каждой прожитой так минуты, и с этой опасностью он должен был вступить

в борьбу. Письмо не обходило молчанием, что если этой борьбе суждено начаться, то К. уже имел смелость в нее вступить: сказано об этом было с тон-костью, и только человек с беспокойной совестью — именно беспокойной, а не нечистой! — мог это вычитать в трех словах, касавшихся его приема на

работу: «как вам известно». К. доложил о себе, и с этого момента, говорилось

в письме, он, как ему известно, был принят.

Сняв одну из картинок со стены, К. повесил письмо на гвоздик; в этой каморке ему жить, тут пусть и висит письмо.

Затем он спустился в зал. Варнава сидел с помощниками за столиком.

— Ага, вот ты где, — сказал К. без всякого повода — он просто обрадовался, увидев Варнаву.

Тот сразу вскочил. И все крестьяне тоже вскочили с мест при входе К. и стес-нились вокруг него, видно, у них уже вошло в привычку ходить за ним по пятам.

— Чего вам от меня нужно? — крикнул К.

Они не рассердились и медленно вернулись на свои места. Отходя, один

из них сказал, как бы в объяснение, мимоходом, с непонятной усмешкой, от-разившейся и на других лицах:

— Того и гляди, услышишь какую-нибудь новость, — и облизнулся, как

будто новость можно было съесть.

К. воздержался от дружеского слова, ему нравилось, что он внушал к себе

уважение, но стоило ему сесть рядом с Варнавой, как он почувствовал, что

кто-то дышит ему в затылок: крестьянин сказал, что пришел взять соль.

Но К. так на него топнул, что тот убежал без солонки. Было действительно

нетрудно вывести К. из себя, стоило только напустить на него этих крестьян, их упрямое участие казалось еще хуже, чем замкнутость других, а кроме того, они были достаточно замкнуты: если бы К. сел к их столу, они бы немедленно

поднялись и ушли бы. Только присутствие Варнавы мешало ему учинить скандал. Все же он угрожающе повернулся к ним, да и все они повернулись к нему.

Но когда он увидел, как они все сидят, каждый на своем месте, не разговаривая друг с другом, без всякого видимого общения, связанные только тем, что

все они не спускали с него глаз, ему показалось, что они преследуют его вовсе

не из злого умысла; может быть, они и вправду хотели от него чего-то добиться, только сказать не умели, а может быть, все это было простым ребячеством, которое тут как будто всем было свойственно: разве не ребячливо вел себя сам

хозяин — держа обеими руками стакан пива, предназначенный одному из посетителей, он уставился на К. и не слышал оклика хозяйки, высунувшейся из

кухонного окошечка.

замок

199

Уже спокойнее обратился К. к Варнаве. Он охотно удалил бы своих помощников, но не мог найти предлог. Впрочем, они молча уткнули глаза

в свое пиво.

— Насчет письма, — сказал К. — Я его прочел. Ты знаешь содержание?

— Нет, — сказал Варнава, и его взгляд говорил больше, чем его ответ. Может

быть, К. ошибочно видел в нем слишком много хорошего, как в крестьянах —

плохое, но ему было приятно его присутствие.

— Там и о тебе идет речь — тебе придется время от времени передавать

сведения от меня начальству и обратно, потому я и решил, что ты знаешь содержание письма.

— Мне только поручили передать письмо, — сказал Варнава, — и дождаться, пока его прочтут; если тебе понадобится, отнести устный или письменный ответ.

— Отлично, — сказал К., — в письменном ответе нужды нет, передай

господину начальнику — кстати, как его звать? Подпись я не разобрал.

— Кламм, — ответил Варнава.

— Так вот, передай господину Кламму мою благодарность за прием, а также за его исключительную любезность. Как человек, еще ничем себя не зареко-мендовавший, я особенно это ценю. Я готов безоговорочно подчиниться его

указаниям. Никаких особых желаний у меня нет.

Варнава выслушал все внимательно и попросил разрешения повторить поручение. К. разрешил, Варнава все повторил слово в слово. Потом он встал

и хотел попрощаться.

