— Так, дружище, — пробормотала она еле слышно, — я знаю, что вообще-то ты мужчина. Иди к товарищам и скажи им, чтоб пришли и отведали моего угощения, — Зена поймала свинью за ухо и, склонившись над животным, продолжала нашептывать: — Докажи-ка, что ты и вправду умен. Помни, что рядом волшебница, которая нас обоих убьет, если увидит. Последи, чтобы она меня не заметила, — воительница отпустила ухо борова и пнула его в откормленный зад. — Шевелись! — свинья выпучила глаза, развернулась и бросилась прочь из кустов.

Некоторое время Зена не знала, понял ли боров хоть слово из того, что она сказала, но вскоре увидела, как он трется около точно такой же свиньи и быстро двигает пятачком. Она стала размышлять, каким образом животные разговаривают — если они вообще разговаривают, но вовремя остановилась. С тихим проклятием она отбросила неуместные мысли и сморщила нос: до нее донесся слабый, но невыносимый запах грязных свиней. «Еще в родительской деревне терпеть их не могла. Не вижу причин, чтобы полюбить теперь». Да, когда-то эти животные были людьми: верными мужьями, любимыми сыновьями и почтенными дедами; они защищали свои семьи от типов вроде Каламоса — любой ценой.

Они пахали землю и рубили дрова, — брали на себя непосильную для женщин и детей работу. Воительница сжала зубы, и в глазах ее зажглись ледяные синие огни. «В следующий раз, Цирцея, играй с мерзавцами вроде Каламоса», — мрачно подумала Зена. Полдюжины свиней, задыхаясь, пробрались сквозь заросли. В их глазах светились страх, недоумение и мольба.

Габриэль откинула со лба волосы и попыталась продолжить разговор:

— А, в самом деле, почему ты превратила мужчин именно в свиней? Ну, почему не в бабочек? Они бы занимали меньше места и только порхали бы с цветка на цветов… Отличная идея, тебе не кажется?

Цирцея кисло улыбнулась:

— Они все равно умудрились бы наделать гадостей. Неужели ты не понимаешь, девчонка? Облик не имеет значения! Можно превратить их в змей, жуков, летучих мышей, леопардов или кроликов, это абсолютно неважно! — в ее голосе появились ворчливые нотки. Мгновение спустя волшебница овладела собой, и тембр ее голоса снова упал до низкого робота, которого Габриэль боялась больше всего. «Она же совращает! — вдруг догадалась девушка. — Точно, совращает! Цирцея не знает другого способа общения с людьми. — Габриэль тяжело вздохнула. — Правда, может превратить в свинью». Она нервно переступила с ноги на ногу, развела рунами и кротко улыбнулась:

— Так почему же в свиней? Не то, чтобы ты плохо объясняешь… Наверное, я такая глупая — до сих пор ничего не поняла.

Цирцея отрывисто рассмеялась и запустила тонкие пальцы в длинные, свергающие рыжие волосы:

— Маленькая девчонка! Все мужчины свиньи. Спроси любую женщину, и она скажет тебе то же самое.

«Но Перифер не подлец, хоть он и оставил меня, — подумала вдруг Габриэль. — И Арганон тоже очень мил. А малютка Юмаюс рядом с огромной Изифью! Ну и что, что у него пятачок вместо носа». Девушка выпрямилась, расправила плечи, подняла голову и гордо улыбнулась:

— Маленькая? Да я раза в два больше тебя! И знаешь что? Ты, конечно, опытнее меня, но все равно ошибаешься!

Глаза Цирцеи сощурились и превратились в две крохотные щелки. Рот волшебницы уродливо скривился:

— Ты хочешь поспорить со мной, смертная? Габриэль вздохнула и покачала головой. Тянулась долгая, неловкая пауза.

— Слушай, — торжествующе воскликнула девушка, — я все делаю не так! Я вовсе не собираюсь спорить. Я не стала бы спорить, даже не будь у тебя волшебного… э-э… дара. Но, кажется, я поняла, в чем твоя беда, Цирцея. Ты просто недовольна жизнью, — чародейка бросила на Габриэль яростный взгляд, разговор стал задевать ее за живое. — Нет, правда! Ты всегда видела не лучших мужчин. Знаешь, я думаю, ты правильно сделала, что сбежала со своего острова. Там ты общалась с кем попало: со всеми. Кого волны выносили на берег, верно? Но теперь ты можешь выбирать сама. Ты узнаешь людей с другой стороны. Можешь отправиться в любой город и там встретишь юношей, далеких от войн и морских путешествий. Просто разберись, чего ты хочешь.

