В русских редакциях этот тип сказки иногда смешивается с типом «Горшени» (см. № 3 и примечания). Вопросы варианта Сороковикова наиболее распространены и, пожалуй, даже каноничны. Из других вопросов встречаются: «как глубоко море?», «где центр земли?», «сколько листьев на дереве?», «что делает бог?» и др. Из литературных русских обработок сюжета о мудрых ответах (без темы монастыря) наиболее популярно стихотворение А. Н. Майкова «Пастух».

ПРИЛОЖЕНИЯ

I

СЮЖЕТ «ВЕРНОЙ ЖЕНЫ» В ИЗЛОЖЕНИИ РАЗНЫХ СКАЗОЧНИКОВ

СКАЗКА Н. О. ВИНОКУРОВОЙ

ВЕРНАЯ ЖЕНА

ВОТ один купеческой сын, подошло ему время жаниться, и не мог нигде невесты подыскать, ни в городе и нигде ему не по душе. Искал — сватал — нигде ему по сердцу нету. И скоро он заго̀ньшиков рассылал по иным городам, карточки ему посылали. 77 карточков снял с невестох из иных городов. И никотора картинка ему от души не подходит. В одно время разложил он все ети карточки. Надо же решиться. «Докуль буду я один жить?» Из 77 на 3-х карточках решился. «Ну, поеду: ту ли, другу ли, третью возьму».

Потом в одно време пришла к имя́ одна нищая на куфню просить кусок хлеба, и прошла мимо ихого дома. А нишшая ета была двадцати пяти годох девушка. Он в окошко кинул зор на ее. Вот припала к душе ета нишшая. Велел прислугам воротить. Прислуги ее огаркивают: «Воротись, мол, скоре». Та спужа́лась. — «Што такое — я ничо, ведь, у вас не украла, вы мне подали, я и пошла». Воротилась, ета нишшая с горьким слезам, напужалась. Для чего вора́чивают? — «Ничего не брала, не украла, и приступления никакого с имя̀ не делывала». Распорядился етот Иван купеческой сын: «Прямо в палату к нему пушай идет. Принуждёна ета нишшая девушка класть свой мешок и итти к нему на лицо.

Потом распорядился етот Иван купеческой сын над прѝслугам подать имя́ вина и за́куски, со́дит ее за стол, налеват ей — как видит: она с испуганным лицом — стакан вина хорошего. Ну, выпила она же ету рюмочку, и у ей красочка переменилась, ишшо она получше стала, пуукуратнее. И стал он сватать за себя ее. Она ему говорит: «Што же вы ето смеётесь надо мной? Вы уж получше себе кого ишшите, да и подсмейтесь, а то надо мной-то чо смеяться, — меня и так бог осмеял!» А он всей душой к ей припал: «никак нет — не смеюсь», снимат со своего пальца именное кольцо, надеват ей на руку, и приказал кучеру запрекчи́ лошадь, выспросил: «Где ты живешь?» — А она за самым за ихим за городом в землянке живет. И мать слепа́ живет. Она с мешкой ходит — мать подкармливат. И кучеру наказал тайным образом: «Привези ее — слушай невзаметным образом, што она будет говореть, и правду ли у ей мать слепая?»

Ну, повез ее кучер, привозит к етой землянке, а сам спрятался и слушат. Как та зашла в землянку, так прямо и говорит: «Мама, ко мне жаних свататся!» Мать говорит: «Какой же его жаних над тобой свататся?» Она и говорит: такого-то купца сын. Мать и говорит: «Што ты, девка, ведь он ето фигурит над тобой!» — «Да, како̀ же, мама, смех! Ведь он из своих рук подал мне именной перстень — и вот сто рублей денег». — И потом мать ей не верит: «Ты де набить ходила, польстилась, украла. Унеси обратно, поло́жь!» — «Што ты, мама, вот кучер уверит!» — А кучер все ето слушал, повернул лошадь и рассказал барину.

Барину эта речь старухина очень пондравилась. Потом приезжат к имя́ сам Иван-купеческой сын, в ихую землянку. И решили они, свадьба которого числа. Обул, одел ее и решили, когда венчаться. Ну, как ето число дошло, приехал венчаться, велит он старуху в палаты свои вести, а землянку зажекчи. Ну так по его и сделали. Как они повенчались, пошол у их пир-пированье. Ну, как подвыпили, все фрелины, ковалера́ тонцуют, а его на смех подымают. — «Чо жо ты со своей молодой не тонцуешь?» — А он боится ее спросить, может она обидится — где же ей, с мешкой ходила, поди не умеет. И посылает горнишну спросить, умеет ли она тонцовать? Та отвечает: «Пошто не могу — могу». Ну, и пошли тонцовать. Она даже всех фрелинох подгадила — те супротив ее не могут.

