Мне казалось, что чем более важной персоной становится Джерри, тем менее значительной делаюсь я. Чем больше я позволяла себе раскисать — а я знала, что для детей я была бесхарактерной тряпкой, — тем больше овладевало мной чувство жалости к себе. Разве я ничего уже не значу в этом мире? Подсознательно, думаю, я не верила, что представляла собой что-то значительное. Моя карьера у Марты Грэм не имела выдающегося успеха — я считалась талантливой танцовщицей, но не стала великой балериной; моя уверенность в себе всегда была шаткой. Если меня принимали в женский клуб в высшей школе, я говорила: «Это потому, что у меня два старших брата, а девушкам нравятся мои братья». Или: «Это потому, что я могу танцевать и оказаться полезной, когда они будут ставить спектакль».
Я не могла принять, что люди любят меня саму. И стеснялась того, что не закончила колледж, хотя понимала, что если я ловко действую и нарядно выгляжу, может быть, незнакомые и думают, что я умница.
Необразованная. Не Павлова. И даже наполовину не такая женщина, какой была моя мать. Я всегда сопоставляла себя с недостижимыми идеалами — Мартой Грэм и моей матерью, и всегда оказывалась неизмеримо ниже их. Это был хороший повод для того, чтобы напиваться. Моя мать была удивительной женщиной, строгой, доброжелательной и принципиальной. И никогда не подводила меня. Безупречная, она пыталась и нас, детей, запрограммировать на безупречность. Она никогда не делилась с нами своими проблемами и преодолевала их в одиночку. Для меня она была самым ярким примером. Когда я не могла перенести в одиночку свои неприятности, то теряла уважение к себе. Как бы сильно я ни старалась, я не могла оправдать собственных надежд[16].
Кажется, что первая леди остается глуха к собственным словам: о своих переживаниях детства, об отношениях с матерью и отцом, о которых она говорит очень мало. Она не замечает того, как ее детский опыт повлиял на формирование ее личности и способа преодоления трудностей. Она не видит, что ее самопожертвование во имя мужа, его потребностей и ожиданий, и превращение в «бесхарактерную тряпку» обусловлены событиями, которые она пережила в детстве. Подавление чувств, жесткая самокритика и перфекционизм, которые Бетти Форд усвоила в детстве, — это прямой путь не только к алкоголизму, но и к раку молочной железы.
6. Ты тоже к этому причастна, мама
Во второй книге своих воспоминаний «Запри меня или отпусти» Бетти Кравчик пишет о том, как в результате рака молочной железы умерла ее 27-летняя дочь Барбара Эллен:
Последний раз я страдала от мигрени примерно три года назад когда в отделении паллиативной помощи главный врач сообщил мне, что я должна дать согласие на уход Барбары Эллен из жизни.
«Она просит вашего разрешения уйти из жизни», — спокойно сказал он. Мы были в отдельном помещении, специально отведенном для людей вроде меня. Самых несчастных людей на свете.
«Черта с два! — бросила я в его сторону, испытывая ужас при одной только мысли об этом. — Я не одобрю ее уход из жизни. Она не получит мое разрешение на собственную смерть! Я запрещаю…»
В тот момент я была сломлена и рыдала. Доктор терпеливо ждал. Он привык к такой реакции. Это часть его работы.
«Миссис Кравчик, я думаю, вы понимаете, что страдания Барбары Эллен с каждым часом становятся все сильнее».
«Она не страдает! Она держит в руке бабочку. Сегодня утром она общалась с сестрами и отцом, еще вчера она виделась с друзьями, она разговаривала и обнимала своего крошку сына…»
«Это был прощальный подарок. Подарок, который она сделала тем, кого любит. Ей надо было проститься со всеми. Вы единственная, с кем она еще не попрощалась. Она хочет сделать это сейчас. Она хочет получить ваше разрешение уйти из жизни…»
«Прошу, перестаньте! Кем вы себя возомнили, Богом? Откуда вам известно, что ей пора умирать?»
Я стала умолять: «Пожалуйста, дайте мне еще несколько дней. Прошу, поставьте ей снова капельницу…»
«Она этого не хочет. Нужно набраться смелости, чтобы дать дочери то, что ей необходимо на данный момент. Вы должны помочь ей, отпустить ее; только так вы способны ей сейчас помочь — позволив ей уйти из жизни».