К. все время всматривался в его лицо, а тут он посмотрел на него еще при-стальней. Ростом Варнава был не выше К., и все же казалось, что смотрел он

на него сверху, хотя и очень смиренно, — немыслимо было представить себе, чтобы этот человек хотел кого-нибудь унизить. Правда, он был только посыльным, не знал даже содержания письма, порученного ему, но в его взгляде, в улыбке, в походке крылась тоже какая-то весть, хоть он о ней и не подозревал. И К. протянул ему руку, что его явно удивило — он хотел ограничиться

простым поклоном.

И как только он вышел — а прежде чем открыть двери, он еще на миг прислонился плечом к косяку и обвел комнату взглядом, ни к кому в отдельности

не относившимся, — К. сказал помощникам:

— Сейчас принесу из комнаты свои записи, и обсудим план работы.

Они хотели было пойти с ним, но К. сказал им:

— Останьтесь.

А когда они все же собрались идти за ним, он повторил приказ еще строже.

В прихожей Варнавы уже не было. А ведь он только что вышел. Но и перед домом — снова пошел снег — К. его не увидел. Он крикнул:

— Варнава!

Никакого ответа. Может быть, он еще в доме? Это казалось единственной

возможностью. Но все-таки К. изо всех сил окликнул его по имени. Имя громом

200

ф. кафка

прокатилось в темноте. И уже издалека послышался слабый отклик — так

далеко ушел Варнава. К. снова позвал его к себе и сам пошел ему навстречу; когда они встретились, постоялый двор уже не был виден.

— Варнава, — сказал К. и не мог сдержать дрожь в голосе. — Я хотел тебе

еще кое-что сказать. По-моему, очень неудачно придумано, что моя связь

с Замком зависит только от твоих случайных приходов. И если бы я сейчас

тебя не догнал — а ты просто летаешь, я думал, что ты еще в доме, — то кто его

знает, сколько мне пришлось бы ждать, пока ты снова появишься.

— Но ведь ты можешь попросить начальника, чтобы я приходил в определенное время, когда ты назначишь, — сказал Варнава.

— И этого недостаточно, — сказал К. — Может быть, мне целый год нечего будет передать, а потом вдруг через четверть часа после твоего ухода возникнет что-нибудь неотложное.

— Так что же, — сказал Варнава, — доложить начальнику, чтобы он наладил с тобой другую связь, не через меня?

— Нет-нет, — сказал К., — вовсе нет, это я так, мимоходом, ведь сейчас, к счастью, я тебя догнал.

— Не вернуться ли нам на постоялый двор, — сказал Варнава, — чтобы ты

мне там дал новое поручение? — И он уже шагнул обратно ко двору.

— Не стоит, Варнава, — сказал К., — лучше я провожу тебя немного.

— Почему ты не хочешь вернуться туда? — спросил Варнава.

— Мне там народ мешает, — сказал К. — Ты сам видел, какие они назойливые, эти крестьяне.

— Можно пройти к тебе в комнату, — сказал Варнава.

— Да это каморка для прислуги, — сказал К., — там грязно, душно, для

того я и пошел за тобой, чтобы там не сидеть. Только разреши мне, — продолжал К., стараясь побороть смущение, — разреши взять тебя под руку, ты идешь уверенней. — И К. взял его под руку. Было совсем темно, его лица

К. не видел, вся его фигура неясно вырисовывалась в темноте, но К. постарался ощупью найти его руку.

Варнава не противился, и они пошли прочь от постоялого двора. Правда, К. чувствовал, что, несмотря на величайшие усилия, он не мог идти в ногу

с Варнавой и задерживал его и что в обычной обстановке это незначительное

обстоятельство могло бы все погубить, особенно если бы они попали в те про-улки, где днем плутал в снегу К. и откуда теперь Варнаве пришлось бы выно-сить его на руках. Но К. старался не думать об этом, утешенный, кстати, и тем, что Варнава молчал, а раз они не разговаривали, значит, и для Варнавы оставалась только одна цель — идти вместе вперед.

Так они шли, но куда именно — К. не понимал: он ничего не мог узнать.

Он даже не знал, прошли они церковь или нет. Приходилось затрачивать