Особенно мне запомнилось, как она загнала меня в угол в коридоре. Я стояла на собачьей туалетной газетке, прямо в луже, и почему-то матери захотелось ударить меня в глаз. После этого удара у меня половина белка оказалась залита кровью, а она убедила меня говорить всем, что я ударилась сама. И Мира была первым человеком, кому я рассказала правду. В ту ночь мы обе задумались, а почему же никто не обращал внимания на бесконечные травмы? Я точно помню, что минимум раз в месяц у меня появлялись синяки или ссадины на социально заметных местах – лице или руках, а учительница Елена Владимировна только косо поглядывала, но ни разу не спросила о причине. И мамины подруги, которые видели больше, и мужики ее, бывшие свидетелями, тоже молчали. Причины для истерики у нее могли быть самыми разными, но зачастую повторялись.

Я всегда была склонна к полноте, а у нас в семье у матери и бабушки коллективная травма по поводу лишнего веса, поэтому мать просто могла начать нападать на меня за то, что я толстая.

– Тварь жирная, – шипела она, – жиробасам скоро на улицу запретят выходить.

В другой раз я уронила на пол пакет с яйцами. За это она ударила меня головой об пол, вытирая моими волосами разбитые яйца. А когда она успокоилась, то в свое оправдание назвала это питательной маской для волос.

В школе надо мной тоже издевались из-за лишнего веса и отсутствия денег, а мать раздражали жалобы.

А когда приходили ее любовники, она воспринимала меня соперницей и обвиняла в том, что я пытаюсь их соблазнить (в девять-то лет).

К тому же, на меня сильно повлияло то, что мать отказалась от меня и отправила к бабушке, когда мне было 11 лет. В начале 2011 года она познакомилась по переписке с мужчиной, который жил в реабилитационном центре для бездомных и привела его домой. Так как жили мы все на ее пенсию, то вскоре выяснилось, что восьми тысяч рублей слишком мало для троих человек. И избавились от меня.

Но физическое насилие не было худшим из того, что приходило ей в голову. Психологическое давление – вот ее любимое оружие. Она практиковала его и на мне, и на мужьях, в то время как остальные, – друзья и родственники, – пытались держаться от нее подальше. Например, в очередной свой приступ ревности она вытащила свой фаллоимитатор и тыкала мне им в лицо, в подробностях рассказывая, как, что и куда ее мужики в меня засунут. У меня был ускоренный курс полового воспитания.

Неудивительно, что я с семи лет думала о самоубийстве, что стало по мере взросления серьезной проблемой, которой я очень сильно стеснялась и редко кому-либо рассказывала. Обычно такие вещи смущают людей, и они бормочут что-либо ободряющее или стараются перевести тему.

– Ой, такая же херня,– Амира была первой, кто воспринял это таким образом.

Мужское внимание – это была общая мера ценности, воспринимаемая нашими родственниками. Без претензий к самим мужчинам, но, как мне кажется, это какая-то особенно часто встречающаяся проблема женщин поколения наших матерей. Также, я обратила внимание на то, что некоторые женщины, в том числе и моя мать, в какой-то момент начинают воспринимать своих дочерей как соперниц. Я искала об этом какие-нибудь исследования, но так ничего толкового и не нашла, поэтому обхожусь своими теориями.

И теми летними ночами, несмотря на то, что на следующий день нам зачастую обеим нужно было на работу, мы засиживались на крыше едва ли не до раннего утра, когда самые несчастные из работяг уже сбредались в метро и на автобусные остановки. Теперь этой крыши уже нет, ее снесли год или два назад. Но дорогу к ней я буду помнить всегда. Мы выходили с работы около 9 вечера и бежали в “Бристоль” или “Красное белое”, еле успевая купить “Эссу” за 70 рублей. Вообще-то алкомаркеты находились в трех минутах ходьбы от нашего магазина, но Мира так долго красила накрашенные губы и выпрямляла прямые волосы, что мы нередко опаздывали. Алкоголь в Нижегородской области можно приобрести строго до 10 вечера, поэтому переехав в Москву, я была удивлена, что так не везде. Если мы не успевали купить пиво законно, то шли к подвальному ларьку на площади Горького – там продавали в любое время суток и, что забавно, у нас там постоянно спрашивали паспорта. Закон соблюдали, но не каждый день и выборочно –  идеальное описание страны на знакомом примере. Купив все необходимое, мы дворами шли к улице Федоровского, находившейся у самого края верхней части города, где всегда было много машин и компаний с кальянами. По крутой лестнице мы спускались вниз на улицу Рождественскую и, минуя одноименную церковь, по неосвещенной дороге поднимались к тому заброшенному аварийному зданию. Так как оно находилось на крутом склоне, крыша была на уровне земли и высоко лезть не приходилось. Оттуда открывался вид на огни города, можно было разглядеть Нижегородскую ярмарку и стадион, построенный к Чемпионату Мира в 2018 году, а набережной тогда еще не было – ее открыли только к 2021 году.

Как я уже рассказывала, Амира обожала полицейских, и именно на крыше она мне поведала причину. На самом деле все очень просто и одновременно поражает, насколько такая простая вещь, как сон, может повлиять на всю жизнь человека.

– Однажды мне приснилось, что я была безумно влюблена в полицейского. Я не помню ни лица, ни имени, только то, что он точно был полицейским. Это даже не просто влюбленность, я была так счастлива в том сне, что уверена до сих пор, моя судьба – это мужчина в форме.

Мира была человеком слова: если она решила что-то, то добивалась этого любыми правдами и неправдами, и отговорить ее было невозможно. Так сильно она уверовала в полицейского, что на других мужчин, среди которых была весьма популярна, не смотрела вообще.

И от слов она переходила к действию. Набравшись сладкого газированного пива, мы спустились вниз и пешком от улицы Рождественской дошли до отдела полиции около Московского вокзала. А это около 7 километров, что для такой ленивой женщины вроде меня слишком много. И там, пока она выглядывала мужчин в форме, я сидела на бордюре у обочины. Вероятно, я выглядела особенно несчастной, да к тому же, когда мне было 19 лет, то на вид мне больше 17 не давали. За те полчаса остановилось около трех машин. В 3 часа-то ночи! Благодаря тому, что в некоторых соцсетях есть архив, я могу даже сказать точную дату – это было 22 июня 2019 года.

В тот рассветный час, который я провела на краю дороги, вышел покурить кто-то из сотрудников того отделения. Мира – еще не очень уверенная в себе, но невероятно милая девочка в коротком синем платье и босоножках на шпильках, – почти сразу завела с ним беседу.

– Здравствуйте! А у вас есть красивые и неженатые коллеги? – кокетливо и картаво спросила она у него.

Мужчина машинально погладил кольцо на правой руке, но не растерялся и ответил:

– Сейчас в шеренгу всех женихов поставим для тебя.

Позже он пообещал для меня отдельный строй бомжей из обезьянника.

Но ни с кем из того отдела у Миры так ничего и не сложилось: она только пару раз переписывалась с нашим полуночным собеседником.

И уже через пару дней она могла говорить только о Мироне – это другой полицейский, с которым она познакомилась неделей ранее. Некоторое время он ее отвергал, и о неразделенной любви страдали мы вместе. Правда, недолго. В моей ситуации ничего так и не изменилось и через полгодика я успокоилась, а Мирон в конце концов сдался и у Миры начались первые ее отношения, которые продлились два года. Главной причиной того, что Мирон не хотел встречаться с ней, была их разница в возрасте, ведь на момент их знакомства Мире был 21 год, а ему, если не ошибаюсь около 41 или 42 лет.