— О нет, так легко вам от меня не отделаться, — мягко протянула она. — Вы похитили девочек, вам их ивозвращать. Габриэль?..

— Да?

— Останься здесь, последи за ними. Я пойду поищу следы и попробую узнать, куда направилось чудовище.

— Что ты в этом понимаешь?! — вмешалась непокорная охотница. — Я все могу уладить! Мне казалось, ты так беспокоишься о слабых и беззащитных, а на самом деле…

— Замолчи, — резко приказала Зена. — Иксос рассказал правду, так? — воительница дождалась ее кивка ипродолжила: — Отлично. Следы искать я буду сама. Не верю больше ни единому твоему слову: даже если ты скажешь, что вода стекает под гору.

Она посмотрела на бледную, неподвижную Габриэль, на Гомера, устремившего бессмысленный взгляд вдаль, беззвучно шевелящего губами, и решила повторить указания:

— Послеживай за Аталантой, а я поищу следы. Не поддавайся на их уговоры и не делай того, о чем впоследствии будешь сожалеть. Не вздумай ее отпускать, она это не заслужила.

— Обещаю, — бесстрастно ответила Габриэль. Когда воительница скрылась из виду, над тесной поляной повисло неловкое молчание. Иксос подтянул ноги к груди и уставился на свои колени; Гомер, казалось, был на распутье и мучительно раздумывал, остаться ему с Габриэль или вернуться в Афины. Но разве он найдет обратную дорогу? Аталанта лежала неподвижно и смотрела прямо перед собой; лодыжки ее дважды обвивала грубая веревка, завязанная огромным и очень сложным УЗЛОМ.

Габриэль подавила вздох: бегунья казалась такой ранимой и хрупкой, такой тонкой, юной и беспомощной… И в то же время она затеяла…

— Зачем? — вслух спросила девушка. Гомер вздрогнул, Иксос резко поднял голову. Одна Аталанта не шевельнулась, но минуту спустя и она подняла глаза.

— Зачем? Что ты хочешь этим сказать? Зачем люди вообще живут?

— Философские материи меня не интересуют, — подражая Зене, весомо оборвала ее Габриэль. Слова ее прозвучали очень сердито, чем немало удивили поэта, да и охотницу тоже. — А если б интересовали, я бы отправилась на гору в Афинах и послушала бы старых мудрецов, играющих в вопросы и ответы. Зачем тебе понадобилось мучить несчастных девочек?! Как можно рисковать их жизнями ради собственной славы?! Ведь среди их слепая Навсикая, только подумай, — Аталанта, не отвечая, смотрела на свои руки. — Я… Я приехала в Афины, чтобы хоть раз в жизни взглянуть на прекрасную, легкую, непревзойденную Аталанту, бегунью иохотницу. Пока ты была на дорожке, я видела ее! Почему, зачем ты все испортила? Я… скажи мне, я хочу знать!

Повисло долгое, напряженное молчание. Гомер переводил взгляд с Иксоса на Аталанту, с нее на Габриэль иобратно. "Бедняга охотник! Он больше всех натерпелся. Рисковал собой, потерял старого друга и все радиглупой затеи тщеславной девицы!" Певца захлестнула волна воспоминаний: Гомер подумал о легенде, слышанной им в Академии.

Ахилла ждала бессмертная слава. Боги предоставили ему выбор: жизнь обычного человека, длинная испокойная, или жизнь героя, полная подвигов, блистательная, но короткая, как вспышка молнии. Юноша выбрал второе.

Мать Ахилла, Фетида, сделала своего сына неуязвимым, окуная его в священные воды Стикса. Она держала мальчика за пятку, пятка и осталась единственным незащищенным местом на его теле. Ахиллесова пята… Когда Одиссей стал собирать армию, пришла пора звать на помощь великих героев. Фетида знала о предсказании Калханта: греки возьмут Трою, но только ценой жизни Ахилла. И воспротивилась судьбе. Она переодела сына девушкой, поселила среди царевен на женской половине дворца, но и это не помогло. Одиссей не сомневался, что Ахилл где-то в доме, и догадался, что задумала Фетида. Хитроумный царь переоделся коробейником, закутался в простую тунику, спрятал лицо под изношенной шапкой и зашел во двор, выставив лотки с шелками и лентами, а рядом, будто случайно, лоток с отличными клинками. Ахилл не стал ворковать вокруг лотков с лентами, как другие женщины, а кинулся к оружию. Обман был раскрыт.

