Я никогда не забуду наш последний разговор с Кейтлин у изголовья ее больничной кровати. Ее легкие и сердце едва работали; ей оставалось жить менее суток. Я поинтересовался ее самочувствием. Она сразу же переключилась на меня и спросила, что нового в моей жизни. С некоторой досадой я рассказал, что редакторы отказались от еженедельной медицинской колонки, которую я вел в местной газете. «Боже, — шепотом сказала она с сочувствующим выражением на лице, — вы, наверное, ужасно себя чувствуете из-за этого. Вы же обожаете писать». Будучи на волоске от смерти в результате неизлечимого заболевания, в сорок два года, оставляя четверых детей и мужа, она ни слова не проронила о том, как ужасно себя чувствует.
«Она всегда была жизнерадостной и неизменно приветливой, независимо от того, больна она или здорова», — рассказал мне в ходе последнего разговора ее муж, Рэнди. По его словам, Кейтлин «сдерживала в себе много эмоций», особенно когда была расстроена. Были две темы, которые она редко обсуждала: ее неизлечимое заболевание и детство. «Если она и говорила о своем детстве, то это была лишь пара приятных воспоминаний, которые у нее остались о том времени».
Рэнди считает: есть все основания предполагать, что приятных моментов в ее детстве было очень мало. Ее отец, успешный бизнесмен, был суровым и деспотичным надзирателем, чье слово считалось законом. Он очень резко критиковал Кейтлин, старшую из двух детей: «Мне казалось, что она считает, будто ее рождение стало для родителей большим неудобством. Что она появилась на свет слишком рано и была нежелательным ребенком».
Эти слова задели меня за живое. Кейтлин выступала против абортов, но не ожесточенно. Она знала, что я поддерживаю право женщин самостоятельно решать, сохранять им или прерывать свою беременность. Наши отношения были основаны на взаимном уважении, и однажды она обратилась ко мне с призывом перестать направлять пациенток в клиники для аборта. В письме говорилось: «Если бы аборт был разрешен законом в то время, когда я была на стадии зародыша, то я бы не появилась на свет». По словам Рэнди, в глубине души она чувствовала себя нежеланным ребенком.
Когда Кейтлин находилась на последней стадии заболевания, произошла ситуация, от которой, по выражению Рэнди, у него на глазах выступили слезы: «Мы сидели на кухне, а вокруг лежали все эти таблетки, которые она должна была принимать. Она ужасно себя чувствовала. Неожиданно она заплакала и сказала: „Жаль, мамы нет рядом“. А ее мать жила всего в паре кварталов от нашего дома. Они были не настолько эмоционально близки, чтобы мать пришла, утешила, помогла или обняла ее. В этот момент у нас дома находилась домохозяйка. Она была на кухне и мыла холодильник. Она настолько расчувствовалась, что подошла и обняла Кейтлин. Я подумал: какой ужас — человек, который едва ее знает, проявляет к ней больше сочувствия, чем родная мать.
Я не хочу винить родителей. Достаточно посмотреть на историю их семьи — отец ее матери ушел из семьи, когда она была совсем крохой. Она росла без отца, а ее мама (бабушка Кейтлин) была вынуждена преодолевать все трудности в одиночку».
Последующий разговор с ее братом подтвердил мнение Рэнди о детстве Кейтлин: «В семье было мало эмоциональной поддержки и любви, — сказал брат, — отец был с нами жесток, а мама его боялась. Наша мама очень хороший человек, но она никогда не умела разбираться с проблемами.
Отец был настоящим деспотом. Нам едва исполнилось пять или шесть лет, когда каждую субботу он отправлял нас чистить подвал. Нам было запрещено выходить, пока мы окончательно не наведем порядок. Нам также приходилось полировать до блеска его сапоги».
По словам брата, Кейтлин обладала «очень тонкой натурой», но отец считал ее «недалекой». Сам факт, что она поступила в университет, выводил его из себя. Что бы она ни делала, он относился к этому без всякого уважения. Она состояла в организации, которая популяризует грудное вскармливание. Отец насмехался над этим. «Сколько она еще будет кормить грудью этих детей — пока им не исполнится восемнадцать?»
