– Да не трогай ты, – прикрикнул на кого-то Васятка, – я взялся, так кожи клок оставил.

Он посасывает пострадавший палец.

– И что вы скажете на это, Кэп? – Стасик произнёс это с такой интонацией, как будто нашёл виноватого, осталось получить чистосердечное признание.

Не дождётся.

– Надеюсь, все соскучились по мороженому.

– Эй, а жрать-то как?

– Разморозится.

– И как долго? – спросил кто-то.

– Теплоёмкость воды четыре и два килоджоуля, – внезапно сказала Натаха. – Компота тут литров двадцать, если принять его за воду и считать, что он имеет температуру ноль градусов, то разность температур… Коэффициент конвективной теплоотдачи на поверхности… Площадь… Число Нуссельта… Таким образом, мощность теплового потока составит…

– Ну, сколько ждать-то? – переспросил Васятка.

– Дохрена, – коротко ответила Натаха. – Десятки часов. Но если контейнеры поставить в горячую воду, то можно будет поесть сегодня. Особенно, если её запустить потоком. Потащили в душевую! Да тряпкой беритесь, пожжёте руки холодом!

В душевой разочарование – вода из горячего крана течёт холодная. Очень холодная, мыться такой – надо совсем по гигиене соскучиться.

– Всё равно быстрее, чем на воздухе, – сказала Натаха, – но совсем не то.

Контейнеры поставили в большие тазы для стирки, пустили воду из кранов – они моментально покрылись коркой льда.

– Тут не ноль, они гораздо сильнее заморожены. Так мы их несколько дней согревать будем. Мне нужно два лезвия, нитки и спички. Провод я знаю где взять. Да, пластырь ещё, вместо изоленты. И солонку притащите кто-нибудь из столовой.

– Стасик, – сказал я твёрдо, – у тебя точно есть.

Через небольшое время Натаха уже прикручивала «на живую» без отключения этот «солдатский кипятильник» к проводам от лампы, куда раньше был так же прикручен старый облезлый фен.

Свет ламп дневного света потускнел и замерцал, они заныли тонким неприятным гулом.

– Фаза еле тянет, – сказала она. – Неладно что-то тут с сетями.

– И долго это? Жрать уже охота… – уныло пробубнил Васятка, глядя на бурление воды в тазу над смотанными лезвиями.

– Долго, – отрезала Натаха. – Тут всего-то киловатт примерно. Да и то, если…

Она не договорила – свет мигнул и погас.

– Да васу мать! – с чувством сказала Сэкиль.

Натаха тут же оторвала провода, но вокруг всё так же темно. Сэкиль зажгла фонарик и обвела его лучом растерянные лица.

– Доломали, – мрачно буркнул Сэмми.

– Пробки где-то выбило, – прокомментировала Натаха. – Знать бы где.

– От вас и ваших людей всегда проблемы, Кэп, – заявил Стасик, – но на этот раз вы сами себя превзошли! И что вы теперь предлагаете делать?

Я уже хотел предложить ему пойти и повеситься, но тут свет зажёгся обратно. Если раньше горела одна лампа через три, то теперь две на весь коридор, да и те как-то нехорошо мерцают и потрескивают.

– Остыли автоматы, – заметила философски Натаха, – но не все. Тут не хватает нормального электрика.

– И сантехника, – добавил Сэмми, показывая на кран, напор воды в котором падает на глазах, превращаясь в тоненькую струйку, потом в капель, а потом пересыхая окончательно.

– Насосы, похоже, тоже встали…

– Да, Натаса! И кто виноват, сказы мне?

– Тот, кто хоть что-то делает, да? А не тот, у кого тонкие лапки из красивой жопки?

– Мозет, этот «кто-то» луцсе посидер бы на попе ровно? Дазе если она у него не такая красивая?

– Никто не виноват, – я придержал их руками. – Говно случается. У меня есть идея – мы с вами знаем место, где много пара и горячих труб. Там наверняка можно согреть еду.

– Если там есё сто-то остарось от чьих-то шаровривых русёнок… – мрачно буркнула Сэкиль.

– Вы чего-то недоговариваете! – возмутился Стасик.

– Хочешь поговорить об этом? – спросил его я, но он сразу расхотел.

Хреновый из меня психотерапевт.

***

Первое, что мы увидели на техническом этаже, – дверь. Она лежит прямо на лестничной площадке, пролетела метров пять, причём выбив решётку тамбура. Внутри темно, тянет теплом и сыростью, что-то тихо шипит и громко льётся. Луч фонарика Сэкиль зловеще подсветил стену тумана и канул в её молочной белизне.