Ну, и стали после свадьбы жить они по хорошему, по благородному. И они живут души один одному не чувствуют, и он нарадоваться ей не может. «Ето мне господь послал такую жану». Подошел май месяц, зацвели цветы в садах, пошли они с ей в сад разгуливаться, вот он в саду гулял, гулял, да вздохнул чижело. Она к нему пристала: — «Чо жо ето ты здохнул в неудовольствии, чем ты недоволен?» Ну, он: «Да так себе тамо-ка». А потом говорит: «Вот што, душечка, как был я холостой, в ето время всегда налаживал карабли и плову. А сечас мне и скушно стало». — «Ну што, душечка, плови я тебя не держу. Ступай с богом, я не воспрещаю вас плыть». — «А мне, говорит, сумление вас оставить». — «Да што же вы мне не верите? Так помолимтесь богу, потеплим свечи и закленемся, што ни ты другу́ не примешь, ни я другого не возьму — вот и вверимся друг другу — и ты с надеждой попловешь, и я останусь». Ну и пришли они в дом, затеплили свечи, помолились богу и заклянули друг друга на одной точке стоять. Ну, и стала она мужа в путь-дорогу собирать и проводила честно-благородно, и стала дома̀шность править, жить без мужа.

Ну, приехал он в чужие земли, в чужие города, ну, и там, значит, как при́плыл — собака собаку по лапе знат — приходит там в трактир, где все богачи собираются. Сели закусывать, выпивать, картёжить. Потом из них один, молодой офицер, сказал: «Мы-то выпиваем, закусавам — чо-то наши жоны дома делают?» А етот же самой сказал, который клялся. «Да чо делать? Честь-честью живут, живут в предовольствии. Чо имя́ делать?» Етот же, офицер, сказал: «Э, оне честь-честью проживут, найдут ковалеро́в, да парней, вот и все!» Ну етот купеческой сын с им за спор схватился, што моя жана хорошо проживет. А офицер с им за спор голову закладывает, што он к его жене приедет, и чо хошь сделат. Потом до того дело у них дошло, што большие тыщи заложил против его головы, и офицер отправлятся.

Офицер етот и говорит ему: «Ты отправь телеграмму жене, што гость к ей приедет». Ну, он принуждён был телеграмму ей обить, што гость приедет. Жана получила, ужа̀снулась. — «Што ето за скороспешная телеграмма, какой такой гость?» И как у ей в голове было, она сразу стрекину́лась: «Должно какой спор был у их».

Ну, является к ей етот гость. Приняла она его честно, благородно и за за́куску. Што же гость — так гость. Вот как он выпил, закусил и стал он к ей ла́бзиться, дерзкие слова говореть, а они в комнате были двое. Она: «боже избавь, штоб ето дело сделала!» Отовлекатся от его, он вынимает леворве́рт — вот, дескать, все равно с душой растанешься! Она ужа́снулась — говорит: «Сечас же мы оба одеты, неудобно, вот ночь придет, мы и располо̀жимся в ночное время». Он и решился ночи́ ждать. — «Только будем ето дело без огня делать. Я и замуж выходила, решилась с мужем, штоб ети глупости при огне не делать». А он и думат: Ладно, я кольцо (он приметил у ей его) с тебя ночью сыму, мужу указ привезу».

Как оне поужинали, приказыват она горнишной постель в спальне приготовить. Ну, и как она, хозяйка, отлучилась, и горнишну заговорела: «Ночуй с этим гостем, и я тебе тыщу рублей дам. А я тебя надушню́, одену», говорит, и перстень свой с руки ей дала, она и согласилась. На спокой легли ета горнишна и офицер. Ну потом, уже как ставать надо, он ладит кольцо с пальца ташшить. А оно туго́ было — не идет. Он не долго думал, взял да и отрубил кольцо с пальцем. Горнишна встала — ну, и хозяйке с обидой: «Што он надо мной доспел — палец отрезал». Хозяйка ее уговариват: «Ну, ничего, я тебя не обижу, как ты за меня пострадала, будешь ты на век наша уча́сница».