А Василий-царевич да Иван-царевич сели на добрыих на коней и поехали в ѝнное царство, где этот пир идет. Приезжают к царю. Царь их встречает и крепко их почитает и сказал же Василий-царевич: «А что, царь, у тебя за бал?» Отвечает ему царь: «Я дочку замуж отда̀л!» Сказал Василий-царевич: «А именно за кого?» — «За дворного дурака!» — «А по какой причине?» — «Он от смерти ее отвел». Расказал ему царь поведение, что у них кажню ночь тут был человек на съедение. Повезли на съеденье дочь, а дурацкая харя поехал на море по́ воду и срубил с змея голову, а дочь живую привез. Взяли ее да замуж за дурака и отдали.
Василий-царевич и говорит: «А что, ѝнный царь, надо бы этого змея мертвого посмотреть. Позовите своего зятя; он должен нам его указать, где он лежит». Позвали дурака. «А поди же, дурак, с нами иди же», сказал Василий-царевич,— «укажи, где змей лежит». Больно ему стало грустно, что дурак с его нареченной невестой лежит. Подводит дурак к морю и говорит: «Вот тут лежит». Василий-царевич и говорит: «А подайте-ка невода̀, да еще мастеров сюда̀. А кто может неводом ловить и вдоль по́ морю бродить?» Появились мастера, кидали шелковые невода̀ — а тут нет ничего. А он, дурацкая стать, не видал никого.
Василий-царевич и говорит: «Рыболовы господа! Киньте неводы вот сюда!» Кинули неводы и вытащили престрашную чуду, туловище. И сказал Василий-царевич; «А скажи-ка, дурак, где его голова?» Тот не знает ответить чего. «Вот, дурак где голова: под камнем». Подходит дурак к камню и не может его с места тронуть. Сказал Василий-царевич: «Напрасно судьбу, дурак, взял: не ты змея убивал». Поднял Василий-царевич камень и вытащил главу, и сказал ѝнному царю: «Я похитил вашего змея!» Инный царь оголил свою саблю востру и срубил с дурака буйную его башку за то, что он криво сказал, а свою дочь за Василия-царевича обвенчал.
Вот тут пили и гуляли, так веселились и несколько времени проклажались. И сказал Иван-царевич своему брату Василию-царевичу: «Поздравляю с законным браком. Ты нашел себе невесту, а де же мне будет искать? Видно, надо по вольному свету попытать, себе сужену поискать». Сели они за стол чайку покушать, а вечер пришел, легли по разным комнатам отдохнуть. Спрашивает Василий-царевич у своей молодой жены: «А что есть ли на сем свете краше тебя и храбрее меня?» Сказала ему красная девица: «Ну, какая моя краса? Вот за тридевять земель, во десятыем царстве есть Марья-Краса, Черная Коса, отличная хороша; только взять ее мудрено. Есть там еще Ка́рка-богатырь, и образец его, как сенной стог. Не могу знать, кто из вас сильнее.
Василий-царевич и сказал брату своему Ивану-царевичу: «А вот, братец, где невесту тебе назначили». Иван-царевич с ними распрощался, в дальний путь-дороженьку собирался. Взял он в руки острый нож и говорит: «Когда этот вострый нож кровью обольется, тогда меня живого не будет». И поехал в чисто поле, в дику́ю степь, себе сужену искать.
Ехал долго ли коротко ли и стоит избушка, на куричьей голяшке повертывается. «Избушка! Избушка, встань ко мне передо́м, а к лесу задом!» Избушка встала к нему передо́м, а к лесу задо́м. Лежит в ней Ягая баба, из угла в угол ноги уперла́, титьки через грядки висят, маленьки ребятенки посасывают, страшный большой железный нос в потолок уперла́. «А! Иван-царевич, от дела лыта́ешь, или дело себе пыта́ешь?» Отвечает ей Иван-царевич: «От дела я не лытаю, а себе вдвое дела пытаю: еду за тридевять земель, в тридесятое царство найти Марью Красу, Черную Косу». — «Ох, — говорит Ягая баба, — мудрено ее взять и мудрено ее достать! Она очень далече. Поезжай еще столько, да полстолько, да четверть столько».
Сел Иван-царевич на добра̀ коня и поехал. Ехал-ехал путем-дорогою и наехал до огромного лесу и захотел больно поесть. Стоит превеличающий дуб; на дубу шумят пчелы. И он с добра коня слезал, на зеленый дуб влезал, медку поесть хотел. Отвечает пчелиная матка: «Не трогай, Иван-царевич, мой мед: невкоторое время сама я тебе пригожусь!» Вот Иван-царевич так на ее слова спонадеялся, на сыру землю с дуба спускался; сел на добра́ коня и поехал, куды ему путь лежит. Не может на коне сидеть: крепко есть хочет. Бежит ползучая мышь гадина. Спрыгнул Иван-царевич с добра коня, сохватил и хочет ее есть. Говорит мышь Ивану царевичу: «Не ешь меня: я тебе невкоторое время пригожусь». Бросил ее Иван-царевич и дальше поехал. При большой дороге — небольшая бака́лдинка воды и ползат рак. Вот Иван-царевич больно ему рад, хочет его поймать и на огонечке испечи. Говорит ему рак: «О ты, Иван-царевич, хоть ты мне и рад, а не тревожь ты меня: я тебе пригожусь». Иван-царевич крепко осерчал и рака в воду кидал. «А будь де тее не ладно! Всё жив буду, не умру!» И опять поехал путем-дорогой.
