– На Большую Луну? Логично. Но я бы всё же поинтересовалась личностью проводника, если ты не против.

– Фигля.

– Но она же…

– Ей, скажем так, лучше.

– Знаешь, проводник с суицидальным комплексом, или что там у неё…

– Скорее антисуицидальным. Она уверена, что уже умерла. Впрочем, это не важно.

– Ладно, её психическое здоровье – не моя забота. У меня своих проблем хватает. Да чёрт! Уверен? Тебе точно это надо? Хрен с тобой…

Я не сразу понял, что она говорит не со мной, но потом Кобальт расшарил трансляцию, и я увидел Ивана.

– Антон, я пойду с вами.

Лайса закатила глаза и сделала сложное лицо.

– Какого хрена?

Когда-то я всерьёз подумывал его убить. И было за что. Но с тех пор много воды утекло, да и сам он уже не тот.

– Что, паршиво выгляжу?

– Ну…

Когда-то Иван брал у меня на ринге три раунда из пяти. Он моложе, крупнее, у него длиннее руки и были лучше физданные. Сейчас носит спортивные штаны только для того, чтобы ремень брюк не давил на пузо.

– Знаю. Плевать. Я должен пойти с вами. Это не жизнь. Я как мёртвый с тех пор. Ничего не хочу и ничего не могу.

Лайса за его спиной изобразила мимикой «Да объясни ты ему…»

– Это не оздоровительная прогулка, Иван.

– Я знаю. Мне нужно к Балию.

– Да мне как бы насрать, что там тебе нужно. Мы не в Изумрудный город к Гудвину идём по дороге жёлтого кирпича. Никто не даст мне мозгов, тебе храбрости, а Лайсе мужика хорошего. Кроме того, я тебе просто не доверяю. Лайса, решай свои семейные проблемы без меня. До завтрашнего вечера.

Трансляция отключилась.

***

– Антон, я боюсь.

– Нетта…

– Я знаю. Я не отговорю тебя. Тебя никто никогда не мог ни от чего отговорить, если ты решил. Твое «Я должен» сильнее даже тебя самого. Но я не могу не сказать – я боюсь.

Мы сидим на её берегу, море тихо шепчет что-то под мостками. Я занял капсулу без веского повода – по расписанию у нас терапевтический сеанс с Фиглей, но она только отмахнулась: «Мёртвые не болеют». Так что это использование дорогостоящего казённого оборудования в личных целях и провоцирование вирт-зависимости. Но мне насрать.

– Я понимаю, что это опасно. Но в моей жизни было полно всякого опасного. Одним больше, одним меньше…

– Однажды твое везение не сработает. И что тогда делать тем, кто тебя любит?

– Однажды все умирают, Нетта. Я не могу лежать завёрнутый в вату. Я не ёлочная игрушка.

– Ты прав. И всё же… Знаешь, твоя дочь уже взрослая – но ей будет очень больно потерять тебя. Твой сын уже лишился матери. Он растёт в детдоме, но стать сиротой – это другое. Клюся, у которой всё сложно, но без тебя станет ещё сложнее. Дети интерната, возложившие на тебя все свои надежды. Это правда того стоит?

– Ты не упомянула себя.

– Я не имею значения. Меня просто не станет.

– Ты имеешь значение, – я обнял её за плечи, с наслаждением вдыхая запах волос. – Иногда мне кажется, что только ты и имеешь. Но посмотри на это иначе – любой человек может умереть в любой день. Просто так, от внутреннего несовершенства или несовершенства мира. Оторвался внутри тромб, отвалился от балкона кирпич – и опаньки, «безвременно-безвременно». Говно случается. Нельзя жить, считая шансы, это глупо и не работает. Вероятность смерти я всегда воспринимал как блондинка из анекдота про динозавров – или встречу, или нет. Пятьдесят на пятьдесят.

– У тебя всегда было плохо с математикой, – тихо засмеялась Нетта.

Она прижималась к моей груди, и от её смеха внутри меня что-то сладко вибрировало. Для чего так точна реальность капсулы? Лишний раз напомнить, как никчёмна моя?

– На самом деле, опасность довольно умозрительная. Если бы Сумерла хотела меня убить, у неё было на это полно времени. А Великий Балий вообще, на мой взгляд, страшилка.

– Я боюсь не того, что Сумерла или Балий захотят тебя убить.

– А чего?

– Что ты захочешь умереть сам.

– Вот тут не понял, – я отстранил от себя Нетту, поднял её лицо за подбородок и посмотрел в невозможно прекрасные янтарные глаза.

