– Да не дёргайся ты, заяц шоколадный, не обижу! Дыши, дыши, уже всё, уже проснулся, всё будет хорошо… А ну, смирно сиди! Ух, ты, а у тебя встал, надо же! Это кислородное голодание, или ты рад тёте Натахе?

Бедный негр еле вырвался из заботливых объятий и заметался в панике, разыскивая одежду.

Я встал напротив негритянки и, стараясь не смущать пристальным рассматриванием, быстро сообщил:

– Тебя зовут Абуто, больше мы ничего не знаем, что происходит не в курсе, нападать на тебя не собираемся. Можешь одеться и успокоиться. Ты вообще меня понимаешь? Ду ю спик рашн?

– Ты Кэп, да? – спросила она внезапно.

– Говорят, что да.

– Я тебя почти помню.

– Я тебя тоже. Почти. Это Натаха, Сэмми и Сэкиль. Интернационал тут у нас, надо же. Где мы, почему и зачем – пока сами без понятия. Но здесь есть сортир, душ и столовка. Думаю, всем пригодятся.

– Особенно душ… – Натаха задумчиво подняла руку и понюхала небритую подмышку. – Мне чертовски нужен душ!

***

Пока все моются, я караулю вход, задумчиво рассматривая пистолет. Ремень с кобурой обнаружил в столе. Пистолет выглядит знакомо, в руку лёг привычно. Тело помнит лучше меня. По коридору слоняются ошалелые люди. Похоже, что пробуждение настигло не только нас. Не Стасик же их всех будил? Видя меня с пистолетом, шугаются, близко не подходят. Я решил убрать его в целях снижения уровня тревожности, и обнаружил, что в кобуре лежит скомканный, потёртый и выглядящий так, как будто им неоднократно вытирали жопу, документ. «Прочти внимательно!», надо же. Хотел прочесть, но не успел – ко мне деловито направился Стасик.

– Так, вот сразу нахуй пошёл, – ласково встретил его я.

– Это неконструктивный подход!

– Похуй.

– У нас общие проблемы, и их надо решать сообща!

– Слушай, Стасик, – вздохнул я, – я мало что помню, но почему-то не сомневаюсь, что ничего общего у нас с тобой нет. С тобой на соседнем очке присесть – и то зашквар.

– Это потому, что я гей, да?

– Нет, это потому, что ты мудень.

– Кэп, вы мне тоже крайне неприятны, как неприятны все тупые агрессивные гомофобы. Однако я вынужден настаивать – вам придется принять во внимание если не меня, то сообщество, которое я представляю.

– О, ты уже кого-то представляешь?

– Кто-то должен был принять на себя ответственность. Для начала, людям не нравится, что у вас оружие. Вы пугаете их. Кроме того, я считаю, что право на насилие, а также его инструменты должны быть делегированы общественным структурам.

– Это тебе, что ли?

– На данный момент – да. В дальнейшем мы, применив соответствующие демократические процедуры, выделим из состава общины условных «силовиков». Возможно, именно вы войдете в их состав, вы выглядите как человек решительный и умеющий обращаться с оружием.

– Не сомневайся. Умею.

– Вот видите!

– Вижу, что оружие, с которым я умею обращаться, уже у меня. И хер я его кому-то отдам. Даже если придется это умение продемонстрировать.

– Если вы плюнете в общество, общество утрётся. Если общество плюнет в вас…

– То зубами подавится… – меня накрыло ощущение дежавю.

– Вы совершенно невыносимы. И, кстати, почему вы мне «тыкаете»?

– С целью вербально подчеркнуть отсутствие уважения к собеседнику.

– Вы удивительно неприятный тип. Просто воплощение всего отвратительного, неуместного и нетолерантного. Таким, как вы, не место в обществе.

– …раздался голос из параши… – не удержался от детской подначки я.

– Вы мне омерзительны! Я этого так не оставлю! – Стасик развернулся и гордо ушёл.

– А вы умеете заводить друзей, белый маса! – прокомментировал Сэмми. – Кстати, вы только гомофоб или ещё и расист?

– А как насчет сексизма, Кэп? – поинтересовалась сзади Натаха. – Женщина должна знать своё место?

– Я толерантен и ненавижу всех мудаков одинаково. А женщина, разумеется, должна знать своё место. Но имеет полное право это место выбрать.

