К вечеру, когда поток посетителей уменьшился, Мира расплакалась. Нет, это нельзя назвать просто расплакалась, она очень серьезно разревелась и долго не могла успокоиться. Все, кроме нее, из-за инцидента не сильно переживали и восприняли, как просто интересную историю, которую я смогу описать несколько лет спустя в какой-нибудь своей книге, хотя о серьезной писательской карьере тогда речи еще не шло.

– Мне просто, – Амира икала от слез, – мне так обидно… за вас… за нас…

– И за Кавказ, – иронично подметил кто-то.

– Мирочка, – Катя после неудавшейся драки прикрикнула на нее, и, как мне показалось, теперь чувствовала себя виноватой в ее слезах, – не переживай ты так, они просто больные тетки!

– Мне обидно, вы ведь хотели сделать праздник, а они… и я все испортили.

– Да ничего никто не испортил, – вмешалась я, наливая Мире горячий чай, – это же какая история получилась, теперь до старости вспоминать будем.

– Кстати, – Катя уловила момент, чтобы отвлечься от грустных выводов, – мне мент рассказал, что они уже на все местные заведения написали по заявлению. На бар “Березка” неделю назад тоже вызывали полицию за шум.

– Ну, скучно им, развлекаются как могут, – добавила Илона.

Этих бабок мы вспоминали еще не раз. Во-первых, Катя весь следующий месяц ходила в суд представлять магазин на заседаниях. Это дело мы выиграли, кстати. Во-вторых, когда открылся тир в помещении, с которым у нас был общий вход, то на них эти женщины тоже написали заявление в полицию. Претензия заключалась в том, что посетители этого тира ночами вызывают к их дому, находившемуся в нескольких сотнях метров от нашего здания, такси и мешают им спать. Как они вычислили, что это были клиенты именно тира, а не круглосуточного “КФС” или бара “Че По Чем?” – неизвестно, как и чего они ожидали, заселяясь буквально на “Нижегородский Арбат”.

А тот памятный вечер закончился в баре, который мы после этого стали считать нашим. “Фидель” на улице Звездинке существует до сих пор, но чаще всего мы его посещали именно в 2019 году. После праздничного распивания шампанского и поедания тортика с бенгальскими огнями вместо свечей после закрытия, мы, – Илона, Амира и я, – решили, что нам мало и отправились продолжать. Вроде бы пойти в “Фидель” было идеей Илоны, потому как ни я, ни Мира раньше там не бывали. Мира и Илона стали моими первыми настоящими друзьями. Хотя знакомы мы были совсем немного, но я уже могла поделиться с ними своими любовными переживаниями, не боясь осуждения. А осудить меня было за что: как минимум, несмотря на то, что больше года уже жила с одним партнером, я сильно влюбилась в другого человека.

В свое оправдание могу лишь сказать, что человек, с которым я делила жилище, был для меня способом в 18 лет сбежать из дома и я, измотанная бесконечными проблемами с деньгами, давно старалась от него уйти. А тот человек знал о моих намерениях, но не отпускал и угрожал мне самоубийством.

В полуподвальном помещении все столики были заняты, но не из-за популярности заведения, а только по причине малого их количества. Соответственно числу посадочных мест в зале бегали только два официанта: девушка, которую я могла бы описать как типичную рок-исполнительницу из небольшого города, и юноша-кот Борис. По крайней мере, на его бейджике было так написано. Илона и Мира с ним болтали, а я, выпив кружку пива, периодически начинала жаловаться ему на неразделенную любовь.

– А что? Я впервые в баре, я хочу жаловаться бармену на тяжелую жизнь, – отмахнулась я, когда меня попытались одернуть.

– Но я официант…

– И я не 40-летний разведенец, так что сойдет и так.

 К полуночи мы уже сидели за чужим столиком. Амира умела очаровывать всех, кто находился рядом и таким образом мы могли пересесть на более удобные места или даже поесть за чужой счет. И, что самое главное, – это всегда были безвозмездные акции.

– Чувак накормил меня курочкой, – вспомнила о том вечере Илона.

– И на кальяне сэкономили, – добавляла Мира.