Голова разболелась так сильно, что мне казалось: я умру раньше, чем Барбара Эллен. Но этого не произошло… На следующий вечер я… собралась с силами, чтобы сказать дочери, что, если она измотана болезнью и хочет уйти из жизни, я не стану ее удерживать. Она взяла меня за руку и ответила, что будет ждать меня там, куда бы она ни попала после смерти. Тем утром она умерла у меня на руках, ее сестра Мариан держала ее за руку, а рядом сидел отец»1.
В то время я работал паллиативным врачом. Я прекрасно помню Барбару Эллен, которая, свернувшись клубочком, лежала на больничной койке, расположенной у окна. Она находилась в первой палате, которая располагалась справа по коридору, у входа в отделение со стороны лифта. Из-за неизлечимого рака она уменьшилась до размеров маленького ребенка. Она крайне мало разговаривала и выглядела грустной. Я не знал об ее жизни ничего, кроме истории болезни. У нее был диагностирован воспалительный рак молочной железы. Этот вид рака поражает молодых женщин и имеет крайне неблагоприятный прогноз. Она решила отказаться от традиционных методов лечения — не самое безрассудное решение, учитывая ее диагноз, хотя весьма необычное. Подобные решения всегда имеют под собой нечто большее, чем просто рациональное обоснование. У меня возникло ощущение, что эта девушка чувствует себя оторванной от окружающего мира — и испытывала это чувство на протяжении всей жизни. Иногда я просто хотел убаюкать ее на своих руках, успокаивая как младенца или маленького ребенка.
Вот как Бетти описывает в мемуарах тот день, когда я разговаривал с Барбарой Эллен после утреннего обхода.
«Сколько мне осталось?» — спросила она.
«Недолго. Как ваше самочувствие?»
«С меня довольно. Вы даете мне какие-то препараты, чтобы поддерживать во мне жизнь?»
«Только капельницы. Без них вы умрете через один-два дня. Вы хотите, чтобы мы перестали их ставить?
«Моя мама этого не переживет».
«Мне кажется, вы всегда заботились о ней, и поэтому вам так трудно сделать сейчас то, что вы хотите. Но вам больше не нужно заботиться о ней. Что бы вы сделали, исходя только из собственного желания?»
«Я бы вытащила капельницу».
«Я уважаю чувства вашей матери. Для родителей это тяжкое бремя. Не могу представить, как это невыносимо трудно. Но вы — моя пациентка, и я несу за вас главную ответственность. Если вы хотите, я поговорю с ней».
Недавно мы с Бетти Кравчик встретились снова, чтобы поговорить о жизни и смерти ее дочери. После того как Барбара Эллен умерла, мы сказали друг другу лишь пару слов, поскольку Бетти скорбела и пыталась понять, почему ее дочь так рано ушла из жизни. Я рассказал ей о том, что вижу возможную взаимосвязь между пережитым в раннем детстве стрессом и повышенным риском последующего развития рака. Вскоре я получил по почте экземпляр первого тома ее мемуаров «Клэйокот: звук моего сердца»[17]. Внутри книги была подпись: «Перед вами моя книга. Она проливает свет на мои отношения с дочерью, которая 30 апреля умерла от рака молочной железы в вашем отделении». Прочитав книгу, я надеялся, что Бетти согласится дать интервью для «Когда тело говорит „нет“». Как оказалось, Бетти тоже думала обо мне, когда подписывала для меня экземпляр своей книги. Она хотела узнать мое мнение, надеясь, что я помогу ей лучше понять кое-что из того, о чем Барбара Эллен говорила последние полгода своей жизни.
У нас состоялся не совсем обычный разговор. Впрочем, и Бетти не совсем обычная женщина. В Британской Колумбии и за ее пределами она широко известна благодаря своей деятельности в области защиты окружающей среды. Для наименования своей первой книги она выбрала название всемирно известного заповедника, расположенного на западном побережье Клэйокот Саунд, который несколько лет назад был под угрозой вырубки. В сентябре 2001 года 73-летняя Бетти провела четыре с половиной месяца в тюрьме за неуважение к суду после очередного протеста против вырубки леса.
