«Што же я буду дожидать?» ответил в свою очередь юноша, Иван-крестьянский сын. — «А вот што я тебе скажу: когда будет самый полдень, не выходи, а лежи. — Вдруг завидишь: одиннадцать уток поплывут и станут доплывать до ракитовых кустов, ударются об пол и обернутся в одиннадцать девиц, — а ты духу не подавай, — выкупаются, вылезут, оденутся, ударются об земь и станут опять одиннадцать уток. В это время поплывет отдельно двенадцатая утка; энти уж поплывут назад, а та еще будет только плыть. Вот и эта утка вылезет на берег и ударится об пол и станет девицей, скинет платье и сорочку. Ты не робей, бери платье и сорочку, она будет искать и плакать, ты молчи сиди, голосу не подавай. Тогда она будет налагать судьбу: если старый старичок — будь мне отец названный, если старая старушка, будь мне мать названная: ежели в мою пору девица, будь мне сестра названая, ежели в мою пору молодец, будь мне нареченный супруг... И ты должен тогда вскрикнуть: в вашу пору! Она будет просить отдать ей сорочку, но ты не отдавай, а проси с правой руки перстень. Когда ты получишь перстень и выдашь ей платье и сорочку, тожно ты объяснися, откуда ты пришел и по какому случаю попал сюда. Она имеет хитрость и будет за тобой заступаться».

Ну, попрощался со старичком и в путь пустился. Так, конешно, сутки трое он прошол, доходит и видит посреди на этом берегу был ракитник: подходит к этим кустам и запал в них, как было приказано, не бродить и не казаться.

Был уж полдень, солнце палящее изливало такой зной, такая тошнота, што невозможно было дышать. — Ну была тишина, ничего не было видно ниоткудова и, никакого разговора неслышно.

Сам он наблюдал, как скоро ли поплывут эти утки, как сказывал старец. С нетерпением дожидает. Вот и показались, видно, стали утки выплывать, показываться ближе и ближе и ближе. Вот приблизились эти одиннадцать уток к ракитовым кустам, вылезли на берег, отряслися, ударились об пол, и стали одиннадцать девиц. И стали оне раздеваться, и все были красота в красоту, рост в рост, и все были у них одинаковы платья, как у одного отца.

Разделись все, бросились оне опрометью в воду — купались, плескались, играли. — Иван-крестьянский сын все наблюдал из ракитовых кустов. Натешились, накупались, выбегают на берег, посхватали свои платья и оделись. Только отделилися и вдруг показывается двенадцатая уточка — плывет одна. Оне ударилися об пол и сделались одиннадцать уточек и поплыли навстречу той. Также она вылезла из воды, трехнулась об пол и сделалась девицей. Разделась, спустилась в воду и стала купаться.

В это время Иван-заклятый сын прокрался, схватил сорочку и платья и спрятался опять в кусты. Вот она искупалася, вылезла из воды, хватилась сорочки и платья и в испуге тревожно кричала: «Если старый старичок, будь мне отцом названным, если старая старушка, будь мне мать названная, ежели моих лет девушка, будь мне сестра названная; ежели в мою пору кавалер молодой, то будь мне нареченный супруг!» Тогда Иван-заклятый крикнул: «В вашу пору!» — «А в мою пору, зачем похитил мою сорочку и платье? Отдай мне ее!»

«Отдай мне с правой руки перстень именной!» крикнул он. — «О, нет, этого не будет, я перстень не отдам». — «А перстень не отдашь, то я не отдам сорочку и платья».

Она еще поплакала несколько время и закричала: «На, лови перстень, я нагая!» Когда он надел перстень, то отдал ей сорочку и платье.

«Кто ты такой, чей ты сын, какого отца-матери и какого государства?» — спросила девица.

«Я есь Иван-заклятый! Меня проклял отец и послал меня служить тому царю, которому ты служишь».

«Ну ладно же, когда ты идешь страдать, как я страдаю, пойдем, может, мы еще вырвемся из его рук. «Ты брось с руки на руку перстень и ударься об землю», она ему сказала. Он перебросил с руки на руку перстень, ударился об землю и стал селезнем. (Она уточка, а он селезень, — вот какая жисть тут у них пошла. Она хитрость произобрала, может, как и вырвутся).

