– Всё, пора, пора! – нетерпеливо воскликнул Деревянный и схватил Берри за плечо. Тот нервно дернулся:

– Прошу вас не трогать, я пойду сам.

– Разумеется, сам. Не на руках же я вас понесу, лицеист Бенжамин Розель! – ёрничая, скривился Деревянный. И глянул на Генриора. – Всего хорошего.

Но Генриор не ушел – так и смотрел, как Берри шагает, не оглядываясь, в сторону корпуса, серого, некрасивого, с острыми углами, похожего на разинувшую пасть акулу.

Воспитатель неожиданно остановился, обернулся. Смерил Генриора презрительным взглядом, отчетливо произнес:

– Вот что я вам скажу, сударь. Поезжайте домой и скажите там, что всё в порядке. Не сбивайте с толку вашего… хозяина? Шефа? Не знаю, как вы его называете. Его сын содержится в хороших условиях и получает качественное образование. Довольно успешно осваивает усложненную программу. Воспитывается достойно, в соответствии с правилами, которые сложились не одну сотню лет назад. Да, порядки здесь строгие. Но для юношей это полезно. Не поднимайте бурю в стакане воды. В конце концов, мальчик здесь находится всего два с половиной месяца. Он привыкнет.

– К чему он привыкнет? – дрожа от негодования, произнес Генриор. – К унижениям? К побоям?

– К методам воспитания, – холодно произнес Деревянный, нисколько не смутившись. – Все привыкают.

– Он не такой, как все! – горячо сказал Генриор, понимая, как беспомощно звучат его слова. Деревянный осклабился, показав желтые длинные зубы:

– Возможно, и не такой. В настоящее время. Наша педагогическая задача – сделать его именно таким. И мы ее выполним.

– Каким – таким? – губы Генриора дрогнули. – Примитивным? Стандартным?

– Если хотите, то да, – кивнул Деревянный. – Стандартным. Но стандарт у нас высокого качества! Он будет стандартно воспитан и стандартно образован. Молодой человек станет ровно таким, каким и должен быть достойный представитель дворянского сообщества. С определенными целями, навыками, мировоззрением. Наш лицей-пансион готовит таких выпускников уже двести восемьдесят четыре года. Вам, как не дворянину, не понять, насколько это бесценно.

– Возможно, – поправил шляпу Генриор. И сказал наугад: – Но вы, как я понимаю, тоже не дворянин.

– А это не имеет значения! – дернул крючковатым носом Деревянный – видно, его все-таки задели эти слова. – Чтобы понимать толк в породах собак, необязательно лаять.

– Точно, – вздохнул Генриор. – Лаять необязательно… – и приподнял шляпу. – Всего доброго!

Он вышел за ворота, сел в машину и завел мотор. На душе скребли кошки. Начался дождь, и Генриор подумал, что картонный пакет с шоколадом и фруктами так и остался мокнуть на зеленой крашеной скамье в лицейском саду.

Вечером Генриор с графом поговорить не успел – тот вернулся из Тисса в замок уже ночью, а наутро позвонили из лицея. Причем звонил не деревянный воспитатель, а сам директор господин Круш – и попросил пригласить графа. Голос его был странный, и у Генриора сердце упало от тяжелого предчувствия.

Граф подошел, послушал – и чуть не выронил трубку. Вешая ее на рычаг, он сбивчиво проговорил:

– Берри пропал. Его нигде нет. Директор говорит, что территория великолепно охраняется и такой случай произошел впервые. Не только в его практике, а вообще впервые. Он просит срочно приехать. Поедем, Генриор. Поедем скорее.

С этого тусклого ноябрьского дня и начался кошмар, с которым Генриор постепенно привык жить. Берри искали все – стражники, детективы, чародеи. Перевернули вверх дном лицей, опросили каждого, начиная с директора и заканчивая дворником, вызывали учеников по одному – никто ничего толкового не сообщил. Каждый говорил, что Бен держался особняком, всех сторонился. Пятнадцатилетний мальчик как в воду канул! Но и в окрестных прудах и реках его не обнаружили.