– Тогда я с вами, Кэп, – ответила Натаха. – Этот дятел мне отчего-то сильно не нравится.

– И неудивительно, – добавила Абуто, – он же неоднократно пытался нас убить.

– Откуда ты знаес?

– Нашла у себя в кармане интересную бумажку. Вроде письма самой себе. Похоже, мне не впервой терять память.

Однако, надо бы и мне свою бумажку прочитать.

– Так, кто голодный? – спросил я бодро. – Приглашаю в столовую. Кормят там откровенным говном, но я съел и не умер.

– Да тебя, Кэп, походу, ломом не убьёшь… – буркнула Натаха, но против столовой никто не возразил.

Там уже скучковался обалделый от происходящего народ. Когда мы вошли, все разом смолкли и уставились. В центре торжествующе взирает на нас Стасик, явно воспользовавшийся всеобщей растерянностью для укрепления руководящей позиции.

Да и хрен с ним.

Мне повторять завтрак не хочется, так что ограничился котлетой, куском хлеба и компотом. Вкуснее всё это не стало.

– Какое говнисе! – с чувством сказала Сэкиль.

– Недовольные могут убираться из общественной столовой! – заявил Стасик.

Люди одобрительно забормотали, кивая. Эх, не возьмут меня в местную милицию – или что там за «силовые структуры» задумал самоназначенный лидер.

– Стасик, ты не мог бы подойти? – спросил я.

– Это ещё зачем?

– Да вот хочу тебе ебало разбить, но вставать лень.

– Вы видите, видите! – заволновался он. – Совершенно антиобщественные типы! Враги народа, можно сказать! Необходимо срочно принять меры!

Но народ как-то не возбудился на репрессии. Все плохо соображают и дезориентированы. Им бы понять, кто они и где они, тут не до мер социальной защиты.

– Тьфу, хоть бы погрели, что ли… – недовольно бурчит Натаха, – по-моему, у меня лёд на зубах хрустит.

– Тёплое говно, холодное говно – всё равно говно… – философски заметил Сэмми.

***

После обеда я предложил устроить «публичные чтения» – вернуться в комнату, где мы проснулись, и зачитать найденные у меня и у Абуто дневники. Может, поймём, что происходит.

– Эй, – неожиданно вмешался Стасик, – если у вас есть какая-то информация, она должна быть общим достоянием!

– Что за информационный коммунизм? – удивилась Абуто. – Это личный дневник, кому хочу, тому читаю.

– В общине личное уступает общественному!

– Тогда в жопу общину, – отмахнулась она. – Пошли отсюда.

– Личное буду пропускать! – предупредила она после того, как мы заперли дверь. – Я тут позволила себе оценивать вас…

– Ну вот, – расстроилась Натаха, – самое интересное не расскажут…

– Простите.

– Твоё право, – отмахнулся я.

– У меня описаны всего пара дней, и в основном про себя. Та я, которая это писала, уверена, что умерла и попала в ад. Но у неё – то есть у меня, – был очень тяжелый личный опыт. Её поймала шайка каких-то сумасшедших с фанерными масками на мордах и измывалась над ней. Я, наверное, всё-таки буду говорить в третьем лице, потому что мне не хочется думать, что это всё проделывали со мной…

Абуто рассказывала недолго, но рассказ впечатлил всех.

– Это ж какими ебанутыми тварями надо быть! – сказал Сэмми с чувством, когда она закончила. – Кэп, вы же их убили, я правильно понял?

– Я ещё свой манускрипт не читал, – напомнил я.

– А вы тозе будете пропускать рисьное? – прищурилась Сэкиль. – Мне интересно!

– А уж мне-то… – отвела глаза Натаха.

– Ничего не обещаю, – ответил я и осторожно развернул потрепанную бумажку.

«Итак, ты стоишь в трусах с тупым непониманием происходящего на небритой морде».

– Вот узе нет! – хихикнула Сэкиль.

– Не перебивай, узкоглазая! – пихнула её кулаком в плечо Натаха.

«Узкоглазой не доверяю. Слишком липнет. Хотя сиськи у неё классные…»

– Это неправда зе! Ну, кроме сисек.

– Да молчи ты, горе!

Я читал долго и ничего не пропускал. Ну, почти. Комментарии внешности и сексистские наблюдения… Нет, мне не стыдно. Но мне с ними ещё общаться.