так же откровенно, как говорил до того с К. (видно, он растерялся только от

смущения):

— Да, постепенно начинаешь очень зависеть от своего адвоката.

процесс

139

— Он только для виду жалуется, — сказала Лени, — а сам любит тут ночевать, он мне сколько раз говорил. — Она подошла к маленькой дверце и открыла ее. — Хочешь взглянуть на его спаленку? — спросила она.

К. подошел и заглянул с порога в низкую каморку без окон, целиком заня-тую узенькой кроватью. Забираться в кровать можно было только через спинку. У изголовья в стене виднелась небольшая ниша, там с педантичной акку-ратностью были расставлены свеча, чернильница, ручка с пером и пачка бумаг — очевидно, документы процесса.

— Значит, вы спите в комнате для прислуги? — спросил К., обращаясь

к коммерсанту.

— Мне ее уступила Лени, — сказал коммерсант. — Это очень удобно.

К. пристально посмотрел на него. Очевидно, первое впечатление, которое произвел Блок, было правильней: опыт у него был большой, потому что

его процесс тянулся давно, но стоил ему этот опыт недешево. И вдруг весь вид

этого человека стал для К. невыносим.

— Ну и укладывай его спать! — крикнул он Лени, которая явно его не

поняла.

Нет, сейчас он пойдет к адвокату и откажет ему, а этот отказ освободит его

не только от самого адвоката, но и от Лени, и от этого коммерсанта.

Но не успел он дойти до двери, как коммерсант негромко окликнул его:

— Господин прокурист! — К. сердито обернулся. — Вы забыли свое обещание, — сказал коммерсант и умоляюще потянулся к К. со своего места. —

Вы хотели сообщить мне какой-то секрет.

— Верно! — сказал К., мельком взглянув на Лени, внимательно смотрев-шую на него. — Так вот, слушайте: теперь это уже почти не секрет. Я сейчас иду

к адвокату, чтобы ему отказать.

— Он ему отказывает! — крикнул коммерсант, вскочил со стула и забегал

по кухне, воздевая руки к небу. — Он отказывает адвокату! — восклицал он

снова и снова.

Лени хотела было наброситься на К., но коммерсант перебил ей дорогу, за что она стукнула его кулаком. Не разжимая кулаков, Лени бросилась

за К., но тот опередил ее и уже вбегал в комнату к адвокату, когда Лени его

догнала. Он почти успел захлопнуть двери, но Лени ногой задержала одну

створку и схватила его за локоть, пытаясь вытащить обратно. Но он так стис-нул ей кисть руки, что она, охнув, выпустила его. Зайти в комнату она не по-смела, и К. запер дверь изнутри на ключ.

— Я вас очень давно жду, — сказал адвокат с кровати, положив на ночной

столик документ, который он читал при свече, и, надев очки, пристально посмотрел на К.

Но, вместо того чтобы извиниться, К. сказал:

— А я скоро уйду.

Адвокат оставил без внимания эти слова и, так как К. не извинился, добавил:

140

ф. кафка

— В следующий раз я вас так поздно не приму.

— Это вполне совпадает с моими намерениями, — сказал К.

Адвокат посмотрел на него вопросительно.

— Садитесь, пожалуйста! — сказал он.

— Если вам угодно, — сказал К., пододвинул кресло к ночному столику

и сел.

— Мне показалось, что вы заперли дверь на ключ, — сказал адвокат.

— Да, — сказал К., — из-за Лени. — Он не намеревался никого щадить.

Но адвокат спросил:

— Она опять к вам приставала?

— Приставала? — переспросил К.

— Ну да! — сказал адвокат и рассмеялся. От смеха у него начался приступ

кашля, а когда кашель прошел, он опять засмеялся. — Да вы, наверно, уже

сами заметили, какая она назойливая, — сказал он и похлопал К. по руке —

тот по рассеянности положил руку на ночной столик, но тут же быстро отдернул ее. — Видно, вы не придаете этому значения, — сказал адвокат, когда

К. промолчал. — Тем лучше! Иначе мне, наверно, пришлось бы перед вами

извиняться. Это ее причуда, и я давно ей все простил и даже разговаривать

об этом не стал бы, если бы вы не заперли дверь. Не мне объяснять вам эту

причуду, но сейчас у вас такой растерянный вид, что придется все рассказать.

