— Нет, мама, я могу приходить к тебе, когда захочу, — Телемах улыбнулся царице и нежно обнял ее, гордясь неувядающей красотой своей матери. Правда теперь, подойдя к легендарной Пенелопе поближе, Габриэль различила между ее бровями и в уголках карих глаз тонкие морщинки. — Все в порядке, просто я не хотел, чтобы нас видели. Эти девушки сказали, что они наши друзья, мама.

— Друзья?

— Я им верю. Но я привел их сюда не поэтому. У них есть вести от отца.

Пенелопа дрожащей рукой оперлась на край станка и медленно опустилась на подушки. Встревоженные, потемневшие глаза пробежали по лицу Габриэль и остановились на Зене:

— Вы… Вы его видели? Моего мужа? Одиссея?

— Да, мы его видели. Каждая по-своему, — тихо ответила воительница.

— Он жив?

— Был жив, когда я видела его в последний раз.

— Где?.. — царица не смогла договорить и обхватила рунами шею. Телемах опустился на колени рядом с матерью и обеими рунами сжал ее ладонь.

«Царевич будет по-настоящему красив», — думала между тем Габриэль. Упругие завитки волос, темных, как у его матери, на которую он впрочем был не так уж похож; безупречный прямой нос, смуглая кожа и глаза цвета зимнего моря, вздыбленного бурей. Высокие скулы, широкие плечи, длинные мускулистые ноги, — царевич был совсем молод, но в нем не было юношеской нескладности, обычной для пареньков, у которых едва пробивается первая борода и ломается голос. Если бы его слова не были так угрюмы, а рот не кривился так избалованно… «Но будем справедливы, — размышляла Габриэль, пока Зена рассказывала царице о своей встрече с Одиссеем под стенами Трои, — Телемаху не слишком везло. Он рос без отца, а мать до сих пор оберегает его от малейшей неприятности. Я бы такого не вытерпела. К тому же сорвался план, который он так старательно продумал и надеялся довести до конца. А тут еще Драконт…» С тех пор, как подруги познакомились с Телемахом, он не позволял себе дуться, ныть или огрызаться. Зена не стала бы терпеть подобные выходки от ребенка, несмотря на его происхождение. Мальчик правильно оценил обстановку. И это уже кое-что.

В комнате вдруг воцарилась тишина, слышались только приглушенные рыдания. Зена закончила свой рассказ, царица уронила голову на руки, спрятав лицо. Телемах в растерянности склонялся над ней, не зная, как утешить или что сделать. Воительница взглянула на Габриэль и указала на Пенелопу. «Расскажи ей о видении. Но только не все», — говорили глаза Зены. «Будто бы я могу так поступить с царицей!», — возмущенно подумала Габриэль. Она слегка нахмурилась, размышляя, как бы поделикатнее преподнести свою историю.

Зена прошла мимо ткацкого станка и осторожно похлопала царицу по плечу:

— Моя подруга расскажет тебе остальное. Я буду на балконе, прослежу, чтобы никто не помешал.

Пенелопа прерывисто вздохнула и села чуть прямее; ее темные глаза покраснели, а когда царица попыталась улыбнуться, ее губы дрожали:

— Я уже знаю, что он выжил в сражениях и покинул спутников. Вернувшись на родину, Нестор прислал мне гонца, а потом пришла весточка от Агамемнона, моего старого друга. Он сообщал, что отплыл гораздо позже моего мужа и будет рад увидеть нас в своем царстве. Мне известно, что жена Агамемнона была против его участия в Троянской войне, но она чужеземка и мы никогда не ладили друг с другом. — Пенелопа промокнула глаза и слабо улыбнулась сыну: — Не беспокойся, Телемах.

— Мама, — нежно произнес царевич и коснулся ее щеки. Пенелопа поймала его руку и не отпускала все время, пока Габриэль выбирала, что именно ей рассказать. «Так, о Цирцее скажу, о Калипсо ни слова», — решила наконец девушка.

— Может быть, это звучит странновато, — начала Габриэль, — но я училась у бродячих певцов и, знаете, бывает, что когда я прохожу по тем местам, где был кто-то из героев, я погружаюсь в видения, — Габриэль и сама понимала, что ее слова не очень-то убедительны, но царица вся обратилась в слух. Глаза ее высохли, слабая улыбка заиграла в уголках красивых губ.

