Веселье продолжалось. Присутствие женщины и то уважение, что внушал боярин Опорьев, не давало лихой царской свите совсем уж перейти границы пристойности, однако, все лица раскраснелись от выпитого и съеденного, парики съехали набок, а кафтаны вольно расстегнулись. Келейники всепьянейшего собора уже валялись под столами и лавками.

Увлеченный беседой с княгиней, Джеймс не обращал внимания на царившее вокруг шумство. Он уже получил приглашение бывать в ее доме запросто и предвкушал то удовольствие, которое получит от дальнейшего знакомства с этой остроумной и злой на язык дамой. Неожиданно прозвучавшее имя князей Мышацких отвлекло внимание Натальи Андреевны от беседы с галантным английцем. Зычный голос бывшего царского денщика, безродного, но как уже было известно Джеймсу, почти всесильного фаворита Александра Меншикова перекрыл пиршественный гул.

Алексашка прихлебнул из стаканчика, аппетитно хряпнул соленой капусткой, полюбовался своими пальцами, изукрашенными многочисленными перстнями, среди которых сегодня сиял и подаренный Джеймсом огромный индийский рубин, и лукаво поглядывая на Никиту Андреевича, заговорил:

- Были мы давеча у свойственника твоего, князя Ивана Федоровича, и стало нам ведомо, что окромя всем нам известного сынка - достославного поручика Алексея Опорьева, имеется у тебя, Никита Андреевич, еще и дочка. А ты ее прячешь, никому не кажешь.

Боярин недоуменно воззрился на Меншикова:

- Верно, Александр Данилович, есть у меня дочка, только кому она надобна, чтоб ее показывать? Да и живет она со мной недавно, раньше при моей матушке-покойнице воспитывалась, старость ее скрашивала.

- Вот так так, боярин Никита, - воскликнул царь Петр, - Выходит и ты туда же, ослушничаешь, дочку прячешь. Али тебе неведомо, что я повелел всех боярских дочерей обучать политесу и танцам, дабы не были они клушами, по теремам сидящими, а служили к изрядному украшению и чести нашей державы. Может, ты и тут думаешь, что коли мы подобно туркам будем наших баб под замком держать, так в Европах уважения к нам не убавиться? Ох, мало я вас, бояр-бородачей, учу, ох, мало. Ну-ка, где там твоя девка, подавай ее сюда, поглядим какова она есть.

Никита Андреевич поежился под огнем ожидающих взглядов, покрутил головой. Помощи ждать не приходилось, все с явным интересом ожидали появления боярышни. Царь нетерпеливым жестом показал ему на двери. Понимая, что деваться некуда, боярин мрачно пробурчал:

- Раз ты велишь, царь-батюшка... Алешка, сходи за сестрой.

С самого начала пиршества Варвара крутилась у дверей столовой палаты. Она убеждала себя, что должна присмотреть за подаваемыми блюдами, ведь с момента постройки дома здесь впервые пребывали столь почетные гости. На самом же деле ей, еще ни разу со дня приезда не покидавшей опорьевское подворье, было страх как любопытно глянуть на царя, его свиту, на заезжего английца. Варя часто прижималась к двери, впитывая в себя веселый гам, звон чаш, лихие здравницы. Однако же она и в мыслях не держала, что тоже может оказаться там, среди толпы хмельных мужчин. Приказ Петра застал ее врасплох. Услышав царские слова, Варя сдавленно охнула, а вглядевшись в злое и растерянное лицо отца, поняла, что она пропала. Все ее усилия добиться расположения батюшки будут погублены, если сейчас она порушит родовую честь, явившись совсем посторонним мужчинам.

Как затравленный зверек она заметалась по дому, разыскивая место, где ее не найдут, наконец, нырнула в подклеть возле поварни, где уселась на ларь с мукой и тихонько испуганно заплакала. Доносившийся издалека шум поисков только заставлял ее сжиматься от страха. Вдруг дверь в подклеть резко распахнулась, появилась рука со свечей, за ней последовала всклокоченная голова ключницы, которая при виде Вари радостно завопила:

- Сюда, Лексей Никитич, здеся она!