– Страсно как-то, – сказала она.

– Раз есть пар – есть тепло! – уверенно сказала Натаха и шагнула внутрь.

За нами в этот поход увязались не все, но десяток человек, которые тащат контейнеры с мёрзлой едой – это уже толпа, достаточная для дурной суеты и неразберихи. Мне пришлось брать на себя командование, потому что Стасик решил, что он пока недостаточно голодный. Сам факт выхода за пределы этажа его почему-то пугает до усрачки. Хотя ничего особо страшного тут нет. В основном пусто и уныло.

– Не толпимся, не разбредаемся, идём как школьники на прогулке – парами, держась за руки. Или за контейнеры, кто их несёт. Последствия техногенной аварии могут быть опасны!

Одного фонарика мало, но влажный теплый туман рассеивает его свет, давая возможность оценить масштабы разрушений.

– А неслабо хлопнуло! – прокомментировала Натаха с некоторой гордостью.

Идущая по коридору толстая труба раскрылась вдоль, вывернувшись наружу острыми краями разрыва и разбросав клочья теплоизоляции. Несколько труб помельче скрутило и поломало, двери в боковые помещения сорвало с петель, штукатурка с потолка стекла на облупившиеся стены, под ногами чавкает сырая побелка.

– Тут следы, – сказала Сэкиль, направляя луч фонаря вниз.

На белом от потолочного мела полу отчетливо видны отпечатки нескольких пар ног. Почему-то босых.

– Плевать на следы, – отмахивается азартно Натаха, – я хочу увидеть магистральный стояк!

– А мне вот не плевать, – мрачно сказала Абуто, подбирая с пола какой-то стальной штырь. – Я помню…

Той комнаты, где её мучили, практически не осталось – даже стены вспучило в коридор, ощерив их выломами штукатурки. От трубы с вентилем остался только раскрывшийся железным цветком пенёк – и развернувшийся в оборванный по краям лист металла.

– Велика сила пара! – уважительно прокомментировала Натаха.

В центральном помещении, на удивление, горит свет. Тусклая лампа во взрывозащитном плафоне уцелела, хотя почти ничего не освещает. Толстая, в такую человека можно засунуть, труба магистрального стояка вздулась железным бочонком, как будто туда затолкали мяч, и треснула. Из небольшой трещины струйкой бьёт пар, издавая негромкий шипящий свист.

– Крепкая, зараза, – сказала Натаха. – Всю обвязку сорвало, байпасы послетали, а её только раздуло. Кто хотел жратву греть? Ставьте контейнеры под пар.

– А она не ропнет? – осторожно спросила Сэкиль.

– Нет уже. Давление стравилось по вторичному контуру, когда полопались трубы в коридоре. Ох тут весело, наверное, было…

– Ещё как, – раздался скрипучий голос из темноты коридора. – До сих пор хохочем.

Наверное, это один из фанеромордых. Но без фанеры. И без морды. И без одежды. И, кажется, почти без кожи. Она свисает с него неровными клочьями, обнажая подваренное до серого цвета мясо.

– Посему он зивой?

Этот вопрос, наверное, пришёл в голову всем. Человек с таким процентом ожога тела должен умереть от интоксикации за несколько часов, если почему-то не умер от шока сразу. Да у него глаза сварились! Торчат в глазницах белыми шариками.

– Потому что жива ведьма, – пояснил варёный. – Мы не можем умереть, пока она жива. И да, если вам интересно, – мне больно. Так же больно, как было в первый миг. Всё время. Всегда. Но я не могу умереть от боли, а кричать от неё мы устали.

Они кинулись из тумана, вооружённые острыми обломками железа и палками. Их варёные глаза ничего не видят, но это не мешает: помещение небольшое, скрыться некуда, а если они ранят друг друга – им плевать. Им уже не может стать больнее.

Туман стал розовым.

Прежде чем я застрелил последнего, он успел перехватить горло Абуто острым, кривым, похожим на толстый серп обломком, и захохотать, облившись её кровью. Хорошо, что здесь нет снов – эта картинка снилась бы мне до конца дней моих. Сэмми пал, как герой, пытаясь не допустить их до девушки. Остальные пали просто так, оказавшись на пути. Натаха и Сэкиль не пострадали. Мы стояли в стороне, и ломившиеся прямиком к Абуто варёные щитомордники на нас не наткнулись. Я перестрелял их в затылки, и они даже не обернулись. Наверное, им всё равно. Всё закончилось за несколько секунд.