«Ну не может же подросток исчезнуть, как привидение! – говорили представители управы, хватаясь за голову: дворянский сынок пропал – виданное ли дело! – Должны быть какие-то зацепки, свидетели, лазейки!» Парня искали с удвоенным рвением, обещали сыщикам высокие награды, чины, звания, деньги – но нет. Всё было бесполезно. Граф Бенджамин Розель растворился, будто сахар в стакане чая.

Генриор, измученный от тревоги и безвестности, все проматывал в голове, как кинопленку, кадры, как Берри, ссутулившись, уходил в пасть серого, похожего на акулу, учебного корпуса. Как он ненавидел себя за бездействие, за малодушие! Ну почему он не удержал его тогда? Почему не схватил крепко за руку, не вывел за ворота, не усадил в машину? Не положено?! Плевать! Даже если бы вызвали стражников, он бы мальчика в школу не отдал – только отцу с матерью. А там пусть хоть арестовывают…

Единственное, что успокаивало Генриора, так это слова: «Самоубийства не будет. Я обещаю». Берри всегда выполнял обещания. Значит, он жив.

Генриор грыз себя каждый день, ему казалось, что можно было всё изменить – а он не смог, не смог… Он думал, что все должны его ненавидеть, но никто не сказал ему плохого слова. Только старуха графиня прозудела в сторону что-то вроде: «А что вы хотели от лакейского воспитания?», но ее сын неожиданно дал ей отпор: «Не надо так! Мы все виноваты. Скидывали ребенка со сложным характером то на Генриора, то на школу, а сами старались делать вид, что всё в порядке. Вот и итог».

У графа Мишеля и графини Эмилии и до того в отношениях было далеко не всё гладко, да еще старая хозяйка Розетты вечно подливала масла в огонь. А тут и вовсе начался тяжелый разлад, который завершился разводом.

Так прошел месяц, другой, третий, потом год и другой. Происходили разные события. Слегла, а затем и скончалась старая графиня. Росли дети.

Берри не нашелся.

Все научились жить с этой болью, примирились с ней, запрятали в дальний уголок памяти. Только в Генриоре она пылала крохотным, но негаснущим огоньком – будто кто-то всегда прикладывал к сердцу горящую спичку.

Генриор вспоминал о землетрясении в маленьком приморском городе. Он был тогда в отъезде, а вернулся не к дому – к развалинам. Он похоронил и оплакал жену Нину, а тело сына так и не нашел. Долгие годы он надеялся, что Виктора спасли, он искал его везде, где только мог. Даже когда начал работать в замке, с согласия графа выезжал на поиски. Но никаких сведений не обнаружил, пропавших без вести было много – пришлось смириться с тем, что ребенка нет.

Потеряв спустя годы другого мальчика, которого полюбил, как сына, Генриор пережил сильнейшее потрясение. Но в его смерть так и не поверил. Он каждый год выписывал журнал «Альбатрос», где печатались все приморские новости, – если прежде Генриор ждал чуда и мечтал, что там появится весть о Викторе, то теперь несмело надеялся прочесть что-то о Берри. Ведь куда он еще мог уйти, как не к морю?

И вот теперь он снова перед ним – тот сероглазый малыш с родинкой на щеке и оттопыренными ушами, которые он прячет под непослушными русыми кудряшками. Тот веселый и сообразительный Берри, с которым он разучивал песенки к детским праздникам и мастерил модели фрегатов. Тот добрый мальчишка, спасающий котят и щенков. Тот угловатый подросток, который хмурился и прятал слёзы на скамье возле школы.

Тот глупый, бессердечный и жестокий оболтус, который свел с ума всё семейство, когда словно сквозь землю провалился!

– Берри… – Генриор смотрел на него и никак наглядеться не мог. – Ты стал такой взрослый, такой красивый! И ты очень похож на отца… Пойдем к нему. Отец дома.

Глава 36. Что вы городите?

Деревня Ключи, примостившаяся у подножия шоколадных холмов, кипела и бурлила. На ферме, где мычали сытые рыжие коровы, на зерновом току, возле приземистого магазинчика с немудреным названием «Чай да сахар» – везде! – люди толкали друг друга, тревожно заглядывали в глаза.

«Эй, а про Дена-то слыхали?!» И получали ответ: «Да само собой, слыхали, все уже говорят…» «Мать-то его как жалко, вот горе какое свалилось!» «А Долли каково? Думала, по осени будет свадьба, а тут похороны грядут …»