Страшно подумать, что Ахилл мог не встать на сторону греков! Еще неизвестно, как бы окончилась тогда Троянская война. К счастью, судьба распорядилась иначе. Нельзя же думать только о себе и не видеть ничего дальше своего носа!

Гомер задрожал, предвкушая, какую песнь он напишет, вернувшись. Раньше ему не приходило в голову подать историю спасения девочек с такой точки зрения. Эту идею надо использовать. "О, Музы, легенда будет великолепной! Но… если хоть одна бегунья погибнет, я всю жизнь не смогу об этом забыть. Может, я даже не смогу больше петь".

Раздраженный голос Аталанты вернул его на землю:

— Ты все равно не поймешь! Ты не такая!

— Я хочу понять. Ну, скажи, наконец, почему? Ты подвергла девочек жестокой опасности…

— Не грозила им никакая опасность, все было продумано! — выкрикнула охотница, громко всхлипнула иотвернулась, скрывая рыдания. — Я не могла знать, что так выйдет!

— Военачальник, проигравший сражение, говорит то же самое, — тихо произнес Гомер, вспоминая курс истории. Габриэль удивленно посмотрела на него и замолчала. — Наш учитель в Академии всегда подчеркивал это, и он прав. Провалившаяся тактика, грубейшие ошибки в стратегии, досадные просчеты… с кем не бывает. "Этого я предвидеть не мог".

Обычно мягкий взгляд певца стал обвиняющим, невыносимым, он смотрел охотнице прямо в душу. Аталанта порывисто отвернулась, плечи ее опустились.

— Даже если ты не хотела, чтобы все так обернулось, теперь это не имеет значения, — произнесла Габриэль. — Ты подумала, что придется пережить девочкам, оторванным от родителей, похищенным разбойниками в масках? Их увезли далеко в горы, заставили идти по лесной чаще, провести холодную ночь в одних легких хитонах. Ты представляешь, что они испытали, какой ужас? Они боялись не смерти, в этом возрасте мало о ней думают. Даже если не один из твоих грубиянов не протянул к ним грязные руки, даже если мы спасем их из лап Сфинкса, ты знаешь, что они будут видеть во сне? Годами, а может быть, до конца дней.

Аталанта выпрямилась и гордо вздернула подбородок:

— Какое мне дело до того, что творится в душе у сопливых девчонок? Родной отец отнес меня в лес, когда мать еще лежала в постели после родов. Он оставил меня на ледяном валуне, надеясь, что я погибну. Моя душа изранена с первых дней! Вместо матери ко мне подходила медведица и поила своим молоком! Ты видела этих девчонок: распахнутые наивные глаза, зубы так и сверкают, вечно-то они смеются, хихикают… Может быть, частица настоящей жизни — как раз то, что им нужно, — горько проговорила охотница. — Я с рождения знала, каков этот мир.

— Понятно, — сухо перебила Габриэль. — Тебе плохо, ты натерпелась, значит, и остальные не имеют права на счастье? Можно подумать, тебе одной пришлось нелегко! По-твоему, моя жизнь — чудесная сказка? И его тоже? — она кивнула на Гомера. Аталанта перевела взгляд с поэта на девушку, зло пожала плечами и уставилась на кучку сосновых игл у своих рук.

— То, что сделал твой отец, ужасно, — тихо продолжала Габриэль. — Не всем приходится пройти через такое. Но ты росла, окруженная любовью и заботой: посмотри, на что пошел Иксос лишь потому, что не смог сказать тебе "нет"! Ты не ценила его преданности и любви, лелеяла только свою ненависть к отцу. — Губы Аталанты дернулись, охотница отвернулась. — Какой толк думать о том, что ты не в силах изменить? Прошлого не вернешь. Если ты хранишь в душе черный след, значит, ты проиграла. Ты уцелела, но не можешь быть счастливой, ты хранишь злобу и ни в чем не видишь смысла. Я права? — потребовала она ответа. Не получив его, мягко прибавила: — Лично я не назову это жизнью.

Аталанта громко всхлипнула, дернулась, опустила голову и зарыдала. Гомер озабоченно взглянул на Габриэль, та жестом запретила ему вмешиваться, и певец покорился. Девушка ждала; наконец охотница вытерла глаза и глубоко вздохнула.

— Все верно, я виновата, — пробормотала она. — Я раскаиваюсь!

— Еще не поздно. Мы выручим девочек. Ой!