– И что у нас плохого?
– Новая воспитанница. Потенциально.
– Тоже мне проблема. Одной больше… Это вам не «ушибки».
– Фу, Антон Спиридоныч! Вы же директор детского воспитательно-образовательного учреждения! Термин «ушибки» – нетолерантный хейтспич. Как там рекомендовано?
– «Ментально травмированные». Как по мне, ничуть не лучше.
«Ментально травмированные», или просто «ушибки». Медицина не считает их достаточно больными, чтобы сдать Микульчику на опыты. Просто сироты с проблемами психической адаптации. К счастью, у нас их немного. К несчастью, они довольно проблемные. Достаточно, чтобы наша жизнь временами превращалась в хтонический пиздец.
– Эта девица сдаётся добровольно.
– В смысле?
– Подала официальное заявление, что хочет проживать в образцовом детском воспитательно-образовательном учреждении домашнего типа имени Макаренко.
– А что, так можно было?
– На основании федерального постановления номер какой-то, внутреннего распоряжения Государственной Ювенальной Службы, а также в согласии с решением объединения органов попечения учреждений временного содержания, несовершеннолетний гражданин Федерации может заявить о желании проживать в муниципальном воспитательном заведении. Наличие родителей и иных близких родственников учитывается при принятии решения, но их мнение не может служить основанием для отказа. Решение о принятии или отказе в таковом принимается администрацией учреждения на основании анализа ситуации в семье и рекомендаций психолога.
– То есть любой мелкий засранец, поругавшись с родителями, может прибежать к нам под дверь и потребовать взять его на содержание?
– Именно, – Клюся кивнула.
– Забавненько.
– Прецедентов почти не отмечено. Постановление было принято ещё при старой докобольдной ювеналке, когда изъятие из семей стимулировалось. Теперь не рекомендуется, но и не воспрещается. Оставлено на усмотрение администрации. То есть на твоё усмотрение, Антон, – сказала Клюся на случай, если я ещё не догадался.
Иногда мне кажется, что она считает меня милым, но туповатым старикашкой. А иногда мне кажется, что это так и есть. За одним исключением.
Ни хрена я не «милый».
– Не петляй, ты тоже «администрация», – буркнул я. – Если что, будем отдуваться вместе. И что там у этой девицы?
– Благополучная семья. Полная, мать-отец. Есть старший брат. Обеспеченные, приличные люди.
– То есть, это просто каприз… Сколько ей там лет?
– Шестнадцать полных.
– Каприз подростка? Не купили… Что там нынче не покупают подросткам, чтобы они обиделись?
– Антон, я не знаю. Я с ней не беседовала. Пока ты не примешь её на довольствие, это не входит в мои служебные обязанности.
– А я приму?
– А я почём знаю?
– И что, никаких советов?
– Ну…
– Давай уже!
– Я не даю всяким старикашкам!
– Клюся, кончай!
– И не кончаю от их вида.
– Чёрт тебя подери, Клюсь, это заезженная тема! Мы семь лет знакомы, и ты всё время плоско шутишь на тему нашего секса, которого у нас никогда не было и никогда не будет. Что за подозрительная фиксация?
– Просто люблю тебя дразнить. Ты так смешно закатываешь глаза и вздыхаешь! Ладно-ладно, больше не буду. Какое-то время.
– Так в чём проблема с девочкой? Помимо того, что она скребётся в нашу дверь, как подброшенный котёнок?
– Её отец работает в городской администрации. Зам кого-то по чему-то. Входит в ближний круг мэра. И он очень сильно против того, чтобы его дочь свалила из дома в интернат. Потому что о нём плохо подумают, а это вредно для карьеры.
– Или он нормальный отец и любит дочь, а она ему козьи морды рисует.
– Или так, – согласилась Клюся. – Но на тебя будут давить городские.
– Как надавят, так и подавятся!
– Вот этого я и боюсь, Антон, – вздохнула Клюся. – Ты в последнее время злой какой-то. Наломаешь дров, а нам потом снова финансирование порежут. Не лучшее время с мэром ссориться.
