Страх и холод. Невыносимое одиночество. И всепожирающее чувство голода. Голод, голод, голод… Гонит вперед, не дает расслабиться ни на секунду, не отпускает даже в беспамятстве. Страх. Страх себя, страх голода, ужас от мысли о том, чтобы выйти на поверхность. Страх гонит вниз, заставляет уйти как можно дальше, забиться, спрятаться. Подальше от города, от людей, от поверхности, от солнца. От тех мест, где ее могут заметить, где могут узнать, где она сможет найти еду, такую желанную, такую необходимую. Еда вернет ей силы, прогонит холод и одиночество, прояснит сознание, ободрит уставший мозг. Нет, нет! Если она снова увидит последствия своего пиршества, она сойдет с ума. Вниз, как можно дальше, как можно глубже, туда, где никто не найдет, не придет, не увидит. Страх прав, ей нельзя на поверхность. Лишь темнота, холод и одиночество станут ее спутниками до самого конца жизни. Одиночество и холод. Холод. Он гасит остатки сознания в ослабшем теле.

Гештальт

— Куда-то собираешься?

— Будто не ясно куда, — фыркнула Игла, застегнув ремешок на туфле, и распрямилась. И правда, ее внешний вид не оставлял поля для фантазии. Девушка была одета во все черное — платье, чулки, туфли с тупыми носами на платформе, черные волосы, черные как ночь глаза, черные как смоль брови и яркие, кроваво-красные губы.

— Снова на кладбище? Опять с этими шутами зомби поднимать будете?

— Нет, сегодня у нас сеанс спиритизма, — ответила готическая лоли, поправляя в последний раз макияж. — И они хорошие ребята. Интересные, веселые, старательные.

— Ну конечно, конечно. Кем еще могут быть сорвиголовы, верящие в сатану или во что вы там верите? — хмыкнул в ответ Гештальт, ощупывая болтающуюся на вешалке штормовку. — Погоди, не убегай. Я с тобой.

— Издеваешься? — от возмущения голос Иглы с легкостью взял верхнюю октаву. — Ты мне весь сеанс испортишь!

— Не бойся, я по своим делам, просто выйдем вместе, — крикнул ей в ответ парень из комнаты, в которой спешно натягивал пятнистые штаны, да распихивал всякую мелочь по многочисленным карманам. — Хочу проверить ловушки.

— Ты все еще надеешься, что они будут работать? — насмешливо спросила девушка, привалившись к стене и скрестив руки на груди в ожидании Гештальта.

— Даже и не знаю. Но проверить и разобраться, что пошло не так, необходимо.

— Ты уже второй месяц копаешься. А я в одиночку ишачу! Как долги-то отдавать будешь?

— Все, что должен, я прощаю, — отмахнулся парень, забрасывая вещмешок за плечи. — Пошли.

Парочка вышла из квартиры, тщательно заперев две стальные двери. Любой, кто увидел бы их на улице, решил, что они смотрятся комично. Готическая девочка-конфетка, одевшаяся слишком легко даже для теплой летней ночи, и парень в самом что ни на есть сталкерском прикиде, слишком душном и жарком в такую пору. Покинув родной двор, они вместе прошли пару перекрестков. Потом Игла, кокетливо чмокнув парня в щечку, свернула к старому городскому кладбищу. Там среди склепов и могильных плит постоянно собирались готы и прочие мистификаторы.

Гештальт продолжил свой путь к спуску в катакомбы, что располагался в подземельях старой крепостной башни. Для романтиков июньская ночь дышала прохладой, полная луна бросала на городские улицы длинные тени, но парню было душно в его облачении. Пересекая своеобразную зебру из освещенных и темных участков улицы, он мечтал лишь об освежающем ветерке. К тому времени, как Гештальт добрался до башни, он окончательно взмок и десять раз пожалел, что решил выйти в ночь. Спуск в подземелье был забран решеткой и закрыт на замок, но парня это не остановило. Полминуты возни с отмычкой, и дужка замка, щелкнув, выскользнула из корпуса. Закрыв за собой решетку, Гештальт ступил в абсолютную темноту. Коротенький вход в подземелья он изучил досконально и мог пройти даже без света. Три шага вперед, затем десять ступенек вниз. Потом еще шаг вперед и шесть шагов влево. Здесь можно залезть в мешок и вытащить налобный фонарик, не опасаясь, что кто-то сможет увидеть отблески света снаружи. Заполненный пылинками конус света осветил небольшую комнатку, от которой брали начало два прохода вглубь подземелья. Гештальт свернул направо и уверенно зашагал вперед, временами пригибая голову, чтобы не задеть перекрытия тоннеля. В комнате с развилкой и возле нее в тоннелях валялся мусор — периодически молодежь срывала замок, а иногда и саму решетку. Но редко кто из любителей выпить или ширнуться в гнетущей обстановке уходил дальше первого поворота туннеля. Воздух стремительно становился все более спертым и пыльным, а постепенно сужающийся туннель вызывал у неопытных исследователей чувство острой тревоги. Самых же ретивых в конце ждало разочарование в виде двери, оббитой листовым железом. Гештальт сам установил ее когда-то вместо старой гнилушки, что была здесь.