Пригнувшись, Алешка пролез в низенькую дверь, резко поднял сестру на ноги, вытащил на свет и гневно вскричал:

- Ты что, дурища, шутки шутить вздумала, царь из-за тебя на батюшку гневается, еще немного и беды не миновать! - тут Алешка замолчал, разглядывая зареванное лицо сестры, ее запорошенный мукой и пылью летник, - Во что ты себя превратила? Совсем, видать, нас ославить решила! - Он попытался стряхнуть грязь, но лишь еще больше замарал Варин подол. - Ладно, дожидаться тебя никто не станет, пойдешь какая есть, - и пребольно ухватив за руку, он поволок Варю к гостям.

Когда брат втолкнул ее в столовую палату, Варя поняла, что своим бегством сделала только хуже. Царь и впрямь гневался, его усы яростно топорщились, а обращенный к хозяину дома взгляд сулил грозу. Напуганный Никита Андреевич окинул поникшую фигуру дочери взглядом, в котором облегчение от того, что она появилась мешалось с яростью от вынужденного нарушения обычаев, и произнес:

- Вот, Петр Алексеевич, это и есть моя Варвара.

- Не изволь гневаться, государь, - встрял Алешка, - Спряталась, глупая.

Царь подошел к ней, крепко ухватил за подбородок, Варя в испуге зажмурилась.

- Что ж, боярин, - прогудел над ней голос Петра, - Давай уж, не жмись, нанимай дочери учителей, пущай шьет себе наряды, чтоб вскорости я ее увидал в ассамблее, а не то гляди у меня... На сей раз ослушания не потерплю! А ты, девица, не чинись, садись, выпей вина, - царь потянул Варю к столу. Та, потрясенная таким обращением, почти без памяти от страха перед отцовским гневом, не шелохнулась, ноги ее приросли к полу. Тетка Наталья бросилась на помощь племяннице:

- Что вы, Петр Алексеевич, совсем дитя испужали, - Наталья Андреевна обняла Варю, прикрыла ее концами своей шали. - Не бойся, поди, принеси гостям кваску. С некоторых пор квас у братца делают преотменнейший, отведайте, государь. Да и вам, судари мои, не мешало бы хлебнуть, а не наливаться водкой до потери лица человеческого, - собравшиеся притихли под строгим взглядом княгини. Наталья Андреевна вернулась на свое место возле Фентона.

- Что такое квас, миледи? - поинтересовался Джеймс, с интересом наблюдавший за предшествующей сценой.

- О, это весьма вкусный напиток, квас на Руси пьют еще со времен язычества. Его делают на вымоченном зерне или черством хлебе.

Джеймс брезгливо скривился. Звучало не слишком-то аппетитно. Почему во всем мире так любят есть и пить всякую гадость? В Индии на мясо выпускают червей, чтобы те его размягчали, в Африке из мух делают пирожки, а здесь, извольте видеть, пьют настойку на черством хлебе. Глотать ее должно быть весьма сомнительным удовольствием. Джеймс с некоторой опаской дожидался обещанного угощения.

В дверях появилась дочь боярина, с трудом тащившая огромную бадью кисло пахнущей жидкости. Она попыталась водрузить тяжеленный сосуд на стол, но он оказался слишком велик для хрупкой девушки. Бадья стала опасно крениться. Поняв, что сейчас все содержимое опрокинется на него, Джеймс наклонился через стол, подхватывая бадью с другого конца. Варвара, почувствовав, что чьи-то руки легли поверх ее рук, вскинулась, ее огромные, опушенные золотыми ресницами глаза цвета сапфира остановились на Джеймсе и, затрепетав, она замерла. Перед ней стоял королевич ее снов. Его серые глаза ласково глядели на нее, его сильные руки поддерживали ее. На несколько мгновений Варя застыла в немом блаженстве. Вдруг, сообразив, что в присутствии отца, государя и десятка свитских она бесстыдно пялится в лицо иноземному гостю, Варя застыдилась и отпрянула. Лишившаяся опоры бадья перевернулась и поток липкого кислого кваса окатил Фентона, не обминув и сидящих окрест.

Англичанин, чертыхаясь, пытался отряхнуть камзол. Недаром, ох недаром ему даже название этого напитка не понравилось. Боги морских глубин, какая мерзость!

Варя же, поняв, что испортила все, что только могла испортить, выскочила вон из столовой палаты, забилась в свою горницу и залилась слезами. Через часок, когда неистовые рыдания сменились уже тихими умиротворенными всхлипами, в горницу влетела Палашка. Распахнутые в пол-лица глазищи девки возбужденно горели. Не глядя на госпожу она метнулась к слюдяному окошку, прижалась к нему лицом, пытаясь разглядеть что-то на дворе и затараторила: