– «Альбатрос». Я и забыл, что ты выписываешь этот журнал.
– Да, граф, «Альбатрос», – кивнул Генриор, и они надолго замолчали.
Наконец граф положил журнал на стол и очень тихо проговорил:
– Генриор, этот человек действительно похож на Берри.
– Да. И кудри. И родинка на щеке.
– И родинка. Но десять лет прошло. Можем ли мы быть в чем-то уверены?
– Граф, вы почитайте статью. Она короткая. Этот парень называет себя Бен Ривз.
– А может, это и есть его настоящее имя? – пробормотал граф. – Генриор, пойми меня. Я очень боюсь поверить и разочароваться.
– Конечно, понимаю. Я тоже волнуюсь. Но мне кажется, что это он. Почитайте!
Статья была короткая, восторженная, напыщенная и совершенно невнятная. Пожалуй, и не статья вовсе, а подпись к фото:
«Вот он – покоритель морей, гроза пиратов – неуловимый и легендарный, загадочный и отважный, таинственный и смелый Бен Ривз! Бесстрашный Бен – так его называют. Впервые с позволения Морского министерства мы публикуем фото океанского разведчика, от зоркого глаза которого не может укрыться ни одно судно контрабандистов. Пусть его подвиги, биография и личная жизнь остаются пока под покровом тайны, но мы счастливы показать вам героя, который не раз рисковал жизнью. Вы только посмотрите, как он хорош!»
– Такое ощущение, что статью писала восторженная девица шестнадцати лет… – тихо проговорил граф, не выпуская из рук журнала.
– Может быть, так и есть. Журналисты нынче юные.
– А ты слышал что-нибудь о подвигах Бена Ривза? Ты же читаешь «Альбатрос».
– Иногда там публиковались заметки, в которых упоминался Бесстрашный Бен, но тексты были короткие и туманные. Видимо, это секретная служба… Граф! Вы же помните, как Берри мечтал о кораблях! Как страстно хотел стать моряком! Я думаю, он своего добился.
– И за десять лет ни разу не дал о себе знать? – граф поднял печальные глаза на Генриора. – Нет. Вряд ли он мог бы поступить так жестоко и причинить столько боли. Ладно – мы с тобой. Но ведь мать… Мать!
– Сначала он был упрямым подростком и не понимал, что творит, – тихо сказал Генриор и подумал, что он вновь, как и в прежние годы, оправдывает кудрявого мальчика. – А потом… Наверное, хотел чего-то достичь, чтобы вернуться не с позором, а с триумфом. В семье тогда было непросто. Вы ведь помните обстоятельства тех лет.
– Ах, Генриор! – граф снял очки, неловко вытер тыльной стороной ладони воспаленные глаза. – Не надо, не напоминай! – и добавил как-то беспомощно: – Что делать-то будем? А?
Генриор ответил сразу, будто давно и бесповоротно это решил:
– Граф, позвольте мне съездить в Морегрин. Журнал издается именно там. Я всё разузнаю. Постараюсь найти… Бена Ривза. Главное – выяснить, Берри это или нет. Ведь лучше знать, чем не знать. Я пытался позвонить в редакцию, но они сообщили, что не дадут сведений по телефону. Придется ехать.
– Как это – ехать? Тебе? – изумился граф. – Это очень далеко! – он припомнил, что в Морегрин собирается несостоявшийся Эллин жених и болезненно усмехнулся. – С Готцем поедешь?
– Нет, один. На поезде. С вашего позволения.
– Генриор! Если это мой сын, ехать нужно мне!
– Граф, ваш отъезд вызовет массу домыслов и сплетен, тем более, туда едет и Готц, – терпеливо проговорил Генриор. – Все решат, что поездка как-то связана с Элли. А если отправлюсь я, никто не обратит внимания. Вы позволите мне поехать на море? В отпуск.
– В отпуск? – озадаченно сказал граф. – Да, отпуск…
И тут граф понял, что не может вспомнить, когда Генриор был в отпуске, тот никогда об этом даже не заикался. Генриор давно стал незыблемым символом замка, атлантом, поддерживающим стены Розетты. Если и выбирался иногда, только по графским делам.
Впрочем, и сейчас было графское дело.
– Поезжай, Генриор, – помедлив, глухо произнес граф. – Поезжай завтра же.
– Я поручу Марте контролировать быт и повышу ей оклад. Она не слишком проворная, зато надежная женщина.
– Да, да, делай, как знаешь. Возьми денег, сколько нужно. Выясни – и возвращайся. Или возвращайтесь… Но я пока не смею надеяться.
