Как отшельник Петр Дамиани проповедовал крайний аскетизм и, в частности, популяризировал метод самобичевания с одновременной декламацией псалмов - «hoc purgatorii genus», как он его называл, согласно которому каждый псалом должен сопровождаться сотней ударов кожаной плетью по обнаженной спине: при чтении всей Псалтири, таким образом, должно наноситься пятнадцать тысяч ударов (неудивительно, что некоторые следовавшие этому методу монахи в результате забивали себя до смерти). Он доказывал также преимущество для клириков полумонашеского образа жизни в соответствии с уставом св. Августина («Об общинной жизни каноников»: «De communi vita canonicorum»), утверждая при этом, что «апостолы и их последователи были настоящими истинными монахами». Кроме того, Бог, с точки зрения Петра, научает человека благой жизни — в том числе и монашеской — через природу и повадки животных, на примере которых люди могут понять, какому поведению следует подражать (и оно может быть мудро заимствовано), а какого следует остерегаться и избегать: «Nam et naturales actus pecorum per spiritualem intelligentiam reperiuntur in moribus hominum; sicut et in hominibus aliquid invenitur, quod ad officia pertineat angelorum. Rerum quippe conditor omnipotens Deus, sicut terrena quaeque ad usum hominum condidit; sic etiam per ipsas naturarum vires, et necessarios motus, quos bruts animalibus indidit, hominem salubriter informare curavit. Ut in ipsis pecoribus homo possit addiscere quid imitari debeat, quid cavere, quis ab eis mutuari salubriter valeat, quid ride contemnat» («О состоянии доброго монаха и о тропологии различных животных»: «De bono religiosi status et variarum animantium tropologia», II). Как один из главных пастырей Церкви Петр отстаивал также такую гармонию равно необходимых духовной и светской властей (сравниваемых им с душою и телом в человеке), при которой первая освящает вторую, а вторая охраняет первую: характерно, что он выступал против участия клириков в военных операциях (священник не должен брать в руки меч даже для защиты веры) и, не одобряя как таковую инвеституру мирян, не призывал, однако, не признавать ее совершенно.
Являясь подобно своему другу Гильдебранду (будущему папе Григорию VII, 1073—1085) активным сторонником реформ, направленных на утверждение безбрачия (целибата) для духовенства и искоренения симонии (практики продажи и покупки священнического сана и церковных должностей, получившей свое название по имени библейского Симона Волхва: Деян. 8, 18-19), Петр Дамиани сотрудничал с одним из их инициаторов, императором Генрихом III Черным (1046-1056), обращался с призывами к энергичным мерам по их проведению к папам Григорию VI (1045-1046), Клименту II (1046—1047), Льву IX (1049—1054), спорил об их характере с кардинал-епископом Гумбертом Сильва-Кандидским (автором «Трех книг против симонийцев»: «Libri tres adversus simoniacos») и посвятил им специальные труды: «Благодатнейшую книгу» («Liber gratissimus», 1052), «Синодальное постановление» («Disceptatio synodalis»), «О безбрачии священников» («De coelibatu sacerdotum»). Однако при этом он, в отличие от другого последователя Ромуальда Камальдолийского — вышеупомянутого Иоанна Гвальберта, не отвергал действенности церковных таинств (в том числе и священства), совершаемых симонийцами, и потому выступал против поголовного низложения их и рукоположенных ими (тем более что Петр сам принадлежал к последним). Особого внимания в данном контексте заслуживает также написанная в форме специального послания ко Льву IX «Книга Гоморры» («Liber Gomorrhianus ad Leonem IX», 1051), в которой Петр, гневно осуждая распространенную среди современных ему монахов практику гомосексуализма, одновременно подвергает ее детальному анализу и тщательной классификации, когда уже в первой главе упомянутой работы говорит «о разнообразии грешащих против природы (de diversitate peccantium contra naturam)», которых он - в соответствии со степенью тяжести их греха и суровости полагающегося за него наказания - делит на занимающихся индивидуальной мастурбацией, занимающихся взаимной мастурбацией, занимающихся межбедерным совокуплением и занимающихся доводимым до конца, т.е. анальным, совокуплением: «Ut autem res vobis tota per ordinem pateat, ex hujus nequitiae scelere quatuor diversitates fiunt. Alii siquidem secum, alii aliorum manibus, alii inter femora, alii denique consummato actu contra naturam delinquunt; et in his ita per gradus ascenditur, ut quaeque posteriora praecedentibus graviora judicentur. Major siquidem poenitentia illis imponitur qui cum aliis cadunt, quam iis qui per semetipsos sordescunt; et districtius judicantur qui actum consummant, quam ii qui inter femora coinquinantur. Hos itaque corruendi gradus artifex diaboli machinatio reperit, ut quo altius per eos ascenditur, eo proclivius infelix anima ad gehennalis barathri profunda mergatur» («Lib. Gom.», I).
