- Должен заметить, миледи, что вы очень изменились за последнее время. Вероятно, балтийское купание пошло вам на пользу, - еще не закончив фразы, Джеймс понял, что он отвратительно, непростительно груб. Собственная неправота заставила его еще больше разозлиться.

- Перемены преизрядные, сударь, причем не только во мне, а и во всех русских и европейцах, - спокойно ответила она. - Вот и наша дворня нынче много любезнее аглицкого дворянства. Любопытно бы знать, дворня ли облагородилась, дворянство ли омужичилось?

Она с невинным интересом ждала ответа.

"Вот как! - подумал Джеймс. - Милое дитя показывает зубки и преострые. Ладно, посмотрим, кто кого".

- Ради Бога, сударыня, простите меня. Если я был груб, то невольно. Я столь ошеломлен происшедшими в вас изменениями. Поверить не могу, что под скромной оболочкой теремной боярышни скрывались такие таланты и такая редкая, поистине неземная красота.

Но и комплементы не смутили красавицу.

- Милорд, вы расточаете мне любезности столь усердно, я начинаю думать, что английское посольство привезло с собой овечье стадо.

В этот момент музыка смолкла, чуть запыхавшаяся Варя присела в реверансе, к ним уже шагал царь, явно собираясь вернуть свою даму. Однако Джеймс не отпустил Вариной руки.

- При чем тут овечье стадо? - растерянно спросил он.

- Ну как же, в ваш прошлый визит в Россию вы сказали, что пасти овец - самое подходящее для меня занятие. Видно, сейчас как раз у вас, сударь, острая нужда в пастушках, вот вы и сыпете кумплементами. Как наряжаются аглицкие пастушки? Ежели наряд хорош, я, пожалуй, соглашусь.

Пустив напоследок эту парфянскую стрелу, она подала руку царю и умчалась с ним в новом танце.

Расстроенный Джеймс остался на месте. Чертовка знала о неосторожных словах, которые он произнес полгода назад в упоении победой и успехом. Она знала и не только не смущалась, но своей насмешкой сумела превратить его высказывание в оружие против него самого. Теперь не она выглядела неуклюжей провинциалкой, а он представал то ли грубияном, которого не следует пускать в хорошее общество, то ли глупым выдумщиком. Кажется, второй визит в Московию начинался крайне неудачно. Следовало срочно принимать меры. Джеймс быстро выловил в толпе посла.

- Лорд Витворт, надо исправлять неловкое положение. Сколько вы хотите за ту картину, что привезли в подарок Меншикову?

- А что я буду дарить фавориту?

- Вполне достаточно лошадей и бриллиантов. Так сколько?

- Пятьдесят гиней.

- Милорд, это грабеж!

- Нет, всего лишь маленькая месть за ваши выдумки. Так согласны?

- Черт с вами! Картина-то хороша?

- Божественна!

Слуга был послан в резиденцию посольства. Сэр Джеймс разыскал княгиню.

- Сударыня, позвольте мне загладить мою вину перед вами и вашей поистине очаровательной племянницей, - Джеймс возвысил голос так, чтобы его слышали остальные гости. - Мне хотелось бы перенять кое-какие разумные и достойные московские обычаи и преподнести нашим гостеприимным хозяевам небольшой подарок, - двое слуг втащили в палату огромный сверток. Холст сняли и Джеймс быстро глянул на картину:

- Это полотно известного немецкого живописца и изображает оно брошенную Ариадну. Герой Тезей, воспользовавшись помощью критской царевны Ариадны, убил грозное чудовище Минотавра, но вместо благодарности покинул ее на острове Наксос.

- Картина великолепна, - сказал благодарный и польщенный князь. - Как верно изображены печаль и стыд брошенной женщины.

- Однако же прекрасная женщина, которую не сумел оценить смертный герой, утешила свою гордость, став женой бога Диониса, - подошедшая Варя, опираясь на руку царя, любовалась картиной, а царь откровенно любовался ею.

- Гордость ее не пострадала, но ведь в мифе не сказано, что она нашла любовь и была счастлива, - ответил Джеймс.

- Так ведь и Тезея с того времени преследовали беды. Из всех кавалеров, что древних, что нынешних, только русские способны истинно хранить верность своему Отечеству, своему государю, своему слову и своей жене. Лишь русские способны служить неложно, ничего не требуя взамен, все иноземцы только в руки и глядят, наград ищущи.

Царь засмеялся:

- Знаю, Варенька, ты меня вечно коришь, что иноземцев привечаю, а своих не ценю. Да ведь своих сперва выучить надо, а потом воровать отучить.

