непрерывность нашей служебной процедуры. А из этой непрерывности вы-текает то, что каждый, кто имеет какое-то дело или должен быть допрошен

по каким-либо причинам сразу, без промедления, часто даже до того, как он

сам поймет, в чем состоит это дело, более того — даже прежде, чем он узнает о наличии дела, уже получает вызов. На первый раз его и не спрашивают, обычно его дело еще недостаточно созрело, но вызов ему уже вручен, значит, прийти без вызова он уже не может, в крайнем случае он может явиться в не-указанное время, что ж, тогда его внимание обратят на дату и час вызова, а когда он придет в назначенное время, его, как правило, отсылают, это не встречает никаких затруднений: вызов на руках у посетителя, и отметка в делах о явке

уже служит для секретарей хотя и не всегда полноценным, но все же сильным

замок

395

орудием защиты. Понятно, это касается только секретаря, компетентного

в этом деле. Но каждый волен зайти ночью врасплох к любому другому секретарю. Только вряд ли кто-нибудь на это пойдет, смысла нет. Прежде всего, это

обозлит компетентного секретаря, правда, мы, секретари, никакой зависти

друг к другу в работе не испытываем, ведь каждый несет слишком большую, поистине неограниченную нагрузку, но по отношению к просителям мы не

должны терпеть никаких нарушений компетентности. Многие уже проигры-вали дела из-за того, что, не видя для себя возможности попасть к компетентному человеку, пытались проскользнуть к некомпетентному. Но эти попытки непременно проваливаются еще и потому, что некомпетентный секретарь, сколько к нему ни врывайся ночью, даже при самом большом желании не может помочь именно оттого, что он к делу отношения не имеет, и вмешаться

он может не больше, чем первый встречный адвокат, пожалуй, даже меньше, потому что у него просто не хватает времени, и, даже если бы он мог что-то

сделать, зная тайные лазейки правосудия лучше всех господ адвокатов, у него

нет времени для тех дел, в которых он некомпетентен, он ни минуты потра-тить на них не может. Кто же станет зря расходовать свое ночное время, чтобы

пробиваться к некомпетентным секретарям? Да и сами посетители полностью

заняты, так как кроме своих обычных обязанностей им приходится следовать

всем приглашениям и вызовам ответственных инстанций, правда, они «полностью заняты» только как посетители, что, разумеется, никак не соответствует «полной занятости» самих секретарей.

К. с улыбкой кивал, ему казалось, что теперь он все понял, не потому, что

это касалось его, а из уверенности в том, что в следующую минуту он совсем

заснет, на этот раз без снов и без помех: между компетентными секретарями, с одной стороны, и некомпетентными — с другой, и перед толпой полностью

занятых просителей он сейчас погрузится в глубокий сон и там избавится от

них всех. А к негромкому, самодовольному, тщетно пытающемуся убаюкать

самого себя голосу Бюргеля он так привык, что этот голос скорее вгонял

его в сон, чем мешал. «Мели, мельница, мели, — думал он, — мне на пользу

и мелешь».

— Но где же тогда, — сказал Бюргель, барабаня двумя пальцами по нижней

губе, широко раскрыв глаза и вытянув шею, словно приближаясь после изну-рительного пути к прелестному пейзажу, — где же тогда та, вышеупомянутая, редкая, почти никогда не представляющаяся возможность? Вся тайна кроется в предписаниях о компетентности. Ведь дело обстоит вовсе не так, да и не

может так обстоять в большой, жизнеспособной организации, что по данному

вопросу компетентен только один определенный секретарь. Установлено, что

кто-нибудь один осуществляет главную компетентность, а многие другие компетентны в деталях, пусть даже в меньшей степени. Да и кто бы мог один, будь

он усерднейшим работником, собрать у себя на письменном столе весь материал, даже по самому малейшему делу? Да и то, что я сказал о главной компетентности, слишком сильно сказано. Разве в самой малой компетентности

