- Чудные дела у нас в доме творятся сегодня. Не ведаешь, что с родичами моими сталось?
Тетка по-девчоночьи хихикнула:
- Знаю, все знаю. Вести самые добрые, - она потрепала племянницу по щеке, - Вели подать чего-нито в отцову комнату и приходи.
Когда следом за нагруженной подносом девкой Варя вошла к отцу, ее уже ждали. На излюбленном месте под образами торжественно надувала щеки Прасковья Тимофеевна. За столом, нависая над всей комнатой, расположился довольно жмурящийся Никита Андреевич, а вдоль стены рядком сидели тетка, дядя и Алешка. Установленный в центре стул явно поджидал саму Варвару. Чувствуя себя крайне неуютно, она уселась и обвела вопросительным взглядом всю честную компанию. Боярин звучно откашлялся:
- Вот какое дело, дочка. Ты уж взрослая девица, собой видная, хозяйственная, новомодное обхождение знаешь, женихи вокруг тебя так и вьются. Так не пора ли и замуж, а то долго ли до греха?
Слова отца потрясли Варю. Она часто думала о замужестве, говорила о нем как о желанной доле, но все же представляла брак делом отдаленным, о котором гораздо приятнее мечтать, нежели столкнуться наяву. Она смиренно проговорила:
- Али я чем не угодила, батюшка, что вы меня гоните?
- Что ты, Варя, я о твоем же счастье пекусь, ты как раз в возраст вошла, пора тебе уж судьбу решать. Говори-ка, кто из женихов тебе люб?
Перед мысленным взором Вари предстала длинная череда ухажеров: чрезвычайно знатных, достаточно богатых, в меру образованных и безнадежно скучных в сравнении с... Никаких сравнений! Разозлившись на себя за глупые мысли о некоем недостойном предмете, Варя подумала, что замужество для нее сейчас лучший выход и кротко ответила:
- Кто вам мил, батюшка, тот и мне люб. Может Михайла Инехов, али лучше Андрюша Мосальский или вот еще Глебов Федор Алексеевич, хоть и постарше будет, а человек весьма достойный.
Лукавая улыбка заиграла на губах Натальи Андреевны. Боярин усмехнулся и чуть ли не игриво произнес:
- А что насчет Петра Алексеевича скажешь?
- К-какого Петра Алексеевича? - заикаясь пробормотала Варя.
- Романова, Петра Алексеевича!
И глядя на обалдевшую Варину физиономию, все семейство покатилось со смеху.
- Ай, Варька, ай, молодец, - хлопнул себя по колену Алешка, - Такой чести дому принесла, - он шутовски поклонился ей, - Здрава буди, государыня-сестрица!
- Петр Алексеевич что, сватов заслал? - спросила Варя.
Все снова захихикали.
- Ну, сватов не сватов, а вчерась как ты ушла, Меньшиков с Нарышкиным сказывали, что ты государю крепко в сердце запала. Вот теперь ты, Варенька, у меня умница, вот теперь ты нам всем чести прибавила, вижу, истинное мое дитя, настоящая Опорьева. Ты только у государя перед носом чуток повертись, все наше будет! Ух, мы далеко пойдем, куда там Милославским с Нарышкиными, - боярин потряс кулаком, - Всех к ногтю приберу!
Оцепенев, Варя застыла на своем стуле. Вокруг нее бушевали грезы и мечты: семейство строило планы. Алешка уже бросал в бой полки, да где там, целые армии. Никита Андреевич азартно примеривался к приказу Большой казны. Иван Федорович несмело заикнулся о дозволении вернуться в вотчину, но под пристальным взглядом жены заговорил о посольской должности в Париже. Даже Прасковья Тимофеевна что-то бубнила о княгине Долгорукой, которая уж теперь не осмелится в церкви локти растопыривать.
Варины губы беззвучно дрогнули, пересохшее горло не смогло издать ни звука. Она вновь попробовала заговорить.
- Теперь, значит, чести прибавила, - ее голос был похож на хриплое карканье, - Раньше, выходит, позорила.
Оторвавшись от радужных планов, родные недоуменно уставились на нее.
- Ты что, Варвара, белены объелась? - изумленно спросил отец.
Варя взвилась:
- Как Милославские хотите, как Нарышкины, - она почти кричала, - А как Лопухины не желаете ли?
- А чего, - ответствовал Алешка, - с Лопухиными ничего дурного не сталось.
- И верно, ничего не сталось, только вот Дунька Лопухина, царица недавняя, при живом муже в Новодевичьем монастыре слезы льет. Спасибо, хорошие мои, - она в пояс поклонилась, - Печетесь вы о моем счастье. Когда вам беда грозилась, я о себе не думала, вас спасала, а вы меня теперь за ради своей выгоды зверю в лапы.
