— Конечно, — улыбнулся К., — и это возможно, но у нее перед вами

огромное преимущество: она ничего не знает о моем процессе, а если бы и знала — не думала бы о нем. И она никогда не стала бы уговаривать меня сдаться, пойти на уступки.

— Ну, это еще не преимущество, — сказала Лени, — и если других преимуществ у нее нет, я надежды не теряю. А есть у нее какие-нибудь физические недостатки?

— Физические недостатки? — переспросил К.

— Да, — сказала Лени. — У меня, например, есть небольшой физический

недостаток, вот посмотрите.

Она растопырила средний и безымянный пальцы правой руки — кожица

между ними заросла почти до верхнего сустава коротеньких пальцев. В полутьме К. не сразу заметил, что она хочет показать, и, взяв его руку, она дала ему

ощупать свои пальцы.

— Какая игра природы! — сказал К. и, оглядев всю руку, добавил: —

Какая миленькая лапка!

Лени с некоторой гордостью смотрела на К. — он вновь и вновь в удивле-нии разводил и сводил оба ее пальца, потом бегло поцеловал их и отпустил.

— О-о! — крикнула она. — Вы меня поцеловали!

Приоткрыв рот, она поспешно встала коленками на его колени. К. совсем

растерялся, она очутилась так близко, что он почувствовал ее запах, горький

и терпкий, как перец. Она прижала к себе его голову, наклонилась над ней

и стала целовать и кусать его шею, даже волосы на затылке.

— Вы меня берете взамен той! — воскликнула она между поцелуями. —

Вот видите, вы берете меня взамен!

88

ф. кафка

Тут ее колено соскользнуло, и, вскрикнув, она чуть не упала на ковер.

К. обхватил ее, пытаясь удержать, но она потянула его за собой.

— Теперь ты мой! — сказала она.

— Вот тебе ключ от дома, приходи, когда захочешь, — были ее последние

слова, и поцелуй на лету коснулся его спины, когда он уходил.

Выйдя за ворота дома, он попал под мелкий дождик, хотел шагнуть на мо-стовую, чтобы увидеть Лени хотя бы в окне, но тут из автомобиля, стоявшего

у ворот — К. по рассеянности его не заметил, — выскочил дядя, схватил его за

плечи и притиснул к воротам, словно хотел пригвоздить на месте.

— Ах, мальчик, мальчик! — крикнул он. — Что ты натворил! Дело уже

было на мази, а теперь ты страшно навредил себе. Забрался куда-то с этой маленькой грязной тварью — ведь она наверняка любовница адвоката! — про-торчал там бог знает сколько времени и даже никакого предлога не придумал, ничего не утаил, так открыто, при всех побежал к ней, да там и остался.

А мы сидим все трое — твой дядя, который для тебя же старается, адвокат, которого надо перетянуть на твою сторону, а главное, сам директор канцелярии, большой человек, ведь на этой стадии твое дело целиком в его руках. Хотим

обсудить, как тебе помочь, я должен осторожно обработать адвоката, он —

директора канцелярии, неужели ты не понимаешь, что у тебя были все основания как-то прийти мне на помощь? А вместо этого ты удираешь! Тут уж ничего нельзя скрыть; хорошо, что они люди вежливые, воспитанные, ни слова

не сказали, но в конце концов им тоже стало невмоготу. Говорить они об этом

не стали, пришлось сидеть и молчать. Вот мы и сидим и молчим, ждем, когда

же ты явишься. Но все напрасно. Наконец директор канцелярии встает — он

и так уж просидел много дольше, чем собирался, — прощается со мной и явно

жалеет меня, хотя ничем помочь не может, ждет с самой невероятной любезностью еще немного у дверей и только потом уходит. Разумеется, я был счастлив, когда он ушел, мне уже и дышать было нечем. А на больного адвоката все

это так подействовало, что он, добрый человек, ни слова сказать не мог, когда

я с ним прощался. И, наверно, ты больше всех виноват в том, что он совсем

погибает, ты ускоряешь смерть человека, от которого сам зависишь. А меня, своего дядю, ты бросил тут под дождем — пощупай, я весь промок — столько

часов ждать и мучиться от беспокойства!