И уже не обращая ни на кого внимания, царь и его прекрасная спутница заспорили о преимуществах иностранных и отечественных мастеров. Варвара отвечала почтительно, но твердо и разумно, так что беседа с ней явно доставляла Петру Алексеевичу искреннее удовольствие.

Джеймс снова начал закипать. Он прекрасно понял, что все словесные шпильки боярышни Опорьевы были направлены не царю, а ему, Джеймсу. Девушка находила возражение на каждое его слово. Она даже его подарок использовала, чтобы посмеяться над ним, намекнуть, что незамеченная им красота была высоко оценена другими. Вдобавок, княгиня Наталья Андреевна оставалась по-прежнему холодна. Чертовки точно поссорят его с Опорьевым и он потеряет надежного компаньона.

- Не стоит так волноваться, милорд, - голос, раздавшийся за спиной, заставил Джеймса подскочить на месте. Он круто обернулся и увидел Варю.

- Если вас беспокоит отношения с мои отцом, - она снисходительно улыбнулась, - То он почти ничего не знает, а о чем знал, то давно позабыл. Я же слишком блюду интересы нашей семьи, чтобы лишить отца доходов, проистекающих из ваших сделок. Так что, будьте покойны, ваш барыш в безопасности, - и также бесшумно как появилась, она ускользнула.

Джеймс яростно скрипнул зубами. Мало того что московская утопленница вместе со своей теткой весь вечер смеялась над ним, так она еще и осмелилась читать его мысли, угадывать его побуждения. Не-е-т, подальше от нее. Джеймс оделся и тихо покинул палаты князей Мышацких. Поистине, сегодня был не его день.

Сквозь темное окно Варвара утомленно глядела вслед последнему возку, отъезжающему от парадного крыльца. Все таки приезжая на чужие ассамблеи получаешь больше удовольствия. Больно тяжелая это работа, привечать таких разных гостей, даже если всего лишь помогаешь хозяйке дома, как она сегодня помогала тетушке. Правда, после нынешней выучки она и сама каких угодно гостей примет.

Она устало направилась в свою комнату, решив, что ехать в родительский дом в такую поздноту было бы глупо. К тому же завтра надо приглядеть, чтоб девки прибрались как след. Палашка помогала ей раздеться и трещала при этом без умолку, перебирая туалеты всех дам и достоинства всех кавалеров. Варвара привычно не слушала, думая о своем.

Мысли ее занимал царь Петр. Что-то государь последнее время все чаще оказывался возле нее. Танцует с ней, разговоры умные ведет с ней, вон даже про флот и армию ей рассказывает, чего с другими бабами никогда не делает. Отец радуется, а ей беспокойно. Почти каждый день стал к ним в дом заглядывать и обязательно, чтобы она ему чарочку поднесла с поклоном и поцелуем. А целует-то страшно, будто насильничает. И глядит при этом как кот на вкусную мышку. Меншиков Александр Данилович если с ним приезжает, вообще так пялится, что сразу в баню бежать охота, отмываться. Говорят, у них с царем одна полюбовница на двоих. Вот срам-то! От нее небось в опорьевский дом ездят.

Вообще жутко рядом с царем, зверь он. Третьего дня заявился прямо из Преображенского приказа, из пытошной. Наклонился к ней, разговор ведет об обычаях иноземных, о науках, о благородстве обхождения, а от самого паленой человечиной пахнет, как от дикарей-людоедов в тетушкиной книжке про путешествия в далекие страны. Батюшка говорит, что те, кто в Преображенский приказ попадают, все мятежники, злоумышленники супротив царской воли. Да неужто же так много их? Вон о прошлогодь трупы стрельцов на всех московских стенах болтались, вроде подавили бунт. А нынче опять кричат: бунтовщики, предатели, и в острог. Так скоро окажется, что вся Русь супротив царя в заговоре, нешто такое может быть? Всех казнит, сошлет - кем править будет? А поборы бесконечные? С каждой бани - по рублю и семи алтын дерут, с погребов - по рублю, точение топора - гривна, с дыма - по гривне. Даже помереть спокойно не дают, за гробы - тоже налог. Конечно, нужды военные: на солдат, на матросов, на флот, на артиллерию надо где-то деньги брать. Только любая хозяйка знает, что где нет ничего, там ничего и не возьмешь. Сейчас обдерет Петр народишко, с чего потом жить станет? Дал бы вздохнуть и бедным и богатым, людишки бы пообросли каким имуществом, да не боялись бы, что вскоре все отнимут, так добровольно бы больше отдали, чем сейчас у них силой вырывают. Варя вздрогнула. Хорошо, что никто не может прочесть ее мысли, ведь это крамола, за такое как раз в Преображенский приказ и попадают. Страшно возле Петра как возле смерти, подальше бы, а нельзя - царь!