– А я надеюсь.
Раздался стук в дверь, граф и Генриор одновременно оглянулись.
– Кто это еще?
– Я открою, граф.
Глава 31. Простой разговор
Летучие мыши, маленькие, точно шмели, с противным писком рассекали по квадратной камере с сырыми стенами. Они проникали сквозь крошечное зарешеченное оконце, и Ден, поглядывая на них, сумрачно думал: «Надоели вы, мелкие визжалки. Чего вам по пещерам-то не спится?»
Сюда его привели поздней ночью. Ни минуты не дремал: захочешь – не уснешь на ледяной каменной лежанке, покрытой рваной ветошью с кислым запахом рыбы и табака. Но он бы и на пуховой перине не смог сомкнуть глаз: мысли в голове склеивались, перемешивались, не давали покоя.
Ден вспоминал, как в управе три угрюмых тролля завели его в небольшое помещение без окон, втолкнули в клетку со ржавыми прутьями и щелкнули замком. А вскоре толстый стражник впустил в комнатушку мать. Какими стали ее глаза, когда она увидела сына в серой арестантской робе! С каким ужасом она глядела на эту клетку!
Вот о чем был тот сбивчивый разговор:
« – Ну как же так, сын? Ну почему же?
– Так вышло, мама. Не надо искать виноватых, нет их.
– Как же так – нет? А Ранита, поганка такая? А девчонка богатая? Да ведь они будут жить да радоваться, замуж повыходят, детей нарожают, а ты? А ты?! – мать горько заплакала.
– Да вот же я, жив и здоров. Что же плакать? – как можно спокойнее сказал Ден и даже постарался улыбнуться. – Про Раниту говорить не хочу. А Элли – она хорошая.
– Элли – та самая принцесса, что ли? Из-за которой тебя и упекли? – у женщины снова задрожал голос. – Что же ее в лес-то ночью понесло, хорошую? У нас деревенские-то девочки, если порядочные, ночью по лесам да лугам не бродят, а тут принцесса! Значит, глупая девчонка! Безмозглая да доступная!
– Нет, перестань, не надо о ней так, – мягко, но решительно оборвал Ден. – Прекрасная она девочка. Ничего у нас с ней не было, она не виновата, что законы такие.
– Выгораживаешь ты ее! – всхлипнула мать. – Защищаешь! А она, поди, на твою защиту не поднимется, если тебя к казни приговорят!
– Поднимется... – вздохнул Ден, вспомнив отчаянные глаза Элли. – Но я этого не хочу. На нее и так много свалилось, а она маленькая еще. Семнадцать сегодня исполнилось. Испортил я ей день рождения. Да что там день… Жизнь испортил.
– О ней переживаешь? О ней?! Она-то каждый год день рождения праздновать будет, а вот ты-то… будешь ли? – у матери затряслись губы. – Ты бы о себе подумал! Да о матери с сестрой, да о невесте. Как мы без тебя?
– Я думаю, – отозвался Ден и заторопился. – Вот послушай. У нас дом хороший, большой. Если со мной что случится, полдома внаем сдайте, чтобы хоть чуть-чуть денег всегда водилось. Инструменты, какие у меня есть, задешево не продавайте, они солидно стоят. Лысый Грик мне денег должен, сумма приличная, напомни, пусть отдаст. Сама на работе крепко не надрывайся, у тебя здоровье слабое, если в поварихи возьмут – иди, там полегче, чем на ферме. А Лиза пусть не ленится, учится, потом, глядишь, и дело по душе найдет. Всё лучше, чем служить в богатом доме на побегушках. Если что по хозяйству надо помочь, Сержа попросите. Он не откажет.
– Ты что это? – мать охнула, всплеснула руками. – Будто прощаешься!
– Да что ты, всё в порядке, – сказал Ден и сжал ее руку. – Я на всякий случай. Мало ли.
– А Долли? Почему про Долли ничего не говоришь? – спохватилась мать.
– Виноват я перед Долли, – недолго помолчав, ответил Ден. – Не изменял с принцессой, а все равно виноват. Она хорошая, добрая, только женой мне не станет, даже если выйду отсюда. То есть когда выйду, – поспешно поправился он.
– Да как же? Ведь она тебе наречена! Ведь она думает, что свадьба скоро!
– Глупость это, мама, – детей маленьких словом связывать… – сумрачно ответил Ден. – Скажи Долли, пусть простит, если сможет. Пусть не ждет меня, а как встретит хорошего человека – замуж выходит. Только не по выгоде, а по любви.