— Мой-то батюшка тоже на войне воевал, — жаловалась девчушка, — да вернулся целехонек. А энтому шрапнелем ногу оторвало, ажно до самого колена. С той поры он горя не знает, как барин какой. Гасадарство ему по семь пенгё выдает…

Илку трясло. Есть совершенно расхотелось. Она потянула Дюлу прочь, мечтая об одном: как можно скорее очутиться снова в усадьбе. Обратно ехали в такой же повозке, но на этот раз все было совсем по-другому. Почти все время молчали, и дочка антиквара больше не находила октябрьское небо таким уж безоблачным и прекрасным.

Накануне отъезда обедали вчетвером на веранде, залитой теплым, почти летним солнцем. После домашнего мороженого со взбитыми сливками Аннушка предложила пойти прогуляться по лесу — кто знает, может, это последний хороший денек в этом году.

Они спустились в парк и вышли на дорогу через боковую калитку. Именно с этой минуты Илка оказалась рядом с Яничари, а Аннушка — с Дюлой. Подойдя к опушке, помещик принялся с жаром объяснять пештской жительнице правила лесоводства. Аннушка замедлила шаги.

В последние дни Дюле удалось нарисовать самому себе весьма неприглядный, почти отталкивающий Аннушкин портрет. Однако стоило им остаться в одиночестве, стоило ей мимолетно коснуться его руки, как тщательно выстроенная схема рассыпалась в прах.

— Скажите, зачем вы позвали меня сюда? — с внезапной резкостью вырвалось у Дюлы, когда они ступили в пронизанный солнцем лесок.

— Потому что хотела вас видеть, — ответила женщина так же коротко и сурово.

Прелестный профиль, высвеченный мягким, шелковистым светом, вдруг заставил Дюлу напрочь забыть все прошедшие годы. Аннушка сжала губы и смотрела прямо перед собой серьезно, без всякого кокетства. Дюла покорно шагал рядом с нею.

— Вы любите своего мужа?

— Люблю.

— О том, другом, вы тоже так говорили. О том, который умер.

— Я говорила правду.

— Почему вы вышли замуж за этого человека? — он дерзко мотнул головой в сторону узкой лесной тропинки, по которой уходили все дальше Илка и Яничари.

— Он увез меня с собой. А я не сопротивлялась.

— И теперь вы счастливы?

— Да. Как и вы. По крайней мере не чувствую себя одинокой.

— Теперь вы решили поиздеваться надо мной?

— Нет.

— Я действительно люблю свою жену. Если хотите знать, по-настоящему я полюбил ее именно здесь, в вашем поместье.

— Я тоже люблю своего мужа по-настоящему. Он не стал бы прыгать из-за меня в Тису, и все-таки я его люблю.

— Послушайте…

— Люблю. Он спас меня от вдовства, от моих родителей, которым надоело, что мужчины из-за меня не замечают моей сестренки.

— Аннушка…

— Да?

— Я не помню, что я хотел сказать. Дайте мне вашу руку.

— Нет.

— Я болван.

— У вас милая, очень красивая жена.

— Да.

— Почему вы женились на ней? Почему не приехали за мной в Сегед?

— Вы поехали бы со мной?

— Не знаю. Тогда, наверное, нет.

— А теперь?

— А теперь не о чем говорить. Пойдемте, не нужно так сильно отставать!

Она сделала шаг в сторону и пошла по траве. Слабый ветерок шевелил листву, пятна света метались по ее клетчатому английскому костюму. Аннушка стянула на груди концы желтой шали, выдав невольным жестом свое смущение. Она уже не рада была, что затеяла весь этот разговор, и действительно хотела догнать мужа. Дюла медленно шел по тропинке, глядя, как она петляет среди деревьев, ступая по опавшей листве.

— Почему вы не сказали мужу, что знаете меня? Хотя бы на это вы можете мне ответить? — он изо всех сил старался говорить сдержанно.

— Трудно объяснить. А вы почему ничего не сказали Илке?

— Потому, что я негодяй.

— И я не лучше вас.

— Аннушка…

— Ну вот, теперь все сказано. И вы все сказали. И я. Нет смысла продолжать. Давайте просто разговаривать, как… Ну, как они там, впереди… Я рада, что из вас вышел такой замечательный артист.

— Это не так.

— Скромничаете?

— Нет. Говорю правду.

