– И опасаться стоит того, что в расстегнутом пальто? – спрашивает Брайт.

– Как ты догадалась?

Это не трудно. Брайт вообще будто и не замечает других, слишком они кажутся ей блеклыми. А вот он заметен сразу. Обгоняет всех буквально на полшага, не больше. В нем будто нет ничего особенного. Сначала кажется, что он выше остальных, но нет: блондин, шагающий справа, явно опережает на пару дюймов. Кажется, что его волосы самые длинные, но нет: тот, что идет слева, явно обладатель более шикарной шевелюры. Кажется, что черты его лица самые тонкие, но, если смотреть правде в глаза, у единственного брюнета в компании внешность пофактурнее.

Но совокупность всех присущих ему черт как будто бы все равно лучше, чем отдельно взятые рост, волосы, привлекательность остальных старост.

– Рейв Хейз, – говорит Нимея. – Сын мэра Бовале. Его отец – основатель Ордена Пяти.

Брайт вздрагивает. Во-первых, блондин в пальто нараспашку еле заметно поворачивает голову в ее сторону и чуть щурится. Это даже не интерес, просто случайность. Во-вторых, Блэк Масон в заложниках у Ордена Пяти, и его жизнь по‐прежнему в их руках. Как и жизнь самой Брайт. В-третьих, это тот самый Рейв, который защитил Брайт от Бэли Теран на крыльце. Если, конечно, в Академии не учится еще кто‐то по имени Рейв. В-четвертых… Брайт обещала себе, что не забудет это лицо никогда. Бледное, светлые волосы падают на лоб, широкие темные брови. И шепот: «Я жду!»

Тот, кто ее отпустил, и тот, кому она обещала, что он пожалеет о своей щедрости. И если прямо сейчас он немного повернет голову, то тоже ее увидит.

Она разворачивается на каблуках и, пробормотав что‐то про забытые тетради, уходит с крыльца.

Рейв гипнотизирует взглядом пылинки на подоконнике. Они настолько же земля, насколько почва под ногами, а значит, не могут не подчиняться истинному. Рейву они подчиняются. Тянутся вверх, складываясь в невесомые полупрозрачные картинки. Горный пейзаж. Облака. Прекрасный цветок. Женское лицо.

Рейв хмурится, между бровей залегает складка, и лицо становится строже, напряженнее. Взгляд, на секунду посветлевший, темнеет. Пылинки оседают.

Брайт Масон. Пленная его отца. Конечно, Рейв знал, что рано или поздно они встретятся, но оказалось, что даже жить им суждено на одной улице. Он ее, конечно, узнал. С того дня как она появилась в Траминере, ближе всего они оказались позавчера. Еще долго после он стоял там на берегу, прижавшись лбом к холодной стене, а ледяной ветер клинками полосовал кожу под плащом.

Вчера он торчал на берегу и был уверен, что слышит песни сирен, но совершенно точно просто это себе придумал. Она убегает от него каждую ночь во сне, или сыплет проклятиями в его гостиной, или пишет на стене помадой «козел». Она с ним что‐то сделала, не иначе. Нужно выяснить что, и как можно быстрее. Это не должно оказаться от него так близко. Это опасно.

– Я на ней женюсь! Нет, правда! – хохочет Энграм Хардин, и Рейв видит, как напрягаются руки Фандера Хардина, сидящего верхом на первой парте. – Она просто что‐то! Я как услышал этот ее голос, аж мурашки…

– На ком это? – Фандер не сдерживается.

Рейв знал, что так будет, но, пока не прозвенел звонок и не начался старостат, не имело смысла призывать молодняк к тишине. На первой парте первого ряда сидят его друзья, главные старосты Академии. Справа от них – девчонки-пятикурсницы, строгие, собранные, уже приготовились записывать за Рейвом. Шеннен Блан (ее отец – один из лидеров Ордена) сидит ближе всех к Рейву с идеально ровной спиной и очень быстро заполняет бланки посещений за первый день. Крошечный камушек на кончике ее карандаша качается из стороны в сторону. Она не грызет карандаш, не стучит им по кончику носа, не бьет по парте, задумавшись над чем‐то. Шеннен похожа на картинку, как и весь Траминер, и это даже умиляет. Бледная, с длинными блестящими волосами, широкими темными бровями и пушистыми ресницами. Она идеально подходит этому месту, и, быть может, однажды отец скажет, что именно эта девчонка станет его женой. И она будет бродить по дому Хейзов в шелковом домашнем платье и пить с матерью Рейва мятный чай. Рейв может себе это представить. Даже слишком хорошо. Он был готов к тому, что не в этом месяце, так в следующем о чем‐то подобном ему сообщат, но, глядя сейчас на Шеннен, думает, что все‐таки она слишком хороша, и от этого на языке появляется приторный вкус, а скулы сводит от внезапного приступа тошноты.