Ехал много ли мало ли, долго ли и коротко ли, доехал до Ка́рки-богатыря. Приезжает, его дома не заставает, только одна его мать. Она его увидала и крепко узнала. «Ох, Иван-царевич, давно тебя ждет Ка́рка-богатырь!» Иван-царевич и говорит: «А скажи-ка, бабушка, где он?» — «Третий год за невестой ездит». — «В каку сторону?» — «За царем-девицей. Третий год ездит и сужену себе не достанет; тебя крепко желает и на тебя больно серчает: А! только бы он подъявился — живого съем! — А поди-ка выдь во чисто́ поле во дику́ю степь, а возьми-ка подзорную трубу, а не едет ли Ка́рка-богатырь? Если с радостью едет, вперед его ясен сокол летит, а если печальный едет, над ним черный ворон вьется».
Поглядел Иван-царевич в подзорную трубу, увидал Карку богатыря, и над его главой черный ворон вьется. Вот и сказал Иван-царевич баушке: «Несчастный едет». — «Ну», говорит баушка: «куды же мне тебя деть? Он едет сердитый». Отпирает кладоушочку и запирает замком. «А вот», говорит, «тут ляг, полежи. Я перва́ его водочкой угощу и про тебя раскажу». Явился Карка-богатырь, говорит мамыньке: «А пожалуй-ка, мамынька, испить!» Наливала ему баушка чарочку бражки; он чарочку выпивал и пьян не бывал. «А да́-ка, мамынька, еще!» А другую выпивал, на́ весел позывал. Спрашивает его мамынька: «А де сужена, сынок, твоя?» — «Измучил, мамынька, себя!» — «А если бы Иван царевич приехал?» — «А вот вот было бы мне хорошо: достал бы я себе Царя-Девицу, не один, а с ним, и научил бы его, как достать ему Марью-Красу, Черну Косу!» Баушка и говорит: «А чай бы его сейчас ту не трону́л?» — «Ох, ты мамынька моя! Кабы он сейчас был у меня, за руки бы его принимал и в саха̀рные уста бы целовал». Сударыня его матушка и говорит: «А он здесь, сыночек, спит в кладоушечке».
Вот Карка обрадовался, сам в кладовую собирался; за руки его принимает, за дубовый стол сажает, чаем-водкой, угощает. И сказал Карка-богатырь: «Ох, ты брат Иван-царевич, а я только про тебя слышал, как ты родился и в зыбочке катаешься!» Иван-царевич и говорит: «Я не в зыбочке катаюсь, а на доброем коне по дико̀й степе помыкаюсь. Я не привык в царстве царствовать, я привык по дико̀й степе́ летать и больше себе горя увидать». — «А что ты, Иван-царевич, на добром коне по дико̀й степе помыкаешься, чего ты себе розыскиваешь?» — «А вот что», говорит Иван-царевич, «за тридевять земель, в тридесятом царстве есть Марья-Краса, Черная Коса; мне хочется ее достать и за себя замуж взять». Ка́рка-богатырь и говорит: «Мудрено ее взять, а надо один раз умирать, тело и кости по дикой степе раскидать». — «Ох, брат любезный, Карка-богатырь, убытку не принять, так в торговыем деле и барыша не видать; а если нам, богатырям, по вольному свету не полетать, да хорошей суженой не поискать — это нам не честь, не хвала, чтобы мы по вольному свету не лытали, чтобы нужды себе не видали». — «Ну», говорит Карка, «эту сказку, Иван-царевич, бросим, а еще нову начнем».
Баба-Яга, деревянная нога.
Тут начиналась сказка, начиналась побаска от сивки и от бурки, и от курицы виноходки, от зимняка поросенка наступчатого. Вот поросенок наступает, сказывальщика с дерьма сбивает; вот сказывальщик, он был Недорода, сел класть на дорогу, где свинья шла. Ка́рка-богатырь и говорит: «Ну да, брат, пошутил да и будет. А спроси-ка гуся не зябут ли ноги? Я третий год езжу за своей нареченной невестой. Айда-ка помо́ги, да послушай, что я расскажу: у моей то невесте сорок кузнецов, как ударят сорок раз — и родятся тотчас сорок военных солдат, вооружены и на бой готовы. Да еще, брат, у моей-то невесте сорок деушек; они сидят в комнате; у кажней деушки сорок булавочек, а ох-то, как булавочкой-то ткнет, и солдат-то на бой готов. Я буду солдат-то бить, а ты будешь кузнецов-то рубить; я буду невесту любить, а ты деушек бить». Иван-царевич и говорит: Умру, брат, с тобой!» Сели да и поехали.
