принести пользу. Однако в последнее время я пришел к убеждению, что этого недостаточно. Разумеется, я никогда не решусь навязывать свое мнение

человеку, который настолько старше и опытнее меня; если я когда-либо невольно осмеливался на это, прошу меня простить, но дело тут, как вы сами

выразились, чрезвычайно важное и, по моему глубокому убеждению, требует гораздо более решительного вмешательства в ход процесса, чем это было

до сих пор.

142

ф. кафка

— Я вас понимаю, — сказал адвокат. — Вы очень нетерпеливы.

— Вовсе я не так уж нетерпелив, — сказал К. с некоторым раздражением

и сразу же перестал тщательно выбирать слова: — Вероятно, при первом моем

посещении, когда я пришел с дядей, вы заметили, что особого интереса к своему процессу я не проявлял, и, когда мне не напоминали о нем, так сказать, насильно, я вообще о нем забывал. Но мой дядя настаивал, чтобы я поручил

вам представлять мои интересы, и ему в угоду я это сделал. После этого, естественно, можно было ожидать, что я буду еще меньше тяготиться процессом, ведь для того и передают адвокату защиту своих интересов, чтобы свалить

с себя заботы и хотя бы отчасти забыть о процессе. Но все вышло наоборот.

Никогда еще я столько не тревожился из-за процесса, как с того момента, когда вы взяли на себя защиту моих интересов. До этого я был один, ничего

по своему делу не предпринимал, да и почти что его не чувствовал, а потом

у меня по явился защитник, все шло к тому, чтобы что-то сдвинуть с места, и в непрестанном, все возрастающем напряжении я ждал, что вы наконец вме-шаетесь, но вы ничего не делали. Правда, вы мне сообщили о суде много такого, чего мне, наверно, никто другой рассказать бы не мог. Но теперь, когда процесс форменным образом подкрадывается исподтишка, мне этого недостаточно. — К. оттолкнул кресло и встал, выпрямившись во весь рост, заложив руки в карманы.

— На известной стадии процесса, — сказал адвокат спокойно и негромко, — ничего нового, как показывает практика, не происходит. Сколько клиентов на этой стадии процесса стояли передо мной в той же позе, что и вы, и говорили то же самое!

— Это значит, — сказал К., — что все они, эти люди, были так же правы, как прав я. Ваши возражения меня не убедили.

— Я вам и не собирался возражать, — сказал адвокат, — я только хотел бы

добавить, что ожидал от вас более глубоких суждений, тем паче что я дал вам

возможность гораздо глубже заглянуть в судопроизводство и в мои дейст вия, чем обычно дают своим клиентам. А теперь остается только признать, что, несмотря на все, вы не питаете ко мне нужного доверия. И мне это никак не помогает.

Как он унижался перед К., этот адвокат! И никакого профессионального

самолюбия. А ведь тут-то оно и должно было бы проявиться в полную силу.

Почему он так себя вел? Адвокатская практика у него, по всей видимости, была большая, человек он был богатый, значит, отказ одного клиента и потеря

заработка для него никакой роли не играли. Кроме того, как человек слабого здоровья, он должен был бы и сам стараться немного разгрузиться в работе. Но вопреки всему он крепко держался за К. Почему? Из личной прияз-ни к дяде? Или процесс К. действительно казался ему таким необычным, что

он надеялся отличиться благодаря ему? Но перед кем? Перед К. или же — не

исключена и эта возможность! — перед своими приятелями из суда? По его

виду ничего нельзя было определить, как пристально К. его ни разглядывал.

процесс

143

Можно было подумать, что он нарочно сделал такое непроницаемое лицо

и выжидает, какое впечатление произведут его слова. Но он истолковал молчание К., видимо, в благоприятном для себя смысле и опять заговорил:

— Вы, наверно, заметили, что при весьма обширной канцелярии у меня

нет никаких помощников. В прежние времена было иначе. Тогда на меня работали несколько молодых юристов, но теперь я работаю один. Отчасти это

связано с изменением моей практики, с тем, что я ограничиваюсь главным

образом ведением таких процессов, как ваш, отчасти же с тем, что я глубже

проник в суть таких дел. Я понял, что нельзя поручать эту работу другим, если

я не хочу грешить перед моими клиентами и перед взятой на себя задачей.

