Но роль канона в истории искусства не сводится к этому. Канон пытается увековечить определенные способы художественного отображения мира, выработанные в ту или иную историческую эпоху и отражающие ее специфику. Как только данная эпоха уходит в прошлое, меняются и приемы эстетического освоения мира, меняются художественное сознание людей и их эстетические вкусы. Этим определяется неизбежность упадка и гибели любого художественного канона. Возводя определенные способы художественного творчества в обязательную норму, канон на определенном этапе развития общества начинает неизбежно тормозить художественный прогресс, препятствовать свободному выражению идей и стремлений художников, стеснять их творческую индивидуальность. Из идеала и образца, которому свободно следуют, он превращается в совокупность формальных норм и запретов, регламентирующих способы художественного изображения действительности. В этом своем качестве канон способствует появлению подражательных, неоригинальных произведений, т. е. упадку искусства.
Но именно поэтому любой художественный канон в ходе развития искусства неизбежно разрушается, размывается, он всегда носит исторически преходящий характер. Прогресс в развитии искусства предполагает не только формирование определенного исторически обусловленного эстетического канона, но и его неизбежное разрушение, отмирание.
„…Значение и роль канонов, - пишет советский искусствовед С. И. Тюляев, - диалектически двояки: исторически явившись результатом определенных художественных достижений, закреплением правил художественного творчества, выражением красоты, канон таит в себе ограничивающее, мертвящее начало, сначала незаметное, но постепенно обнаруживающееся все явственнее.
Канон отчетливо проявляется в тот момент, когда кривая подъема искусства останавливается и переходит в горизонтальную плоскость. Канон как бы стремится удержать искусство на данном высоком уровне, закрепляя выработанные правила и приемы изобразительной выразительности…
Поэтому канон, с одной стороны, помогает художнику, с другой - знаменует известный застой искусства, его стандартизацию, ибо на этом последнем этапе кончается вдохновенное творчество нового" [1].
[1 Проблема канона в древнем и средневековом искусстве Азии и Африки. М., 1973, с. 113-114.]
Из сказанного видно, что даже чисто эстетический, художественный канон не должен рассматриваться односторонне, лишь как благо, как фактор, способствующий историческому прогрессу искусства. Даже в эстетическом каноне присутствует ограничивающее начало, рано или поздно сковывающее развитие художественного творчества.
Отметим в этой связи интересную мысль академика Д. С. Лихачева, заметившего, что переход от средневекового искусства к искусству нового времени (Д. С. Лихачев говорит о литературе, но думается, что эта закономерность является общей для всего искусства) означает увеличение в нем „сектора свободы". В эпоху средних веков роль канона и традиции" в искусстве была особенно велика, и, следовательно, новаторские возможности художников как в области содержания, так и в области формы были резко ограниченны. Это определялось в конечном счете консерватизмом и устойчивостью социальных отношений в феодальную эпоху. Динамизм социальных изменений, свойственный буржуазному обществу, нашел свое отражение и в сфере художественного творчества. Роль канонов и традиций в искусстве сужается. Творческие поиски становятся смелее, многостороннее, глубже. Иными словами, расширяется „сектор свободы" в искусстве [1]. По-видимому, можно предположить, что уменьшение роли канонов, менее строгая регламентация художественного творчества является одной из важных закономерностей в развитии искусства, существенным проявлением художественного прогресса.
[1 См.: Лихачева В. Д., Лихачев Д. С. Художественное наследие Древней Руси и современность. Л., 1971, с. 82-8,4]
Канон, о котором идет речь, когда мы исследуем историю христианского культового искусства, не является только или даже преимущественно эстетическим. Как будет показано, он включает в себя ряд художественных приемов и решений, но никак не может быть сведен к ним. Например, христианский иконографический канон, сформировавшийся в Византии и затем перенесенный православной церковью на русскую почву, отбирал из всей совокупности имевшихся художественных традиций именно те, которые соответствовали цели и задачам церкви. В процессе отбора церковью определенных художественных приемов они осмысливались уже не с эстетических, а с богословских позиций, им давалось не художественное, а религиозное объяснение. Так постепенно формировался церковный иконографический канон, который регламентировал создание икон, исходя из их культового, религиозного предназначения. Поэтому церковный канон не следует отождествлять с эстетическим. Его содержание определялось не художественными, а богословскими, религиозными требованиями. Другое дело, что эти требования реализовались в самом художественном творчестве как совокупность определенных способов композиции изображаемого, передачи перспективы, писания "ликов", фигур и т. п. Как мы увидим, эти художественные приемы могут быть осмыслены и с нерелигиозных эстетических позиций и использованы современными художниками в процессе их творчества. Но это означает не следование религиозному канону, а лишь использование некоторых ценных традиций и приемов художественного освоения мира, свойственных древнерусским иконописцам.
Прежде всего, остановимся на содержании иконографического канона, т. е. на содержании тех норм и требований, которые предъявлялись церковью к иконописи.
Иконографический канон сформировался в Византии и воплощал в себе ряд существенных особенностей христианского миросозерцания. Целью византийского культового искусства было не изображение окружающего мира, а постижение художественными средствами сверхъестественного мира, существование которого утверждало христианство. Отсюда несколько главных канонических требований к иконографии.
Во-первых, образы сверхъестественных существ на иконах (Иисуса Христа, богоматери, пророков, апостолов, святых и т. п.) должны подчеркивать их,духовный", неземной, сверхъестественный характер. Художественное отображение человека на византийской иконе направлено на „спиритуа-лизацию" его облика. Вот что пишет об этом В.Н.Лазарев: „Голова как средоточие духовной выразительности становится доминантой фигуры, подчиняющей себе все остальные части. Тело совершенно отступает на второй план, превращаясь в почти невесомую величину, скрывающуюся за тончайшими складками одеяний… Ту же исключительную роль, какую в античной статуе играет торс, на византийской иконе играет голова. Именно исходя из размеров головы, конструирует византийский мастер пропорции всей фигуры, именно голова, точнее - лик представляют для него наибольший интерес в силу возможности выразить в них „некоторое бестелесное и мысленное созерцание". По мнению Иоанна Макропода, умелый художник изображает не только тело, но и душу. В стремлении к максимальному выявлению этой души лицо получает крайне своеобразную трактовку. Пристально устремленные на зрителя глаза выделяются своими преувеличенно большими размерами, тонкие, как бы бесплотные губы лишены чувственности, нос вырисовывается в виде незаметной вертикальной либо слегка изогнутой линии, лоб делают подчеркнуто высоким, причем он подавляет своей величиной все остальные части лица" [1].
[1 Лазарев В. Н. Византийская живопись, с. 34-35.]
Во-вторых, поскольку сверхъестественный мир, согласно христианскому, вероучению, - это мир вечный, неизменяемый, постоянный, фигуры библейских персонажей и святых на иконе должны изображаться неподвижными, статичными. „Неподвижность антропоморфических образов в византийской живописи воплощала в себе момент глубочайшей религиозности. В глазах византийца человек был неподвижен тогда, когда он был преисполнен сверхчеловеческим, божественным содержанием, когда он так или иначе включался в покой божественной жизни" [1].