По-хозяйски открыв дверь ключом он, наконец, ступил в катакомбы, что по слухам тянулись под всем городом. Потолки здесь были повыше, а воздух свежее, благодаря редким воздуховодам, чудом сохранившимся с прежних времен. Жаль, лишь запахи в катакомбах зачастую не радовали посетителей. Вот и сейчас откуда-то тянуло падалью. Гештальт поморщился. Он с удовольствием надел бы респиратор, чтобы приглушить обоняние, но это было слишком опасно. Узкая полоска света от фонаря не могла дать достоверной картины, а своды катакомб искажали звуки. Впрочем, некоторые жители подземелья умели перемещаться и вовсе бесшумно, так что обнаружить их приближение можно было только по зловонию. Гештальт сделал небольшую остановку. Извлек из вещмешка болотники, которые натянул поверх ботинок, и толстые резиновые перчатки, а также строительную каску. Вообще, он терпеть не мог головные уборы всех видов и мастей, но личные прихоти уступали необходимости.

Ближайшая ловушка располагалась метров за пятьдесят от входа. С виду она была похожа на грубо сколоченный деревянный ящик. Гештальт приблизился к ловушке и критически осмотрел ее. Увы, ничего кроме крысиного помета внутри ящика не оказалось. Не то чтобы ловушка должна была ловить крыс, совсем нет. Но в паре шагов от ящика луч света выхватил лужицу зеленой слизи на влажных от сырости камнях и оторванный крысиный хвостик. Парень уже четвертый месяц безуспешно пытался изловить неведомого крысоеда, оставляющего такие следы. Но ни выследить его, ни подкараулить в засаде не выходило. Тогда он нашел казалось бы гениальное решение — ловушки, привлекающие крыс, а вслед за ними и добычу. Но они категорически отказывались работать, и Гештальт никак не мог взять в толк почему. Парень присел на корточки возле ящика и внимательно осмотрел его. Приманка для крыс была начинена быстрым паралитическим ядом, так что свою жертву неведомый охотник явно забирал из ловушки. Но связывающие техники на него не сработали. Более того, на ее грубых и весьма занозистых стенках не было и малейшего намека на присутствие цели. Замерев на месте, Гештальт решал нешуточный вопрос. Проверить оставшиеся ловушки или смириться с поражением и забрать эту для детального разбора дома. По-хорошему нужно было обойти все западни, но стоило парню задуматься о дальнейшем углублении в катакомбы, как его охватывало нехорошее предчувствие. А своим предчувствиям он привык доверять.

Гештальт так и не понял, что же его спасло. То ли пресловутое предчувствие, то ли все усиливающийся запах тухлятины, то ли хриплый стон. Он вызвал защитный кокон, даже не осознав до конца сам факт нападения. А затем, переплетя пальцы, направил технику пут себе за спину, откуда пришел удар. Путы сработали безотказно. Неведомый противник кулём рухнул на камни, продолжая яростно шипеть. Гештальт с силой надавил пластинкой ногтя на подушечку указательного пальца правой руки, подготавливая анабиоз. Техника заставила пойманную добычу впасть в состояние глубокого оцепенения. Теперь парень мог внимательно осмотреть нежданного гостя. Первой реакцией на высвеченное фонарем тело было удивление, смешанное с разочарованием. Связанная мерцающими путами, на камнях лежала исхудавшая, в порванной одежде и вся в синяках и ссадинах молодая девушка.