Конец сказки — идиллический разговор мужа с женой — является несомненно изобретением самой сказочницы, и очень характерен для ее настроений.
31. Старуха. Широко распространенный сюжет в мировой литературе, как устной, так и письменной. Русские варианты — очень многочисленны. По большей части отгадчиком является мужичок как и в немецких сказках (Doktor Allwissend). Такой тип сказки дает: Аф. 217. Онч. 165; Вят. Сб. 33, 50, 70; Перм. Сб. 50; Сок. 106, 156. Отгадчица-старуха: Аф. 216 a, b; Худ. II. 67; Сд. 40; Онч. 91, 222; Кр. I, 65. По указателю Анд. № 1641.
В «мужских» вариантах различны и социальное положение и профессия героя; несколько текстов связывают это со сказками о попах Вят. Сб. 50, Сок. 156; Онч. 165; Перм. Сб. 50.
Сюжет «Знахаря» в основе построен на словесной игре. Прозвище или фамилия героя — «Жучек» (Аф. 217, Сок. 156, Перм. Сб. 50 и др.) и его обращение к себе («Попался Жучек») принимается за разгадку царского или барского вопроса. На игре созвучиями часто основано и обнаружение воров. У Аф. 216 воры — лакей Брюхо и кучер Ребро. Старуха в тревоге за свою участь, вслух произносит думая о себе: «ну, достанется теперь брюху и ребру». Подслушивающие лакей и кучер относят это к себе и т. д. Так же Онч. 94, 165, 222; в последнем воры носят фамилию: Попков, Брюшков, Жопкин, но рассказчик утратил значение этих фамилий в сюжете. В одном сибирском варианте (Кр. I, 64) украли Спиро и Петро. Старуха говорит «что будет завтра спине, то и хребту, ворам же слышится: «Спире и Петру».
Эта игра именами в тексте Куприянихи совершенно отсутствует, — взамен этого сказочница широко пользуется рифмовкой. Имя героини: Соломонея сюжетно не оправдано и взято, очевидно, также ради рифмы: Соломонея — ворожея. Неожиданным и необычным является мотив лунатизма царя.
32. Поп-Скука. Из серии народных рассказов о влюбленном попе. В указателе Андреева нет точного соответствия этому сюжету. Собирательница относит его к типу: Анд. 1730; см. примечания к № 33. Заглавия последних двух сказок даны самой сказочницей.
СКАЗКИ С. И. СКОБЕЛИНА
С. И. СКОБЕЛИН
СКОБЕЛИН Симон Исаевич — один из сказочников, недавно открытых собирателями. Тексты его записаны только в 1926 году молодым собирателем, В. Д. Кудрявцевым, и потому представляют двойной интерес: с одной стороны, как тексты выдающегося сказателя, с другой — как тексты, записанные в наши дни, по которым можно судить и о тех изменениях, которые претерпевает сказка под наплывом новейших форм жизни.
Репертуар С. И. Скобелина полностью не исчерпан собирателем. Но поскольку можно судить по имеющимся данным, которые приводит собиратель, он очень обширен. На месте о С. И. рассказывают, что как-то ему пришлось прожить в тайге 32 дня и он каждый вечер рассказывал по две сказки «и все новые». Конечно, этот рассказ нельзя принимать буквально, в нем несомненно преувеличение, но он характеризует и популярность сказочника и богатство его репертуара. Собиратель пытался установить заглавия его сказок и сумел насчитать свыше двадцати. Из этого перечня заглавий видно, что в репертуаре Скобелина имеются и фантастические, и новеллистические, и сказки-анекдоты, и сказки явно книжного происхождения («Портупей-прапорщик», «Персидский красавец») и др. Сам он делит свой репертуар на две категории: серьезные и смешные. Последние, по его мнению, необходимы для поднятия настроения аудитории: «надо же развеселить их» — говорит он. Сам он — коренной сибиряк, уроженец и житель селения Малый Хабык, Минусинского округа. Занимается крестьянствованием, но живет довольно бедно и часто бывает вынужден уходить на побочные заработки; в качестве бондаря и плотника, был в Минусинске, Красноярске, работал на постройке железной дороги; по часту уходил надолго в тайгу «промышлять» (охотничать), и во время своих скитаний сумел перенять свой обширный репертуар.