Какое-то время они шли молча. Откуда-то издалека, из тенистой чащи молодого леса, донесся Илкин голос:

— Ау, где вы?

— Идем! — звонко откликнулась Аннушка.

Мужчины молчали.

Наверху в ветвях, нарушая тишину, порхали птицы. Листва над изящными стволами акаций становилась все гуще. В лесу, несмотря на ранний час, стоял полумрак. Солнца не было видно, жадные до света листья не пропускали лучей.

— Аннушка, — прошептал Дюла.

Их окутал туманный полумрак.

— Да?..

— Для меня вы навсегда останетесь…

— Кем же?

— Той девочкой…

— Не надо.

— На мосту.

— Замолчите.

— Хорошо, что вы не позволили мне себя поцеловать. С тех самых пор я мечтаю об этом поцелуе.

— Мы были детьми.

— А кожа у вас и сейчас точно такая же, как тогда.

— Не говорите со мной так, прошу вас!

— Я буду тосковать о вас всю мою жизнь. Я должен был сказать вам об этом, пока мы их не догнали.

Аннушка быстро пошла вперед.

— Скажите мне хоть слово, — взмолился Дюла, но женщина не обернулась. Минуту спустя она уже весело махала рукой Илке и Яничари.

— Пора возвращаться! — крикнула она. — Собирается дождь!

Она не ошиблась. Темнело на глазах. Яничари со смехом приобнял Дюлу за плечи.

— Ну, Дюла, сынок, хладнокровный же ты человек, скажу я тебе! Не боишься оставлять такую прелестную даму! А что, если бы я надумал за ней поухаживать?

Дюла улыбнулся.

— Упаси тебя Бог, дядюшка Иштван! Я ведь и убить за это могу!

— Вот это разговор! — Яничари одобрительно хлопнул Дюлу по плечу. — Ты настоящий мужчина. Я бы на твоем месте ответил точно так же. — И перевел взгляд на жену, устало прислонившуюся к дереву.

Тут они внезапно расхохотались. Все четверо. Лесное эхо рассмеялось им в ответ.

Аннушка оказалась права. Они и оглянуться не успели, как хлынул дождь. Тонкие листья акаций недолго выдерживали осаду. Открылись миллионы шлюзов, давая октябрьскому ливню дорогу к земле. Все четверо кинулись туда, где листва казалась чуточку погуще, и встали, тесно прижавшись друг к дружке. Дюле довелось еще раз ощутить Аннушкино прикосновение.

Дождь прошивал листву множеством мелких иголок. От влажной земли исходил удивительный аромат. Яничари снял пиджак и набросил его на плечи жене.

— По-моему, лучше не ждать, пока это кончится, кто знает, надолго ли, как-никак октябрь на дворе. Пойдем потихоньку домой.

Он обнял Аннушку за плечи, прижал ее к себе и двинулся обратно к усадьбе. Дюла хотел последовать его примеру и отдать жене пиджак, но Илка воспротивилась. Она застенчиво, по-детски прильнула к мужу, и они пошли рядом, слушая шорох опавшей листвы под ногами.

Яничари оказался прав. Дождь шел всю ночь. Шел он и в воскресенье утром, когда «форд», на этот раз с поднятым верхом, двинулся в сторону Кечкемета, героически преодолевая грязь и глину. Пушта равнодушно принимала на себя удары тяжелых струй. Илку пугало это водяное буйство, даже под крышей машины ей было не по себе. Она не могла дождаться, когда они наконец сядут в поезд. Ветер раскачивал деревья на обочинах шоссе. Дюла рассеянно следил за ними взглядом и был в это время уже не самим собой, а Тузенбахом. Не было больше никакого «форда», он гулял в саду у Прозоровых и говорил Ирине: «Какие пустяки, какие глупые мелочи иногда приобретают в жизни значение вдруг, ни с того ни с сего!»

За рулем сидел Яничари. Лицо его было неподвижно, он напряженно вглядывался в маслянисто блестевшую дорогу. Рядом с ним молча сидела Аннушка.

ГЛАВА 7

Одиночество

Скоропалительная Дюлина женитьба окончилась не менее скоропалительным разводом. Случилось это на Черном море, в Варне. Шел третий год их с Илкой совместной жизни. Летом Дюла получил отпуск, и они отправились путешествовать по Европе. Побывали на юге Италии, в Югославии и под конец приехали в Болгарию.