– А мне понравилась текила, – у всех были свои приоритеты.

С того события в качестве памяти у меня осталось только видео не лучшего качества, где, склонившись над столом, мы с Мирой передаем друг другу текилу изо рта в рот и одновременно закусываем дольками лайма. Один из хозяев стола, чьего имени я, конечно, не помню, воскликнул, что тоже хотел бы поучаствовать.

Сейчас мне кажется, что лето 2019 года было лучшим в моей жизни, что отчасти правда, однако я уже забыла о том, из-за чего горько плакала каждую смену. Все, что было связано с работой, оставило только счастливые воспоминания, но в то же время я была ужасно несчастна по собственной вине. В 18 лет я сбежала из дома, чтобы жить с моим уже бывшим партнером. Хотя вернее было бы сказать, что я жила с ним ради того, чтобы сбежать в 18 лет из дома. Опуская подробности моих чувств, в сухом остатке остается только то, что тот человек не работал, обманывал меня, что ищет работу и всячески старался удержать рядом. Он набрал займов и кредитов у знакомых, банков и микрофинансовых организаций, из-за чего нас обоих изводили коллекторы, а на мою зарплату в 20 тысяч рублей рассчитаться было невозможно. И это лишь видимая со стороны часть того, что давило на меня, ведь от хорошей жизни едва совершеннолетними из дома не бегут.

Когда мы вечером закрывали магазин и прощались с коллегами-подругами, меня ожидала дорога домой. Я шла по бесконечной промзоне в темноте, легкое пальто или дешевая курточка не грели, дешевая обувь промокала. А за тонкой дверью квартиры меня ждали только грязь, голод и человек, лгавший о поиске работы.

И с самого детства меня мучила бессонница, к которой добавлялся страх жить так, как я жила тогда, до самого конца. Потому до поздней ночи я работала над своим художественными навыками или учила язык, видя в них единственное спасение.

К тому лету я уже довольно четко осознала свой промах и не знала, как все исправить.

– Хватит, – рявкнула на меня Катя, когда я в очередной раз расплакалась на работе, – свои проблемы дома оставляй, тут никому это не интересно.

Конечно, она была права, но обидно мне до сих пор. Остальные мои коллеги относились к этому иначе – Илона выслушивала, Ангелина, заканчивавшая тогда факультет психологии, практиковалась на мне, а у Миры был особый способ терапии. Мы, когда выпадали общие смены, оставались обе до закрытия и шли пить дешевое фруктовое пиво на крышу. Там мы жаловались, рассказывали друг другу обо всем, что происходило с нами в жизни, откровенно плакали, матерились и кидали камешки вниз. Оказалось, что наши судьбы очень похожи. Нас обеих воспитывали весьма жестоко, что, наверное, не было редкостью в начале двухтысячных. Более того, наших матерей даже звали одинаково. Теперь будет некрасиво рассказывать подробности того, что поведала мне сама Амира, но с чистой совестью я могу сказать о том, что вытворяла моя мама со мной. Для начала стоит отметить, что моя мать воспитывала меня одна, параллельно страдая от неизлечимого заболевания, хотя в моих глазах это мало ее оправдывает. Отец ушел, когда мне было 7 лет, и до 11 лет я жила только с матерью. Хотя мать гордится тем, что воспитала меня сильным человеком (это далеко от истины), но однажды она один раз извинилась за то, что сделала со мной. В ее настроении была система – утром оно было нормальным или иногда даже хорошим, но около полудня мать перекрывало и начинались мои круги ада. Причем она не гнушалась даже самых подлых поступков. Так, например, после двух часов крика и оскорблений, она могла подойти ко мне и начать говорить о любви и гладить, но через пару минут ее снова одолевал гнев и острые ногти впивались в мою кожу. Из-за этого я долгое время боялась прикосновений, ожидая подвоха. Несколько раз она разбивала мне нос, но это радовало меня, ведь стоило ей увидеть кровь, то она успокаивалась. Поэтому, когда она хваталась за лыжную палку или трость, я в глубине души ликовала, ведь это значило, что скоро меня оставят в покое.