Как всякий подлинный художник-мастер, сразу же, без всяких ломаний и отнекиваний, согласился рассказывать.
«Рассказывает он, — пишет собиратель, — с чувством, как художник, и любит, чтоб его слушали». Когда он рассказывал сказки для записей, то всегда присутствовало несколько человек. «Слушали внимательно и разве только вырвется восклицание удовольствия или досады по поводу приключения того или иного героя. Человек по тридцать ране собирались — и слушали всю ночь», говорила жена сказителя: «отколе он и брал только».
При рассказе он тщательно воспроизводил детали, дорожил словом и сказочными деталями. Рассказывает, не торопясь, явно желая, чтоб собиратель сумел записать, как можно точнее.
Из обширного репертуара С. И. Скобелина опубликовано пока только три больших сказки: «Смех и горе» (известный сюжет «мороки», очень интересный вариант по своему сибирскому колориту), «Старик охотник и заветная птичка» (вариант «Утки с золотыми яйцами») и «Любовь жены». (Все заглавия даны самим сказителем). Последний текст, который мы и воспроизводим в настоящем сборнике, особенно замечателен. Это блестящее соединение сюжетов о верной и о хитрой жене.
Обычно, эти два сюжета имеют самостоятельное бытие, но существует и такое сочетание, какое дает Скобелин[54] т. о. оно не изобретено им, но также существовало в сказочной традиции и дошло до нашего сказателя в готовом виде; но унаследованная традиционная схема получила у него совершенно новый вид и новый смысл, и в отличие от других рассказчиков, он сумел придать этому новеллистическому сюжету необычайно резкую социальную остроту, делающую эту сказку Скобелина одной из самых примечательнейших во всем русском сказочном репертуаре, можно даже сказать: сказкой-уникой.
Два разрозненных сюжета он объединил в одно стройное, композиционное целое, в рассказ о том, как купеческая жена, дочь бедняка-лесника (сибирский колорит!), сумела «поймать трех студентов и весь священнической приход». Первый сюжет («верная жена») оказался как бы втянутым во второй («хитрая жена, завлекающая в ловушку священника») и таким образом создалось стройное единство и единый замысел.
На этом тексте особенно удачно можно проследить роль и значение индивидуального художественного мастерства и индивидуальной трактовки в обработке традиционного сюжета. Прежде всего, Скобелин перевел действие в современность. Традиционная фигура, обольстителя (преимущественно дворянина) заменяется фигурой новой формации — студентом. При чем, выведенные Скобелиным фигуры неудачных обольстителей лишены обычного сказочного схематизма. Сюжет развивается канонично — по закону трехчленности. Последний всегда связан с нарастанием действия, но обычно эта градация дается чисто механически; она развивается, главным образом, количественно: если первый противник — змей о трех головах, второй будет иметь шесть голов, третий — девять; если герой в первый раз доскочил до третьего этажа, то второй раз — до шестого и т. д. У Скобелина же эта градация получает иное направление и иной характер.
Каждый из вновь появляющихся студентов является более опасным, в силу свойств своего характера; каждый из них нахальнее, самоувереннее предыдущего — и вместе с тем сказочник сумел не только отойти от схематической фигуры обольстителя, но каждый из трех у него получил свой особый облик и яркие индивидуалистические черты. Особенно, рельефно зарисован последний студент, он же и граф. Таким образом, механическая внешняя градация стала у него градацией внутренней, психологической. Прием традиционной сказочной поэтики не только не связал его, но, наоборот, помог ему разрешить сложную художественную задачу.
Тот же художественный метод применил он и к разработке эпизода о завлеченных попах. Каждая фигура этого нового триумвирата опять-таки индивидуалистична и характерна по особому, резко отличаясь от своего соседа. Робкий священник, не решающийся на большой блуд, более умеренный и требовательный архиерей и, наконец, совершенно самодовольный, в сознании своего огромного значения и власти — патриарх. При чем, эти фигуры, как и весь этот эпизод, получили у Скобелина резко подчеркнутую социальную остроту, — и вся сказка тем самым оказалась насыщенной огромным социальным содержанием.
