Кульминация двухнедельных попыток собрать воедино раздробленные политические фракции, чтобы наконец одержать верх над противниками, наступила двадцать шестого июля, когда был предложен новый вариант решения вопроса о финансировании армии. Основная суть предложения, выдвинутого Роксбургом, заключалась в следующем: если Шотландия не получает независимость, Англия не получает от нее денег на содержание своей армии. Эта инициатива была поддержана подавляющим большинством.

Твидейл, официальный представитель королевы, немедленно прервал заседания парламента на десять дней. Это время было необходимо ему, чтобы съездить в Лондон и доложить о сложившейся обстановке.

В ту ночь и в Эдинбурге, и в его окрестностях только и было разговоров, что наконец-то найден способ убрать Англию с дороги к независимости Шотландии, ибо Лондону оставалось либо утвердить акт о безопасности, либо лишиться денег на содержание армии, в которых он отчаянно нуждался. Марльборо до сих пор планировал совершить бросок на Бленхайм, поэтому неопределенность в военном балансе сил являлась сильным фактором, удерживавшим Англию от конфликта с Шотландией. Вот почему на званом ужине в доме Роксаны в день ее двадцатипятилетия царило вдвойне праздничное настроение. То и дело поднимались бокалы и произносились тосты за тех, кто приложил столько сил, чтобы воспротивиться яростному давлению со стороны английского двора.

– И пусть Куинсберри жарится в аду вместе со своими грязными деньгами! – горячо провозгласил Хаттон, высоко поднимая бокал.

– Но прежде пускай расплатится по своим обязательствам здесь, на земле, – весело подхватил Джонни, также поднимая свой заново наполненный бокал.

– Мы примем окончательное решение после того, как истекут эти десять дней, – охрипшим после двухнедельного крика на заседаниях парламента голосом заметил лорд Ротс. – Черт бы нас подрал, если мы этого не сделаем! А потом Куинсберри может возместить тс сорок две тысячи фунтов, которые он потратил на взятки.

– А если у него не хватит денег, то пусть продаст свою дочь тебе, Ланарк, – с легкой улыбкой в красивом лице проговорила Роксана. – Кстати, чем вы все намереваетесь заняться на эти десять дней отсрочки? Может быть, в перерыве между вашими военными советами и заседаниями клуба Патрика Стоила я смогла бы заинтересовать вас морской прогулкой?

Эти слова были встречены с энтузиазмом, и предложенная Рокси прогулка была намечена через два дня. Затем Рокси обворожительно улыбнулась сидевшему напротив нее по другую сторону длинного стола Джонни и спросила:

– Я случайно не забыла сказать, что мы отправимся на твоей яхте, дорогой?

– Забыла, но, поскольку ты обычно распоряжаешься моей жизнью по собственному усмотрению, я ожидал чего-то в этом роде, – отозвался он с усмешкой.

– Ты льстишь мне, Равенсби, – дурачась, сказала она, обращаясь к мужчине, который являлся одновременно ее другом и любовником. – Можно подумать, что ты когда-нибудь позволял хоть одной женщине командовать собой.

– Или ты, Рокси, разрешала мужчинам приказывать тебе… – подхватила Элина, лучшая подруга хозяйки.

– Именно поэтому у нас с Рокси все так хорошо, – шутливо заметил Джонни, поднимая бокал и приветствуя им прекрасную женщину с огненными волосами, которой он был увлечен не на шутку.

– И если ты хочешь, чтобы этот столь гармоничный союз продолжал существовать и впредь, – с веселыми огоньками в фиалковых глазах объявила Роксана, поднимаясь со своего места. – даю вам тридцать минут после того, как мы, женщины, вас покинем, чтобы в последний раз пустить кувшин по кругу, а затем сделайте милость, перенесите свои политические дискуссии в кабинет. – Она с улыбкой обвела глазами всех сидевших за столом мужчин. – Не волнуйтесь, там тоже найдется что выпить.

