Дена в деревне любили: парень приветливый, честный, хороший. Никакой работы не боится, попросишь о помощи – не откажет. «Вина не пьет, не скандалит, за юбками не таскается… – загибая пальцы, перечисляли женщины и тут же одергивали себя: – Вот и непонятно, как это с ним такое приключилось». «Видно, любовь...» – вздыхали те, кто помоложе. А старшие вскидывались: «Да какая еще любовь? Вляпался по глупости, теперь и не расхлебать…»

К вечеру сельчане, не сговариваясь, потянулись к квадратной утоптанной поляне, где вечерами и по выходным молодежь устраивала танцы. Но в этот раз на хлипком деревянном помосте не видно было музыкантов с мандолинами и пан-флейтами – какое уж там веселье? Кто-то вспомнил, что здесь играл на гитаре Ден.

Люди опасливо переминались с ноги на ногу, перешептывались. Невероятная новость о том, что симпатичный добродушный Ден связался с принцессой, угодил в тюрьму и вот-вот лишится головы, пронеслась по деревне, как ураган. Все нервничали и с нетерпением ждали подробностей.

Тяжело ступая по расшатанным перекладинам лестницы, опираясь на потертую трость, на помост взобрался сельский старейшина Фраст. Встал посредине, нервно подергал седую окладистую бороду. Поправил мятую зеленую шляпу, принялся четко выговаривать слова:

– Никто вас, конечно, не звал сюда, друзья дорогие. Да раз собрались, давайте уж проясним. Бумага пришла нынче из городской управы на Дениса Дина. Так что, если кто говорит: слухи, мол, это, – нет, никакие не слухи. Арестовали его, – Фраст перевел дух, снова потрепал бороду, мрачно продолжил. – Вот народ говорит: «Жалко парня!» Как не жалко? Все мы его знаем. Славный работник, золотые руки. Только теперь никто на руки смотреть не будет. Разве что на голову. Как отсекут, так народу и покажут.

Сельчане загудели, заохали. Раздался долгий протяжный вскрик, и все взгляды остановились на бледной женщине в темном платке – на Дамаре. К ней тут же кинулись две заплаканные девушки в простых длинных юбках – худенькая и пухленькая, взяли ее под руки, что-то зашептали.

– Лиза! Уведи-ка мамашу! А ты, Долли, помоги. А то прямо здесь упадет да расшибется, – велел старейшина Фраст и стукнул о помост тростью.

Народ торопливо расступился, девушки, не споря, увели несчастную женщину, которую и впрямь не держали ноги. А Фраст покачал головой и продолжил говорить, постукивая тростью. Будто хотел в молодые головы вбить простые истины.

– Пусть страшный конец Дена послужит вам уроком. Все пусть запомнят, все! Особенно парни пусть мотают на ус. Не гуляйте с богатейками. Сторонитесь дворян. Честно работайте. Детей воспитывайте, как надо. И тогда будете жить долго и помрете в старости в своей постели. А не на плахе с позором. Вот и всё.

– А что же вы его раньше времени хороните? – смело шагнула вперед дочь мельника – бойкая толстушка Лала. На руках у нее крутился белоголовый малыш, и она крепко прижимала его к пухлой груди. – Жив ведь он! Не казнили же. А вы уже хороните.

– Рад бы я что-то доброе сказать, только нечего! – с досадой проговорил старейшина. Он дернул бороду, сунулся в карман кафтана, достал свернутую пополам бумагу, потряс ею. – Вот здесь всё сказано. Суд будет быстрым и казнь тоже.

– То есть Ден виноват, ему голову долой, а змеюка Ранита будет ходить да посмеиваться? – выкрикнул звонкий голос из толпы. – В глаза бы ей посмотреть! Где она?

– Как же, придет, ждите! – презрительно усмехнулась толстушка Лала, тетешкая и потряхивая похныкивающего ребенка. – Она и прежде на сельские сходы не ходила. Скучно ей с нами, королевишне. А теперь уж тем более не явится.

Шагнула вперед высокая и сухопарая, похожая на рыбью кость, Тона – владелица обувной мастерской. Она скривила губы, туже завязала полосатый платок, одернула наглухо застегнутый жакет и просипела:

– А что – Ранита? Нечего всё сваливать на Раниту. Нашли крайнюю. Она – что, клеем Дена к принцессе прилепила? Или веревкой привязала? Нет! Сам пошел от Долли гулять, вот и нагулялся. Получил, чего искал.