Долгие годы, даже повзрослев, они мирились с диктаторством своего отца, пока ее брат, наконец, не отказался от общения с ним. «Кейтлин очень переживала из-за того, что я отдалился от семьи. Она не могла понять, почему я так поступил. Я пытался объяснить ей, что так мне будет лучше, что благодаря этому я стану лучше. Она не понимала этого».
Брат Кейтлин также плакал, когда вспоминал случай, похожий на тот, о котором рассказывал Рэнди. «За день до своей смерти, лежа на смертном одре, Кейтлин сказала моей жене — тяжело это вспоминать, — моя жена сидела с ней рядом, держа ее за руку, и Кейтлин сказала: „Хотела бы я, чтобы у меня была такая мама, как ты. А так у меня нет матери“. Я люблю маму, но она не была хорошей матерью. Ее нельзя назвать любящей матерью».
Брат также рассказал подробности их родословной, которые еще раз продемонстрировали, что страдания передаются на протяжении многих поколений. Кейтлин и ее брат были потрясены, узнав правду о том, что произошло с их дедушкой. Дядя, который пришел на похороны бабушки Кейтлин, рассказал им, что дедушка не умер, когда мать Кейтлин была ребенком, как им рассказывали; на самом деле он бросил свою жену, а потом развелся с ней.
Всю жизнь Кейтлин и ее брату говорили, что их дедушка неожиданно скончался: «Когда мы спрашивали маму о том, что произошло с ее отцом, она всегда отвечала: „Он умер от сердечного приступа, когда мне было семь“. Бабушка рассказывала нам то же самое. Мы очень расстроились, ведь мы любили и очень уважали бабушку. Если бы мы раньше узнали правду, это многое бы изменило для нас, в том числе в наших с ней отношениях. Но прошлого не воротишь. В нашей семье не принято обсуждать непростые проблемы, мы держим их в себе».
Подобная ложь, даже сказанная из добрых побуждений, никогда не защищает ребенка от боли. Какая-то часть нас понимает, когда нам лгут, даже если мы этого не осознаём. Ложь возводит преграду между людьми, порождает тревогу, связанную с отчуждением и неприятием. Она могла только укрепить мнение Кейтлин о том, что она нежеланный ребенок, которое у нее сложилось из-за жестокости отца и эмоциональной отстраненности матери.
Примерно за год до того, как Кейтлин заболела склеродермией, она подверглась серьезному неприятию со стороны семьи — ее отстранили от семейного бизнеса. «На тот момент это казалось вполне разумным, — говорит ее брат. — Сестра никогда не занималась расчетами». Кейтлин глубоко ранило такое отчуждение. Она ни с кем не обсуждала эту проблему, кроме брата, — незадолго до своей смерти. И продолжала настаивать, чтобы брат наладил отношения с семьей. «Она считала своей обязанностью, своим долгом поступать правильно. Единственное, что могла сделать Кейтлин, — попытаться исправить ситуацию».
Кейтлин была отведена определенная роль в семейной системе — роль, которая передалась ей по наследству от череды предыдущих поколений семьи. Ее родная мать с детства была лишена чуткой родительской заботы, поэтому мы можем предположить, что проблемы семьи начались задолго до того, как дедушка бросил свою жену и детей. С такой же уверенностью можно сказать, что модель строгого воспитания детей отца Кейтлин стала результатом его собственного неспокойного детства. Сочетание множества неудовлетворенных эмоциональных потребностей родителей Кейтлин привело к тому, что она отчаянно пыталась понравиться окружающим, а также подготовило для нее роль человека доброго, нежного и безропотного, который никогда не злится и не отстаивает свою позицию. Таким образом, адаптивные реакции ребенка в ответ на требования, если они повторяются достаточно часто, становятся чертами характера.
Кейтлин успешно играла назначенную ей роль, но ценой собственного здоровья. Ценой стала жизнь, наполненная стрессом. Ее роль и жизнь закончились стремительно прогрессирующим смертельным аутоиммунным заболеванием, которое стало развиваться спустя год после глубокого неприятия, которое она испытала. Она больше не находила в себе сил справляться с этим.