Будучи, с одной стороны, прекрасно образованным в области свободных искусств, а с другой стороны, всецело приверженным аскетической традиции презрения к миру и веку сему (contemptus mundi, contemptus saeculi), Петр Дамиани — подобно тому как это делал задолго до него Тертуллиан, — выступает в своих сочинениях резко против увлечения христианами (и в особенности монахами) светскими науками, представляющими собою не «учение» (studia), но «одурение» (stultitia), и отвлекающими душу от спасения: «О святой простоте, противостоящей горделивой науке» («De sancta simplicitate scientiae inflanti anteponenda»), «О монашеском совершенстве» («De perfectione monachorum») и др. Ведь, согласно Петру, само желание знания, послужившее причиной первородного греха, а потому и вообще источником всех человеческих зол, вложил в людей дьявол (Быт. 3, 1-7): «Далее, замышляя навести на нас полчища всяческих пороков, он поставил жажду знания как бы предводителем войска, и таким образом, через нее, двинул на несчастный мир отряды всевозможных нечестий (Porro, ut vitiorum omnium catervas moliebatur inducere, cupiditatem scientiae quasi ducem exercitus posuit, sicque per earn infelici mundo cunctas iniquitatum turmas invexit)» («De sanct. simplic.», I). Противопоставляя «правила Доната» (красноречие) и «правила св. Бенедикта» (благочестие) и отказываясь служить «смертоносным буквам», Петр утверждает, что даже изобретателем грамматики был не кто иной, как сам дьявол, учивший Адама и Еву склонять слово «Бог» (Deus) во множественном числе: «И будете как боги (Et eritis sicut dii)» (Быт. 3, 5). Однако в то же время, несмотря на такие свои заявления, как «Моя грамматика — Христос» («Epistola VIII», 8), он активно и умело использует в собственных полемических трудах хорошо знакомые ему как диалектические, так и риторические приемы.
С указанными воззрениями связан также принципиальный отказ Петра Дамиани от попытки построения какой бы то ни было рациональной апологетики христианства, предполагающей применение логического метода в истолковании догматических положений Церкви, базирующихся на богооткровенных истинах и потому принципиально превосходящих всякое умственное постижение и не нуждающихся в оправдании перед лицом человеческого разума: «То что исходит из рассуждений диалектиков или риторов, нельзя так просто распространять на божественные тайны; и не так обстоит дело, чтобы придуманное для использования в качестве доказательств силлогизмов или заключений речи жестко подчиняло себе священные законы и противопоставляло необходимость своих выводов божественной мощи» («De div. omnip.», V). Заявляя, что дабы «не потерять свет сокровенной добродетели и прямую тропу истины, увлекшись последовательностью внешних слов», «опытность человеческого искусства в тех случаях, когда она применяется к исследованию священных речений, не должна присваивать себе нахально (arroganter) право учительства, но [должна] подобно служанке госпожи прислуживать в послушании рабском (sed velut ancilla dominae quodam famulatus obsequio subservire)» («De div. omnip.», V), Петр фактически формулирует будущее классическое выражение, определяющее место светского знания по отношению к духовной мудрости: «Философия - служанка богословия (Philosophia ancilla theologiae)» (ср.: Притч. 30, 21—23).