396

ф. кафка

не таится вся компетентность? Разве тут не становится решающим то рвение, с каким человек берется за дело? И разве это рвение не всегда одинаково, не

всегда проявляется в полную силу? Секретари во всем могут отличаться друг

от друга, таких отличий множество, но в служебном рвении различия меж

ними нет, ни на кого из них удержу не будет, если вдруг ему предложат заняться делом, в котором он хотя бы минимально разбирается. Разумеется, внешне

должен существовать определенный порядок ведения дела, и благодаря этому

для населения на первый план выступает определенный секретарь, с которым

они поддерживают служебные отношения. Но это не обязательно тот секретарь, который лучше других разбирается в деле, тут все решает организация

и ее насущные потребности в данную минуту. Вот каково положение вещей.

Теперь взвесьте, господин землемер, возможность, когда посетитель благодаря

каким-то обстоятельствам, несмотря на уже описанные вам и, в общем, вполне серьезные препятствия, все же застает врасплох среди ночи какого-нибудь

секретаря, имеющего некоторое отношение к данному делу. О такой возможности вы, должно быть, и не подумали? Охотно вам верю. Да и не стоит о ней

думать, поскольку она почти никогда не представляется. И каким крошечным

и ловким зернышком должен быть такой проситель, чтобы проскользнуть через такое безукоризненное сито? Думаете, так случиться не может? Вы правы, да, так случиться не может. Но когда-нибудь — кто может заранее поручить-ся? — когда-нибудь ночью все же это произойдет. Разумеется, среди своих знакомых я не знаю никого, с кем бы нечто подобное приключилось, правда, это

еще ничего не доказывает, мои знакомства по сравнению с числом проходя-щих тут людей ограничены, а кроме того, совершенно нет уверенности, что

тот секретарь, с кем произошел такой случай, сознается в этом, ведь все это

чрезвычайно личное дело, в какой-то мере серьезно затрагивающее профес-сиональную этику. И все же я, вероятно, по опыту знаю, что речь идет о чрезвычайно редком случае, известном только понаслышке и ничем не доказанном, так что бояться такого случая — значит сильно преувеличивать. Даже если бы

такой случай произошел, можно было бы его, поверьте мне, совершенно обез-вредить, доказав — и это очень легко, — что таких случаев на свете не бывает.

И вообще это болезненное явление — прятаться от страха перед таким про-исшествием под одеяло и не сметь даже выглянуть. Даже если эта полнейшая

невероятность вдруг обрела бы реальность, так неужели тогда все потеряно?

Напротив! Потерять все — это еще более невероятно, чем самая большая невероятность. Правда, если проситель уже забрался в комнату, дело скверно.

Тут сердце сжимается. Долго ли ты еще сможешь сопротивляться? — спрашиваешь себя. Но сопротивления никакого не выйдет, это ты знаешь точно.

Только представьте себе это положение правильно. Тот, кого ты ни разу не видал, но постоянно ждал, ждал с настоящей жадностью, тот, кого ты совершенно разумно считал несуществующим, он, этот проситель, сидит перед тобой.

И уже своим немым присутствием он призывает тебя проникнуть в его жалкую жизнь, похозяйничать там, как в своих владениях, и страдать вместе с ним

замок

397

от его тщетных притязаний. И призыв этот в ночной тиши неотразим.

Следуешь ему — и, в сущности, тут же перестаешь быть официальным лицом. А при таковом положении становится невозможным долго отказывать

в любой просьбе. Точно говоря, ты в отчаянии, но еще точнее — ты крайне

счастлив. Ты в отчаянии от своей беззащитности — сидишь, ожидаешь просьбы посетителя и знаешь, что, услышав ее, ты будешь вынужден ее исполнить, даже если она, насколько ты сам можешь о ней судить, форменным образом

разрушает весь административный порядок, а это самое скверное, что может

встретиться человеку на практике. И прежде всего потому — не считая всего остального, — что получается переходящее всякие границы превышение