На последней парте – Энграм Хардин и его дурная компашка. Пора готовить речь о смене старост четвертого курса, потому что от них больше проблем, чем пользы. Третий курс во главе с Бэли Теран. Три ее девочки отчаянно строят глазки компашке Энга. От второго курса кучка испуганных новичков-парней, они впервые на старостате, жмутся друг к другу в уголке. Первокурсников на такие мероприятия обычно не зовут.

Старосты по традиции траминерцы, по одному от каждого факультета и один главный, как правило, курсу к третьему эти четверо начинают дружить, а к пятому заселяются в общий дом. Старая добрая традиция, и Рейву она нравилась. Быть старостой – привилегия. Старосты – это иллюзия порядка.

В этом году правила решили изменить, и впервые появились староста-экимка Лю Пьюран, девчонкаоборотень с лечфака и илунженка-ветеринар. Безумие! Так они показывают, что никакой войны нет, что рады всем классам, что траминерцы не расисты. Ложь, причем наглая и обнаженная, как девицы в порту Небиолло. Мало того, этот широкий жест неуместен на пороге революции, быть может, войны, но тем не менее иные – в старостате и будут раз в неделю таскаться туда со своими отчетами.

– Ты видел новенькую? – Энг встает со своего места на последней парте, а его друзья свистят, подначивая.

Братья сверлят друг друга взглядом. Они очень похожи, оба бледные, черноволосые, кудрявые. С тонкими аристократическими лицами и длинными пальцами.

– Которую из? – ухмыляется Фандер.

Он обожает «смотреть» первокурсниц-траминерок. Но Рейв уверен, что речь о ком‐то другом. Энг – отбитый тип, у него играет в заднице детство. Мистер Хардин никогда не ставил на младшего сына и, кажется, даже не посвящал его в дела Ордена.

– Брайт Масон, – со вкусом произносит Энграм и падает на парту, так что та ходит под ним ходуном.

Пальцы Рейва замирают над пустыми бланками успеваемости. Пылинки в воздухе снова собираются в женское лицо. Твою мать.

– Малон? – Фандер еще не понимает, о ком речь. – Масон?.. Она из Бовале? Или это та семейка с юга? У которой тачка…

– Она иная, – мрачно произносит Рейв. – Всё? Я решил проблему? Фан, расслабься, ты не пропустил очередную чистокровную юбку. Энг, расслабься, тебе не дадут жениться на ком‐либо помимо чистой истинной. Мы можем начать?

Энграм закатывает глаза, будто законы траминерской аристократии для него не писаны и его не ждет рано или поздно женитьба. Звенит звонок. Рейв не намерен слушать перебранку, которая вот-вот начнется. Фандер – будущий орденовец, он не стал бы даже смотреть в сторону такой девчонки. Энграм – из другого теста, и им никогда друг друга не понять. А Рейву не нужны скандалы. Все может дойти до драки, драка дойдет до деканата, выговор – до Рейва, и, ради святых сил, это может привести к ОПР, а он очень многое бы отдал, чтобы ни во что не встревать. Это его последний год, и он должен пройти так же безупречно, как и все остальные.

Мысли снова возвращаются к Шеннен Блан. Ничего не решено, а Рейв уже этого боится. Под ложечкой сосет чувство тревоги, сердце будто не стучит, а раз за разом проваливается в какую‐то яму. Рейв, сын мэра Бовале, один из траминерских охотников, потомок Ордена Пяти, больше всего на свете в конце этого года хочет получить свой идеальный аттестат и тихо подать документы в Аркаим, чтобы уехать из проклятого Траминера. Он прекрасно знает, что это невыполнимо, но искренне надеется, что имеет право по крайней мере постараться.