Она закрыла лицо дрожащими руками. Тетушка бросилась к ней, обняла за плечи:
- Дитятко, Боже мой, что ты говоришь! Ведь это царь, это честь, это счастье. Чего ты боишься?
- Ах, оставьте, тетушка, - Варя вырвалась, разбрызгивая слезы со щек, - Вот именно, что царь, нету ему ни закона, ни указа. Надоем я ему или для дел державных брак с иноземной принцессой занадобится, быть в монахинях еще одной царице. Я Петра Алексеевича не привораживала и впредь, себе на погибель, делать того не стану.
- Ах ты, сквернавка, - наливаясь дурной кровью процедил Никита Андреевич, - Бесстыдница! Заслуги мне в нос тычешь, род спасла, кланяйся тебе теперь! Да будь ты добронравной девицей, тебе таковой спасительный план и в голову бы не вошел, сидела бы смирно, ждала, чего мужики решат, а не высовывалась со своими советами, отца позоря! Как хочешь, Варвара, или ты будешь с государем ласкова и доведешь дело до сватовства, или берегись!
- Выходит, что вам помогала, то стыд и позор, а что вы собственную дочь как распутную девку под царя подкладываете, то честь великая! - озверев до полного бесстрашия вскричала Варя.
Грубая справедливость ее слов заставила Никиту Андреевича потерять голову. Одним прыжком преодолев разделяющее их расстояние, он схватил Варю за руку, швырнул на пол, замахнулся. Иван Федорович и Наталья Андреевна повисли на нем, не подпуская к дочери.
- Никита, ты что, очумел, - кричала княгиня, - Не можешь дочь по доброму уговорить? Она же нашей опорьевской породы, теперь упрется, не сдвинешь.
Боярин стряхнул с себя родичей, нагнулся к Варе. Она попыталась закрыться, но он с силой отвел ее руки и наклонившись к самому лицу, бросил:
- Уговаривать тебя я не намерен, ты моя дочь и твой долг - повиноваться. Что захочу, то с тобой и сделаю - хоть холопам отдам, хоть в тереме до старости запру. Долго терпел я твои фанаберии, теперь будя. Монастыря боишься? Знай же, или ты как послушная дочь радуешься тому браку, что мы для тебя умыслили и делаешь все, чтобы державного зятя для рода заполучить, или отправишься к тетке Аграфене в монастырь и будешь сидеть там, пока не опамятуешь!
Наталья Андреевна похлопала брата по плечу:
- Будет тебе, братец, дитя стращать, дозволь я с ней поговорю.
- Говори сколь хошь, но помни, мое слово твердое!
Наталья Андреевна присела на пол рядом с племянницей:
- Варенька, солнышко, оставь напрасные страхи, Дунька была дура старомосковская, ее Петру Алексеевичу покойная царица-мать сыскала. Что она умела - варенье лопать да мух гонять? Ты умна, ты хороша, языкам обучена, хоть в воинском походе, хоть на балу - нигде не сплошаешь. Такой женой любой гордиться может, государь тебя ни за что не покинет. Ты ведь мечтала о своем доме, а тут не дом даже, целое царство, только руку протяни.
- Может я ошибалась, тетушка, может я мечтала совсем о другом!
- Вот это брось, Варвара, - тетка разом посуровела, - Знаю я, что за глупые мечты у тебя в голове. Говорила ведь тебе, вырви английца из сердца, иноверец он, тебе не пара, честному браку меж вами не быть, а что другое - грех. Смотри, скажу про твои глупости отцу, я греху не потатчица.
- И вы против меня, тетушка!
- Глупенькая, - княгиня погладила ее по голове, - Я просто лучше знаю, что тебе на пользу. Пойди в сад, погуляй, подумай. Великая честь перед тобой, огромная власть, а сколько доброго для Отечества ты сможешь сделать! А с английцем твоим только позор, забвение, отцовское проклятие. Побудь одна, пораскинь умишком. Ступай. Никита, можно она прогуляться выйдет?
- Пущай себе идет, лишь бы вернулась веселая и послушная.
Залитый луною сад был фантастически красив. Свет выбивал холодные искры из покрытых ночным инеем деревьев. Блики мерцали всюду и не ясно было, где заканчиваются лучи света и начинаются грани льда. Скользящая мимо светящихся стволов фигура, казалось, тоже источала бледное сияние. Молча и стремительно она проносилась меж деревьями, талый снег не скрипел под ее ногами, ни одна ветка не дрогнула на ее пути. Любой сторонний наблюдатель поверил бы, что это зимний призрак, а может и сама уходящая Зима, ищущая жертву для последнего ледяного поцелуя. Поверил бы, если бы не три словечка, произнесенные призраком вполголоса. Нет, сам голос был прелестен, под стать красоте ночи, но вот словечки... Такие можно услышать разве что на конюшне, да и то от очень пьяных и разозленных конюхов.