Габриэль обвела взглядом луг, и на глаза ей не попалось ни единой свиньи. Цирцея слегка нахмурилась и откинулась на подушки, зачарованно внимая непрерывному потоку слов, который обрушила на нее Габриэль.

— Ты злишься на жителей Итаки и превращаешь их в свиней потому, что седеющий человек средних лет отверг тебя, да?

— Я хотела, чтобы он остался, — жестко начала было волшебница, но, покачав головой, девушка оборвала ее.

— Конечно, Одиссей тебе понравился. Наверное, на корабле не было человека, красивее и мужественнее его. А тебе известно, что он только что вернулся с другого острова, где он… где он лежал в просторном зале и ел виноград из рук бессовестной девчонки, одетой лишь в тонкий прозрачный хитон?

— Как ты это узнала? — перебила Цирцея.

— Ах, у меня было видение, — щебетала Габриэль. — Я возмущена! Что, если бедная Пенелопа узнает об этом?

— Калипсо! — проворчала волшебница. Габриэль удивленно заморгала:

— Так эта бесстыдница — Калипсо? Ой, можно я присяду? Ноги устали, — побаловалась девушка, опускаясь на траву. Мы долго тебя искали, знаешь ли. Калипсо! — Задумчиво продолжала она, стараясь не замечать ярости Цирцеи. — Что ж, это все объясняет! Наверное, ты думала, что он нежничает с ней, но ты не…

— Я даже не знала, что он был у нее, — выкрикнула волшебница.

— Вот как! Одиссей провел у нее семь лет, он не помнил, кто он, и не замечал, как течет время: так нимфа Калипсо поступает с мужчинами.

— Она… Что она делает? — Цирцея нащупала подушку и подложила ее под локоть.

— Разве ты не знаешь? Она может заставить человека позабыть прошлое, вот и все. На этом ее чары заканчиваются. Готова поспорить, это единственная причина, по которой Одиссей был с нею. Но к тому времени, как ему удалось сбежать…

— Так он сбежал? — грубо спросила волшебница. Габриэль пожала плечами, теперь она чувствовала себя уверенней:

— Ему помогли боги, послав к нимфе Гермеса. Царем интересуются многие, правда, далеко не все желают ему добра. Ведь его имя означает «сердящий богов», — девушка поерзала. — Извини, у меня там синяк. Меня ущипнули.

Цирцея усмехнулась и надменно изогнула губы, но минуту спустя на них показалось слабое подобие улыбки. Она дотянулась до одной из разбросанных подушек и предложила ее Габриэль.

— Спасибо, — поблагодарила та, устроившись поудобнее. — Так вот, это даже к лучшему, что ты прогнала Одиссея. Посейдон не очень-то его любит, и если твой остров не сплошь гористый… — Габриэль многозначительно помолчала. Цирцея, казалось, размышляла над ее словами. Глаза ее были широко раскрыты. — Думаю, без него тебе будет гораздо лучше, — убеждала Габриэль. — Да ты… Ты только посмотри на себя! — Цирцея взглянула на собеседницу. — Ты же красавица! Я таких никогда не видела!

На лице волшебницы показалось неподдельное изумление:

— Ты думаешь, я хорошенькая? — она покачала головой: — Да нет, это одежды, волосы, жемчуга…

— Чепуха! У тебя потрясающие глаза, а какие волосы… О!

Волшебница нежными пальцами отделила одну прядь и залюбовалась. Эти волосы она получила от Гелиоса, своего отца, и в них был блеск солнца. Уголки ее рта приподнялись:

— Правда?

— УЖ поверь мне, — сказала Габриэль. — И тебе не нужна магия, чтобы заполучить отличного мужчину, — она склонилась к чародейке и прошептала: — Просто тебе не хватает уверенности.

В это время в кустах Зена скормила свиньям остатки варева, повесила пустой мех на ближайшую ветку и посмотрела в озабоченные глаза Животных. По всей видимости, свиней было около тридцати, и запах стоял просто невыносимый:

— Все здесь? — чересчур мягко спросила она. Боров, первым глотнувший варева, опустил голову и медленно поднял ее опять.

— Никого не забыли? — Зена сделала знак рукой. — Будьте здесь. Я позову. — Озираясь, она попятилась прочь; свиньи оставались неподвижны. Воительница развернулась и поспешила к роще.