Но решение взять всю работу на себя, конечно, имело свои последствия: пришлось отказывать почти всем и браться только за те дела, к которым у меня

лежало сердце, впрочем, даже тут, поблизости, существует достаточно при-липал, готовых подбирать любые крохи, какие я им брошу. В довершение ко

всему я заболел от переутомления. Но, несмотря на все, я ни разу не пожалел о принятом решении; возможно даже, что я должен был бы отстранить от

себя еще больше дел, но то, что я всецело отдался взятым на себя процессам, оказалось необходимым и вполне оправдывалось достигнутыми успехами.

В одном документе я как-то прочел прекрасное определение различия между ведением обычных гражданских дел и ведением дел такого рода. Там было

сказано: в первом случае адвокат доводит своего клиента до приговора суда на

веревочке, во втором же он сразу взваливает клиента себе на плечи и несет, не

снимая, до самого приговора и даже после него. Так оно и есть. Впрочем, я был

не совсем прав, говоря, что никогда не раскаивался в том, что взвалил на себя

такую огромную работу. Если, как это случилось с вами, мою работу отметают

столь безоговорочно, я начинаю раскаиваться.

Однако весь этот разговор скорее раздражал, чем убеждал К. Ему казалось, что уже по одному тону адвоката можно угадать, что ждет его, если он сдастся: опять пойдет обнадеживание, начнутся намеки на успешную работу над ходатайством, на более благоприятное расположение духа судейских чиновников, но и, разумеется, на огромные трудности, препятствующие работе, — словом, все до тошноты знакомые приемы будут использованы, чтобы обмануть К. неопределенными надеждами и измучить неопределенными угрозами.

«Надо этому решительно положить конец», — подумал он и сказал:

— А что вы предпримете по моему делу, если останетесь моим пове-ренным?

Адвокат не запротестовал даже при такой обидной для него постановке

вопроса и ответил:

— Буду продолжать то, что я уже предпринял для вас.

— Так я и знал, — сказал К. — Не будем же тратить лишних слов.

— Нет, я сделаю еще одну попытку, — сказал адвокат, будто все то, из-за

чего волновался К., случилось с ним самим, а не с К. — Я, видите ли, подо-зреваю, что не только ваша неверная оценка моей правовой помощи, но и все

144

ф. кафка

ваше поведение вызвано тем, что с вами, хотя вы и обвиняемый, до сих пор обращались слишком хорошо или, выражаясь точнее, слишком небрежно, с напускной небрежностью. Но и на это есть свои причины; иногда оковы лучше

такой свободы. Но я все же хотел бы вам показать, как обращаются с другими

обвиняемыми; может быть, для вас это будет полезным уроком. Сейчас я вызову к себе Блока. Отоприте дверь и сядьте сюда, к ночному столику!

— С удовольствием! — сказал К. и сделал так, как велел адвокат: поучиться он всегда был готов. Но, чтобы на всякий случай застраховаться, он спросил

адвоката: — Но вы приняли к сведению, что я вас освобождаю от обязанности представлять меня?

— Да, — сказал адвокат, — но вы можете сегодня же изменить свое решение.

Он снова лег на подушки, натянул перину до подбородка и, отвернувшись

к стене, позвонил.

На звонок сразу вошла Лени, она быстро огляделась, пытаясь понять, что

произошло; то, что К. мирно сидит у постели адвоката, ее, очевидно, успокоило. С улыбкой она кивнула К. в ответ на его неподвижный взгляд.

— Приведи Блока, — сказал адвокат.

Но, вместо того чтобы за ним пойти, она просто подошла к двери и крикнула:— Блок! К адвокату! — И видя, что адвокат отвернулся к стене и ни на что

не обращает внимания, она проскользнула за кресло К.