне смутно знакомым, но я не могла вспомнить, где его слышала. Грейнджер была гадиной редкостной. Училась она на отлично и очень болезненно воспринимала успехи других. Её не любили все ученики и обожали учителя, воспитатели и социальные педагоги. Но в лице школьного психолога мы нашли родственную душу — женщине тоже не нравилась Гермиона. У неё не было друзей, да и как дружить с той, которая при первой же возможности тебя закладывает? Она пыталась подружиться с девочками, но те её быстро поставили на место. А вот местные хулиганы-лентяи делали вид, что дружат, чтобы списать. Но это не мешало им пройти мимо, если она упала, уронила что-нибудь или подвернула ногу. Мистер Уилсон просил не конфликтовать с ней — девочка была дочерью его знакомых дантистов. Меня всегда интересовало, а она точно их дочь? Ребенок дантистов не может ходить с таким прикусом. Грейнджер выглядела, на мой взгляд, уродливо. Лицо вытянутое, зубы выпирают, голова в перхоти, волосы нечёсаные. Мы её называли «бобёр», хотя лицом она больше была похожа на выдру. Она не следила за собой, но неукоснительно доносила на других. За баллы была готова удавиться. Её не гнобили, но не любили. Было несколько неприятных случаев с участием Грейнджер, где она показала себя во всей красе.
Элли — девочка из обычной семьи, у неё один комплект формы. В тот день случилась неприятность — она промочила ноги. Идти домой — не вариант, накажут. Мы не стали заморачиваться и просто посоветовали надеть кроссовки. Учителя дружно делали вид, что не замечают несоответствия. Тут вылезла «мисс бобёр», обратившая внимание на кроссовки и получившая десять баллов в свою копилку. Наезд на блюстительницу правил не помог, она реально не понимала или не хотела понимать, в чем не права. Как итог — Элли надела сырые ботинки, а утром её отвезли в больницу с воспалением легких.
Окна в одном из классов были с деревянными рамами. Нам не разрешали открывать их, но была перемена, и я распахнула створку, чтобы проветрить помещение. В классе, кроме меня, была и Грейнджер. Резкий порыв осеннего ветра захлопнул оконную раму, и стекло с противным «дзинк» вылетело на улицу. Хорошо ещё, что первый этаж. Злорадную ухмылку и крик: «Миссис Андерсон, а Мороз окно разбила!» — я хорошо запомнила. Ну и влипла! Я владею телекинезом, а не умением собирать разбитые осколки, а он тут бесполезен. Сейчас с меня снимут баллов пятьдесят, и уйду я в глубокий минус. Прощайте, любимые ботинки и послабления в школе. Свои баллы я использовала как в том анекдоте: «С вас штраф за нарушение правил парковки! Господин инспектор, выпишите абонемент на месяц». Девочка выбежала из класса, а я сильно-сильно зажмурилась, загадала, чтобы это чёртово стекло встало на место. Мне очень хотелось, чтобы оно опять стало целым. Ну, пожалуйста-пожалуйста! Целым! В этот момент мои волосы обдало тёплым ветром. Видимо, из разбитого окна дует. Зачем я его вообще трогала? Открывать глаза как-то не хотелось.
Послышалось цоканье каблуков, в класс вошла воспитательница и…