Причуда эта состоит в том, что большинство обвиняемых кажутся Лени кра-савцами. Она ко всем привязывается, всех их любит, да и ее как будто все любят; а потом, чтобы меня поразвлечь, она иногда мне о них рассказывает —

конечно, с моего согласия. Меня это ничуть не удивляет, а вот вы как будто

удивлены. Если есть на это глаз, то во многих обвиняемых и в самом деле можно увидеть красоту. Конечно, это удивительное, можно сказать, феноменаль-ное явление природы. Разумеется, сам факт обвинения отнюдь не вызывает

какие-либо отчетливые, ясно определенные перемены во внешности. Ведь это

не то, что при других судебных делах: тут большинство обвиняемых продолжают вести свой обычный образ жизни, и если у них есть хороший адвокат, взявший на себя все заботы, то и процесс их не касается. Тем не менее люди, искушенные в таких делах, могут среди любой толпы узнать каждого обвиняемого в лицо. По каким приметам? — спросите вы. Мой ответ вас, может

быть, не удовлетворит. Просто эти обвиняемые — самые красивые. И не вина

делает их красивыми — я обязан так считать хотя бы как адвокат, ведь не все

же они виноваты, — да и не ожидание справедливого наказания придает им

красоту, потому что не все они будут наказаны; значит, все кроется в поднятом

против них деле, это оно так на них влияет. Разумеется, среди этих красивых

людей есть особенно прекрасные. Но красивы они все, даже Блок, этот жалкий червяк.

Когда адвокат договорил, К. уже решился окончательно, он даже вызывающе вскинул голову в ответ на последние слова адвоката, словно подтверж-дая самому себе правильность сложившегося у него убеждения, что адвокат

процесс

141

всегда — и на этот раз тем более — старается отвлечь его общими разгово-рами, не имеющими никакого касательства к основному вопросу: проводит ли он какую-либо работу для пользы дела К. Адвокат, очевидно, заметил, что К. на этот раз настроен против него еще больше, чем обычно, и замолчал, выжидая, чтобы К. сам заговорил; но, видя, что К. упорно молчит, спросил его:

— Вы сегодня пришли ко мне с определенной целью?

— Да, — ответил К. и немного затенил рукой свечу, чтобы лучше видеть

адвоката. — Я хотел вам сказать, что с сегодняшнего дня я лишаю вас права

защищать мои интересы в суде.

— Правильно ли я вас понял? — спросил адвокат и, присев в постели, оперся рукой на подушки.

— Полагаю, что правильно, — сказал К., он сидел прямо и был все время

начеку.

— Что ж, можно обсудить и этот план, — сказал адвокат, помолчав.

— Это уже не только план, — сказал К.

— Возможно, — сказал адвокат. — И все же не будем торопиться.

Он сказал «не будем», как будто не собирался выпустить К. из рук и был

намерен остаться если не его представителем, то по крайней мере советчиком.

— Никто и не торопится, — сказал К., медленно поднялся и встал за спинкой кресла. — Я думал долго, может быть, даже слишком долго. Но решение

принято окончательно.

— Тогда позвольте мне сказать несколько слов, — сказал адвокат, сбросил

с себя перину и сел на край кровати. Его голые, покрытые седыми волосами

ноги дрожали от холода. Он попросил К. подать ему плед с дивана.

К. подал плед и сказал:

— Вы совершенно зря подвергаете себя простуде.

— Нет, не зря, все это очень важно, — сказал адвокат, снова кутаясь в перину и укрывая ноги пледом. — Ваш дядя мне друг, да и вас я за это время полюбил. В этом я вам признаюсь откровенно. Стыдиться тут нечего.

К. было очень неприятно слушать чувствительные излияния старика, потому что они вынуждали его на решительное объяснение, а ему очень хотелось

этого избежать, да и, кроме того, как он откровенно признался самому себе, все это сбило его с толку, хотя ни в какой мере не поколебало его решения.

— Благодарю за дружеские чувства, — сказал он. — Я вполне сознаю, что вы сделали для меня все, что только возможно и что, по-вашему, могло