Ну и поплыли рядышком посреди озера. Заплывают оне посредине самого озера... «Ты меня называй сестрой, смотри не ошибайся. Я тебя — братом, а ты меня сестрой. Ну, ныряй!» Она нырнула, и он за ней, и очутились на почве, на сухом месте, как в воздухе (в пространном), нет никакой воды уж. И вот она говорит: «Ударяйся! Я ударюсь и ты ударяйся за мной; я буду девой, а ты кавалер!»

Значит ударилась она об пол и сделалась девой, а он кавалером, и пошли рука об руку, — и пошли по морскому дну, и завидел он двенадцать дворцов позолоченных и золотом покрытых, в одну форму. Она ему указала: вон видишь, говорит, двенадцать дворцов. «Вижу», — сказал он. — «Вот, первый дворец будет наш, будем мы жить с тобой в ём.» (Не дурно пожить с такой кралечкой!) Когда они доходят до двенадцати дворцов: «Вот тут наш покой да смотри не радуйся, што красота, — это горе наше!» Она ему сказала.

Когда оне взошли в него, она сказала: «Молися спасу и ложися спать и будь готов на всякое дело». Легли оне, конечно: утром она будит его: «Ну, братец, вставай, не пора нам, спать, а надо подлаживаться, што-то нам будет приказ. Смотри, царь подводный знает, што мы пришли с тобой. — Вот-вот из моих сестер будет посол к нам; когда она придет, и ты должен итти на поклон к нему. Когда тридцать шагов не дойдешь (вот какую он требует честь!), то ползи на колени и поклонись ему в прах. Когда подойдешь и поклонишься ему в прах, он засмеется и обрадуется и скажет: «А, пришел мой сынок! Ну иди, три дня тебе строку, отдыхай, а потом опять будешь заявляться ко мне».

Все это было наказано, дожидают оне сестру. Вот, как раз успели кончить приказ, вдруг двери отворились, является сестра, из одиннадцати-то уток-то: «Ну-ка, где тут новичек? Его царь потребовал, должен заявиться и показать себя!» Тогда Иван-заклятый сказал: «Да, поверит, сейчас буду и я там», а сестра ее уже повернула и ушла из дворца.

Разговоров уж никаких тут — они на нее сурьезны были все. (Каки, чорт, сестры: они были насбираны из всех государств, всяких родов!)

Хорошо... и он пошел, конешно. — Не дошел тридцать шагов и полз на коленях до его трону, и где сидел этот проклятый сатана. Как дополз до трону и потом в прах поклонился ниц, и дикий хохот на троне раздался подводного царя: «Ха-ха!.. молодой юнош, мой сынок пришел, будешь теперь у меня жить, как царь подземный. Да смотри, только не лукавь, а делай верно, што я прикажу. — А слукавишь, дак надейся на себя, я тебе снова докажу. А теперь ступай, трое суток отдыхай, а тогда явись ко мне».

И пошол Иван-заклятый во дворец к своей сестре. Приходит, конешно, сестра спрашивает его: «Ну, што братец родимый?» — «Ничего, похвалил меня и просил не лукавить». — «Хорошо. Ну, завтра будет тебе службишка (не служба, а службишка, а службы все впереде́). Теперь можешь пользоваться трое суток отдыхом, никого не бояться». А она (вот хитрая была какая: што он должен приказать, все знает заране): «Слушайся только меня, может вырвемся», говорит: «отсюда».

Вот она ему и говорит: «Вот тебе какая будет первая задача, штобы ты тридцать десятин леса расчистил, строевой будешь в ярусы скатывать, а нестроевой — в костры и сжигать и все в одну ночь надо управиться: эта первая задача». Только успела сказать ему, как появляется опять сестра: «Ну, новичок, итти должен ты к царю, што ты долго путаешься?» Так же он дошел тридцать шагов до трону и ползет. «Вот молодец — говорит — мой сынок. Вот я тебе легоньку задачу дам — тридцать десятин вырубить лесу в одну ночь» (легонька задача... а лес — не то што у нас — в небо дыра только!) Да... он топнул ногой: «Кто может такую задачу выполнить? Фу, проклятая сила! Разве в сказке было сказано, штобы тридцать десятин в одну ночь лесу убрать. Фу, ты, проклятая сила!»

«Ха-ха-ха!.. захохотал он на троне: «Да, строевой в ярусы, а нестроевой сжигать. Все коренья и пни вырубай, штобы завтра только с сохой выехать... Ну ступай теперь, а утром — на работу!» Является к своей сестре Иван-заклятый. «Ну, как твоя задача?» — «Тридцать десятин, как ты говорила, строевого леса в ярусы скатать, а нестроевой в костры сжигать».