Тут ее колено соскользнуло, и, вскрикнув, она чуть не упала на ковер.

К. обхватил ее, пытаясь удержать, но она потянула его за собой.

90

ф. кафка

7. Адвокат. Фабрикант. Художник

Как-то в зимнее утро — за окном, в смутном свете, падал снег — К. сидел

в своем кабинете, до предела усталый, несмотря на ранний час. Чтобы оградить себя хотя бы от взглядов низших служащих, он велел курьеру никого

к нему не впускать, так как он занят серьезной работой. Но вместо того, чтобы

приняться за дело, он беспокойно ерзал в кресле, медленно передвигая предметы на столе, а потом помимо воли опустил вытянутую руку на стол, склонил

голову и застыл в неподвижности.

Мысль о процессе уже не покидала его. Много раз он обдумывал, не лучше ли было бы составить оправдательную записку и подать ее в суд. В ней он

хотел дать краткую автобиографию и сопроводить каждое сколько-нибудь вы-дающееся событие своей жизни пояснением — на каком основании он поступал именно так, а не иначе, одобряет ли он или осуждает этот поступок со

своей теперешней точки зрения и чем он может его объяснить. Преимущества такой оправдательной записки перед обычной защитой, какую сможет вести и без того далеко не безупречный адвокат, были несомненны. К тому же

К. и не знал, что предпринимает адвокат: ничего особенного он, во всяком

случае, не делал, вот уже больше месяца он не вызывал его к себе, да и все пре-дыдущие их переговоры не создали у К. впечатления, будто этот человек способен чего-то добиться для него. Прежде всего, адвокат почти ни о чем его не

расспрашивал. А ведь вопросов должно было возникнуть немало. Главное —

поставить вопросы. У К. было такое ощущение, что он и сам мог бы задать

множество насущных вопросов. А этот адвокат, вместо того чтобы спрашивать, либо что-нибудь рассказывал сам, либо молча сидел против К., перегнувшись через стол, очевидно по недостатку слуха, теребил бороду, глубоко запуская в нее пальцы, и глядел на ковер — возможно, даже прямо на то место, где в тот раз К. лежал с Лени. Время от времени он читал К. всякие пустяч-ные наставления, словно малолетнему ребенку. За эти бесполезные и к тому же

прескучные разговоры К. твердо решил не платить ни гроша при окончатель-ном расчете. А потом адвокат, очевидно считая, что К. уже достаточно сми-рился, снова начинал его понемножку подбадривать. Судя по его рассказам, он уже выиграл не один такой процесс — многие из них хоть и были не так

серьезны по существу, как этот, но на первый взгляд казались куда безнадежнее.

процесс

91

Отчеты об этих процессах лежат у него тут, в ящике, — при этом он постукивал по одному из ящиков стола, — но показать эти записи он, к сожалению, не может, так как это служебная тайна. Однако большой опыт, приобретен-ный им в ходе этих процессов, безусловно, пойдет на пользу К. Разумеется, он

уже начал работать, и первое ходатайство уже почти готово. Оно чрезвычайно

важно, так как первое впечатление, которое производит защита, влияет на ход

всего судопроизводства. К сожалению — и об этом он должен предупредить

К., — иногда случается так, что первые жалобы суд вообще не рассматривает. Их просто подшивают к делу и заявляют, что предварительные допросы, а также наблюдение за обвиняемым гораздо важнее. А если проситель настаи-вает, то ему говорят, что перед окончательным решением суда, когда будут

собраны все материалы, включая, разумеется, и все документы, первое ходатайство защиты тоже будет рассмотрено. К сожалению, и это может оказаться не так, потому что первую жалобу обычно куда-то закладывают или даже

совсем теряют, а если она и сохраняется, то, по дошедшим до адвоката слухам, ее все равно никто, по-видимому, не читает. Все это достойно сожаления, но

отчасти может быть и оправдано. К. должен принять во внимание, что все разбирательство ведется негласно; конечно, если суд найдет нужным, оно ведется гласно, но обычно закон гласности не предписывает. Вследствие этого все