Она отвела взгляд, отодвинулась и уставилась в море.

– Ты чувствуешь себя несчастным, ненужным, бессмысленным и пустым.

– А, ну это у меня просто депрессия. Чего-то там с серотонином и дофамином. Микульчик объяснял, что в депрессии нет ничего стыдного. Это как диабет – не вырабатывается что-то в организме. Поэтому ты объективно в норме, а субъективно в жопе. Дурацкая химия дурацкого тела, тут я прям тебе завидую. Но таблетки справляются, я не склонен к суициду.

– Дело не в суициде. Если тебе предложат сделку, где ценой будет твоя жизнь, ты можешь согласиться.

– Прекрати, солнце моё глазастое, – я притянул Нетту к себе, – моя жизнь не годится на ценник. Она говна не стоит.

– Просто помни – есть те, кому ты важен.

***

– Ты, конечно, попрёшься?

– Откуда ты?..

– Просто сложила два и два. Ты слишком быстро перестал меня домогаться.

– Клюся!

– Не клюськай! Не в этом смысле домогаться, дождёшься от тебя. А просить отвести к Сумерле. Если такой упертый старый маразматик, как ты, отстал после первого отказа, значит, просто нашёл другой вариант. А кто у нас по кривым дорожкам горазд? Не азовкина ли лихованка? Не Фигля ли, блядво не вестное? Вот я её и спросила, керасть мухортую, необытную.

– И что Фигля?

– Запираться не стала. Ей-то что? Она ж себя в покойниках числит. Гордится даже, сиромаха нетребная. Вот только ей-то на тебя-то насрать, глупый старик. А мне – нет!

– Клюся…

– Не клюськай! Я уже настроилась нажраться на твоём юбилее! Сплясать на столе, лезть целоваться, наблевать на ковёр, нарыдать на плечо – что там ещё делают пьяные девушки? Твои поминки мне этого не заменят!

– Да что вы все как сговорились? Да кому я нафиг нужен!

– Мне! Мне ты нужен, мерзкий старикашка! Над кем я буду глумиться, если тебя не станет? Кто будет пялиться на мою задницу, делая вид, что он выше этого? Блин, Аспид, что за нафиг вообще?

– Успокойся, со мной будет Лайса.

– И что Лайса?

– У неё ножки красивые, но короткие. Я быстрее бегаю. Пока её доедят, уже смоюсь.

– Ну конечно, я прям сразу поверила… А кто «все сговорились»?

– Просто выражение.

– Не ври мне, противный пенсионер. Так, Настюха не в курсе, это точно. Она там с Эдуардом курлычет, тряся оперением, ей не до тебя…

– С Эдуардом? Курлычет?

– До койки у них вроде не дошло, если тебя это успокоит. Но щебечут уже на одной волне. И не говори, что я тебя не предупреждала.

– Предупреждала, – признал я, – а толку?

– Любовь зла, – согласилась Клюся, – вот хоть на меня посмотреть. Но кто же эти «все»? Ребятам бы ты не сказал, ты сволочь скрытная. Сына тем более пугать бы не стал. Лайсе на тебя насрать, у неё свой мужик дурней дурного. О, точно! Твоя воображаемая подружка! Нетта! Знаешь, ты бы иногда к ней прислушивался, что ли. Это самая разумная часть тебя.

– Чойта «воображаемая»? Это мой вирп.

– Их отключили пять лет назад, если ты не в курсе. Когда моя Аркуда попрощалась и исчезла, я рыдала три дня.

– Я знаю, но с Неттой вышла какая-то программная накладка, и она осталась. Да что я рассказываю, ты же её тоже видишь!

– Я и Дораму каждый день вижу, – возразила Клюся. – Но это не значит, что её персонажи реальны.

– Антон Спиридонович, можно?

– Джиу, ребята, почему бы вам разнообразия ради не заходить иногда в дверь?

– Эпический компонент! – сказала в сердцах Клюся. – Команда Джиу, лезущая в окно к Аспиду. Ну, теперь я точно видела всё. Может быть, я тоже персонаж чего-нибудь? Комическая девица небольшого ума, над которой ржут зрители какой-то из линий Дорамы? Нет-нет, не говорите мне, не хочу знать… Я, кстати, Клюся, ваш зритель.

– Тогда мы можем не представляться, – буркнул Степан. – Надеюсь, ты моя фанатка? Расписаться тебе на сиське?

– Обойдусь, спасибо. Не для тебя мои сиськи росли, мелкий. Но пара объяснений, Аспид, мне бы не помешала.