– Вот-вот! Верно ты говоришь, Тона. А я так полагаю, Ден не по недомыслию закрутил с принцессой, он золота захотел да серебра! – торопливо пропищал Лысый Грик. В деревне он ничем толком не занимался, хватался то за одно дело, то за другое, вечно выпрашивал купюры да монеты, всем был должен, и сейчас в глубине души радовался, что хоть Дену, наверное, не придется долг возвращать. – Ден полагал, наверное, так: «Женюсь на богатой, в замке поселюсь. Буду на шелках спать, из хрусталя пить да на бархатном диване лежать рядышком с принцессой», – глаза Лысого Грика липко сощурились, и всем стало ясно, что именно он о таком сладко мечтает.

Площадь заволновалась, все разом заговорили, заспорили. Большинство громогласно оправдывало Дена, но нашлись и такие, кто сварливо фыркал: «Ага, от хорошей девушки отступился? Графских денежек захотел? Поделом!»

– Тихо всем! – прикрикнул старейшина Фраст и крепко стукнул тростью по щелястым половицам. – Виноват или нет – не нам решать. Нам надо урок выучить, чтобы новой беды не случилось. Детям своим расскажите, как хороший парень головы лишился. И внукам расскажите, и правнукам. И пусть никогда…

Старейшина Фраст не договорил, осекся. Бесцеремонно расталкивая односельчан, к помосту протиснулся встрепанный бледный Серж. Забыв про ступени, парень с разбегу запрыгнул наверх, выпрямился и закричал:

– Вы что, все здесь с ума, что ли, посходили? Что вы городите-то? Соображаете, что несете? Ден в тюрьме, но жив! Жив он сейчас! Понимаете? Жив! Что вы его в землю-то закапываете?

Люди опешили. Все знали, что Серж – давний друг Дена, но никто не ожидал от него такого напора. Серж считался умным, осторожным человеком, который не лез на рожон.

Но ведь Серж и сейчас не сразу выскочил, послушал, что люди говорят. И ужасно возмутился. «Страшный конец… Все пусть запомнят…» Ну уж нет!

– Не вклинивайся, наглец, когда держит слово старейшина! – Фраст наконец обрел дал речи и с размаху стукнул палкой о помост, а хотел бы, наверное, об Сержа. – Кто позволил меня перебивать? Вон отсюда!

– Да никуда я не уйду! – Серж сжал кулаки. – Надо что-то решать, а не скулить, как новорожденный цербер.

– Это ты меня назвал цербером? – на белом лице старейшины ярким пятном обозначилась борода. – Меня?! Да я тебя тоже под арест, под суд, да я тебя…

– Да причем тут вы? – отмахнулся Серж. – Раз все собрались, давайте думать, как Дену помочь!

– Ты буянишь, потому что морда в пуху! Сам ведь гулял с Деном да Ранитой, творил всякое разное, – откуда-то снизу просипела вредная «рыбья кость» Тона. – Видел, как Ден с принцессой любовь крутит, да молчал. А теперь боишься, что и тебя схватят. Вот и шумишь

– Нет, Тона, ничего я уже не боюсь! – вскинулся Серж. – Что за жизнь-то такая, если всегда бояться? – и обернулся к людям: – Поймите, ни в чем Ден не виноват! Не женился на Долли, так оно и понятно, ведь их против воли просватали. А принцесса… – он перевел дух и продолжил. – Ну, полюбил ее – так что же теперь, голову за это рубить? Что за правила такие? Что за суд? Эй, люди, вы что? Да ведь Ден почти каждому из вас помогал: кому дом строить, кого на машине подвезти… На свадьбах ваших на гитаре играл. А вы теперь стоите, как каменные столбы. Вытаскивать надо Дена! Да поскорее!

– А ты, оказывается, опасный тип! – подбоченился старейшина Фраст. Он уже взял себя в руки. – Смутьян, гляди-ка! На контроль тебя возьму, а то, может, и стражникам сообщу, что есть в нашей деревне такой баламут. Взрослый мужчина, а рассуждаешь, как мальчишка. Видно, плохо отец тебя воспитал! – Фраст пошарил глазами по толпе. Он не ожидал, что выдвинется высокий, сухощавый, темноволосый, не старый еще мужчина:

– Правильно я его воспитал! – отрывисто проговорил он. Глянул на сына, и тот благодарно кивнул. – Вот если бы он сейчас за спинами прятался да за друга своего не вступился, я бы сказал, что неправильно. Молодец, Серж.

– Слушайте, одноземцы, что же это такое творится? – на помост легко, точно юноша, вбежал Петр – жилистый мужчина лет пятидесяти, человек богатый, владелец автомастерской. Встал между старейшиной и Сержем. – Разве время сейчас ссориться, правых искать и виноватых? Вместе держаться надо! Вот, говорите, Дену голову отрубят, – он обернулся к Фрасту. – А что он – разбойник с большой дороги? Или, может, насильник? Он такой работник, что поди поищи! Если мы с вами так людьми разбрасываться будем, у нас в деревне никого не останется.