Джонни ушел от Роксаны ранним вечером, извинившись за то, что не сможет посетить спектакль, на который они все собирались. После нескольких часов пьянства он чувствовал себя немного не в своей тарелке, что, впрочем, начиная с марта было для него обычным состоянием. После одного-двух бокалов память снова возвращала его в комнату в башне Голдихауса. Он, правда, не забывал ее и тогда, когда был трезв, однако алкоголь делал одолевавшие его видения более полными и красочными. Они не виделись уже четыре месяца… нет, даже чуть больше, и не было такого дня, чтобы Джонни не вспомнил об Элизабет. Нынешним вечером он был не в настроении обмениваться светскими любезностями, развлекаться и не хотел чтобы развлекали его. Даже радость в связи с победой в парламенте не изменила его настроения.

Впрочем, Джонни не мог возлагать всю вину за свое тоскливое настроение на одну только Элизабет Грэм. Конечно же, она являлась не последним фактором, однако оно было также обусловлено соображениями политического характера. Джонни оценивал перспективы обретения Шотландией независимости с гораздо большим скепсисом, нежели остальные его соратники. Занимаясь торговлей и хорошо зная Сент-Джеймский двор, он не сомневался: английский парламент не намерен предоставлять Шотландии никакой свободы – ни политической, ни экономической, ни религиозной.

И вместе с тем Джонни отчаянно хотел ошибиться на этот счет.

Не в состоянии спать и будучи в слишком сумрачном состоянии духа, чтобы присоединиться к своим разбежавшимся по клубам друзьям, Джонни Кэрр вернулся в Равенсби-хаус и направился прямиком в комнаты Монро. Он застал кузена собирающим вещи.

– Я вижу, ты решил воспользоваться отсрочкой в заседаниях, – прокомментировал он увиденную картину. – Решил проверить, как двигаются дела с возведением новых стен Голдихауса? Сделай любезность, посмотри, как там мой новый жеребчик. Адаме пишет, что с моего отъезда он вырос так, что теперь его не узнать. Я не видел его уже… – Джонни задумался, подсчитывая в уме, сколько времени он уже не был дома. – Боже ты мой, целый месяц!

– Я еду не в Голдихаус. – Монро на мгновение перестал свертывать плащ и поднял глаза на Джонни. – Я еду в графство Тивиотдейл.

– Ты изомнешь себе весь плащ, братишка. Почему бы тебе не поручить все это слуге? И куда именно ты собрался в Тивиотдейле?

– Ведь я тебе уже говорил – в Хоувик.

– А я был трезв? Что-то я не припомню, чтобы ты упоминал Хоувик. – На серебряном подносе, стоявшем на столе, Джонни увидел графин с коньяком и хрустальный бокал. Налив себе золотисто-янтарной жидкости, Джонни отпил из бокала и, изобразив на лице глубочайшее удовлетворение, откинулся в кресле. – Да, видимо, я был пьян, – ответил он на свой собственный вопрос. – Куда в Хоувик? К кому в Хоувик?

– К Жилю Локхарду. В часовне Хоувика у него состоится венчание.

– И на ком же женится бедный, пойманный в ловушку Жиль? – сочувственно поинтересовался Джонни.

– На Анджеле Грэм.

– Из английских Грэмов? – Из голоса Джонни разом пропало ленивое равнодушие. Он знал, что Грэмы жили по обе стороны границы, что все они состояли между собой в родстве и какое малое расстояние отделяло Хоувик от «Трех королей».

– Нет, она – из шотландской ветви Грэмов. Но всепроникающий взгляд, которым ты меня буравишь, вполне оправдан: Элизабет Грэм также будет присутствовать на бракосочетании.

– Почему ты говоришь с такой уверенностью? Откуда тебе это известно?

– Потому что мы с ней постоянно переписываемся в связи со строительством, которое она затеяла. У нее уже все готово.

Несколько секунд в комнате висела гнетущая тишина. Атмосфера, казалось, была заряжена электричеством. Монро продолжал паковать вещи, а Джонни вертел в руке бокал.

– Я составлю тебе компанию, – внезапно сказал он, и голос его был едва слышим.

Монро поглядел на кузена. Одетый в великолепный зеленый кафтан, тот сидел в красном кресле, по спинке которого разметались его длинные, цвета воронова крыла волосы. Во взгляде Монро читалось нескрываемое удивление.

– Но ты ведь терпеть не можешь свадебных церемоний, – растерянно заметил он.