Нынешний мэр, в общем, ничего. Ну, для мэра. На этой должности хороших людей не бывает. Нечего им там делать. Но, по сравнению с Мизгирем, который Клюсин отчим и предыдущий городской голова, этот просто пупсик. Не очень умный, не особо честный, умеренно коррумпированный и подверженный манипуляциям региональных элит. Но в целом договороспособен. Мы с ним не ссорились, поводов не было. Он нам даже муниципальное финансирование поднял однажды, на содержание «ушибков». Ненамного, но поднял же.
– Ладно, я всё понял. Никто мне не поможет, отдуваться за всё мне, если накосячу – виноват я, а если вывернусь – «это наша общая победа»…
– А ты как думал? Такова доля директора.
– Где там эта приблуда?
– В гостиной сидит, ждёт.
– Пойду, посмотрю на неё для начала.
Девочка сидит этакой паинькой. Лапки сложила на коленках, уставилась в пустоту перед собой. На самом деле, она что-то смотрит в личной проекции. Я могу разглядеть только лёгкое мерцание на стенах, большинство не заметят даже этого.
Чёрные волосы, азиатский тип лица, худая, одета удивительно нейтрально для современного подростка.
Наноскин выключен.
***
Наноскин, да. Тренд, поголовно скосивший как взрослых, так и детей. Рисунки на коже появляются, меняются и пропадают по желанию носителя. Технология схожа с проекционными поверхностями – в организм вводятся биологически нейтральные нанокапсулы, распределяющиеся в верхнем слое эпидермиса. Управляются сетью через личный интерфейс. Цветные – подороже, монохром – подешевле. От количества введённого зависит разрешение изображения, это тоже вопрос цены. У подростков вместо канувших соцсетей – «скин-толк». Общаются мематичными картинками прямо на себе. Бороться с этим бессмысленно, как раньше было бессмысленно запрещать смарты. В конце концов, это совершенно безвредно, хотя эстетически, на мой взгляд, сомнительно. Иной раз на такого якудзу в коридоре наткнёшься, что не поймёшь, живой это человек или гобелен со стены сбежал. У всех открытые руки и плечи как минимум. Часто ноги по самое дальше некуда. Животы. Спрос породил предложение – прозрачная одежда из «дышащего» синта не даёт замерзнуть и не мешает самовыражаться.
Без наноскинов теперь ходят только такие упёртые старпёры, как я, хотя в присутственных местах их считается приличным отключать. Так же как в моей молодости звук телефона. Женщины используют наноскин вместо макияжа, а на пляже – и вместо купальников.
– Здравствуй, – сказал я, выводя девочку из транса.
– Здравствуйте, – она встала и слегка поклонилась на японский манер. – Вы же Антон Спиридонович? Эшерский? А я Алёна.
Имя, наименее подходящее к её внешности.
– Друзья зовут меня Джиу.
– У тебя много друзей?
– Вообще нет. Но, если бы были, то звали бы так.
– Пока мы не подружились, буду звать тебя Алёной. А как по отчеству?
– Алёна Петровна Митрохина. Такая скука! Бе.
– Соответствует айди, – сказала появившаяся рядом с ней Нетта.
Девочка не может видеть и слышать моего вирпа, это персонализированная трансляция, но готов поклясться, что её глаза дёрнулись в сторону. Как будто она хотела на неё просмотреть, но сдержалась.
– Поговорим, Алёна?
– Я готова, – она выпрямила спину и напряглась.
– Ты подала заявление о переходе на постоянное проживание с попечением в наш интернат. Ты понимаешь, что это шаг, отменить который будет если не невозможно, то очень-очень сложно? Если ты передумаешь, твоим родителям практически придётся удочерять тебя заново.
– Понимаю.
Держится напряженно, но уверенно.
– Если у тебя проблемы с родителями, то более разумным вариантом будет обратиться к психологу. Скорее всего, они разрешимы.
– Я в курсе.
– Если это серьёзные проблемы, вроде, извини за неделикатность, семейного насилия, то следует обращаться в ювенальную службу.
– У меня нет проблем с семьей.