— Ах, — прошептала Пенелопа, — как чудесно видеть такие сны! Боги не дали мне такого дара, и я могу лишь верно и терпеливо ждать, когда мой Одиссей вернется на родину, — она отпустила руку Телемаха. — Сын мой, почему бы тебе не помочь воительнице? — Царевич кивнул и вышел. Пенелопа проводила его взглядом и, когда он скрылся за тонкими шторами, понизила голос и подозвала Габриэль поближе. — Женихи осаждают меня, они оскверняют дворец и разоряют деревни. Никто не верит, что Одиссей жив. Этот военачальник, он называет себя Драконт, не первый и не последний. Он вынуждает меня выйти за него замуж, наречь его царем и признать опекуном моего сына. Он говорит, что может доказать мне, будто Одиссей погиб неподалеку от Трои.

— Это ложь, — возмущенно прошептала Габриэль. — Хорошо, что вы не сказали об этом Телемаху.

Пенелопа попыталась рассмеяться, но у нее не получилось:

— Я делаю, что могу, чтобы защитить его. Но… теперь это почти невозможно. Сын так… так зол! Говорит, что должен разделаться с Драконтом, но ведь здесь целое войско! — царица тяжело вздохнула и снова вытерла глаза. — Телемах еще совсем ребенок. Я понимаю, ему нелегко подчиняться мне, но так безопаснее.

Габриэль улыбнулась и украдкой взглянула через плечо. Убедившись, что в покоях никого нет, она сказала:

— Ах, царица! На вашем месте я бы позволила Зене позаботиться о мальчике, пока здесь творится это безобразие. — Пенелопа посмотрела на девушку и покачала головой. Габриэль подняла руку. — Я знаю, что вы сейчас чувствуете. У меня пока нет сына, но я понимаю, что вы любите его больше жизни. Царь давно пропал, Телемах его единственный сын, наследник. Вы помните его младенцем, потом он учился ходить, но Телемах уже не ребенок. Он вырос и готов защищать вас.

— Ему не по силам! Они… они убьют его!

— Что ж, может, и так, — признала Габриэль, — если никто не поддержит его. Мальчики всегда стремятся оберегать Красавиц матерей, а Телемах особенно — ведь отца давно нет с вами.

Царица вздохнула:

— Я знаю, что он хочет меня защитить, — она провела рукой по щеке. — А красота… Если б только мой бедный Одиссей вернулся домой и смог ее увидеть!

— Он всей душой стремится к вам, — мягко сказала Габриэль. — Конечно, вы уже не та девочка, которую он взял себе в жены, но и он изменился. Мне кажется, Одиссея не соблазнит ни одна нежная красавица. — Пенелопа печально улыбнулась и покачала головой. Габриэль взяла ее за руку. — Нет, правда. Держу пари, вы много разговаривали вдвоем о том, что вы любите… обо всем на свете.

Взгляд царицы скользнул куда-то вперед и остановился на широком ложе. Глаза Пенелопы были отсутствующими, но улыбка, озарившая ее лицо, сделала ее на двадцать лет моложе.

— О музыке, — мечтательно произнесла царица. — Нам нравились забавные истории, которые пели странники. Трагедии мы не любили — они слишком печальны. А еще мы поднимались на гору. Сейчас ее скрывает ночь. Там высокие травы, душистый воздух и оттуда открывается вид на материк. Мы брали с собой еды на целый день, затевали шутливые споры. О цветах, откуда они родом и почему такие красивые; об облаках, о небе, о рыбах. Нам нравилось думать обо все на свете. Я рассказывала ему, какой бог оберегает цветок, или реку, или птицу, а он только отмахивался. Говорил, что можно выдумать сколько угодно богов, а цветку все равно нужны земля, дожди и пчелы. А если боги все будут делать самолично, у них больше ни на что не останется времени. Он был ужасно непочтителен к ним. Ах! — опять вздохнула Пенелопа, но на этот раз она была счастлива. Ее потеплевший взгляд вновь скользнул по Габриэль. — Спасибо, дорогая. Ты столько для меня сделала! Ты помогла мне снова почувствовать себя счастливой.

— Но я же ничего не сделала, — возразила Габриэль.

— Ты выслушала меня. Немногие умеют слушать так, как ты. Это чудесный дар, — царица подняла глаза. В покоях появилась Зена. Она бесшумно прошла через комнату и опустилась на одно колено перед царицей. Так она могла говорить тише.