Небольшая, зеркально отражающая мою, комната уделана кровью. Так, как будто кто-то плясал с оторванной башкой, заливая стены фонтаном из разорванной артерии. Только стена напротив двери, где в нормальных общагах бывает окно, почти чистая. Мелкие брызги по краям и посередине нарисованный кровью непонятный символ.

– Ой, за что вы её? – Сэмми. Вот же вовремя припёрся. – Вы же с ней ночью так… А потом вот так, да?

Он метнулся в сторону и начал громко извергать наружу утреннее пюре. Сэкиль побледнела, но, к моему удивлению, сдержалась.

– А где сама девуска? – спросила она, сглотнув.

Хороший вопрос. Тела нет, и спрятать его негде. Я выглянул в коридор, осматривая пол – если бы её тащили, то были бы следы. Нет, чисто. Сэмми понял меня неверно, и стремительно, хотя и пошатываясь, удалился. Наверное, решил, что я сейчас буду убирать свидетеля. Но я даже его блевотину не буду убирать. Сам пускай убирает.

– Всё осень прохо? – с просила азиатка. От нервов её акцент усилился.

– Да уж чего хорошего.

– Кэп, Кэп! – закричала издалека бегущая сто стороны столовой Натаха. – Там Сэмми несёт всякую чушь! Говорит, что вы свою негритянку… Ой!

– Не смотри туда! – сказал я запоздало.

Натаха последовала примеру Сэмми. Кто там по графику дежурный? Не повезло ему.

– Уф… – сказала она, отдышавшись. – А я ему в лоб дала, чтоб не брехал. Зря?

– Правильно дала. Я этого не делал.

– Кэп, я за тебя кому хочешь закатаю в рог. Но, блин, у тебя же память вырубает! А вдруг сделал, да не помнишь?

– И что тогда? – поинтересовался я мрачно.

Она зависла, долго думала, а потом сказала осторожно:

– Ничего… Наверное. Я её и не знала вовсе. Мало ли. Но всё-таки, Кэп, лучше, чтобы это был не ты.

– Это был не я. Теперь легче?

– А точно? Потому что…

– Вся моя одежда на месте. А такое учинить и не уляпаться невозможно.

– Ой, да, я не подумала… – Натаха опять позеленела, но сдержалась. – А точно вся?

– У меня её не магазин. На мне футболка, в тумбочке футболка, да Сэкиль в рубашке моей вчера ушла.

– Так ты и её вчера?!! – выпучила глаза Натаха. – Ну ты монстр, Кэп!

– Что ты несёшь? Нет, конечно.

– Я свою одесду постирара, – сказала Сэкиль. – Не у тебя зе просить? В твоей меня сетыре поместится!

– Ну что, тебе стало легче?

Натаха снова задумалась и неуверенно покачала головой:

– Нет. Теперь я думаю, что раз не ты, то кто? И где он? Но в столовую ты сходи, а то там Сэмми народ баламутит.

В столовой народ баламутит уже не Сэмми. Тот тихо сидит в углу и прижимает пустой стакан к фингалу. Хорошо его Натаха отоварила. Зато Станислав разоряется вовсю.

– И этому человеку мы доверили единственный пистолет? Да он же маньяк, кровавый убийца! И кого следующего он разделает? Тебя? Или тебя? – он тычет пальцами в наш скромный коллектив. На толпу собравшиеся не тянут, но для суда Линча их хватит.

– Стасик, завали ебало, – сказал я как мог спокойно.

– Сам ты завали вот это самое! Грубиян! Ты ответишь за свое злодеяние! По закону!

– По какому закону, Стасик? Что херню ты несёшь?

– По человеческому закону! Мы будем тебя судить!

– Судилка сломается.

– Люди, мы должны забрать у этого маньяка пистолет! Он без него, видите? Бояться нечего, арестуем его и спросим, где он его прячет!

– Стасик, заткнись, – сказала решительная Натаха. – Он этого не делал.

– Ах, не делал? – завизжал Станислав. – Так и знал, что вы его покрывать будете! А вот на это ты что скажешь?

Он достал из пакета тряпку и замахал ей перед Натахой, как тореадор перед быком. Тряпка подозрительно походит на мою рубаху, только выглядит она так, как будто кто-то топтал её ногами, мыл ей пол, а потом ещё и вытер жопу.

– Это его рубашка, вы все знаете это! – на меня уставился указующий перст, и я задумался, кто делает Стасику маникюр. Неужели сам? Такой талант пропадает.

Собравшиеся закивали, нервно на меня оглядываясь. Мол, действительно, рубаха известная. Тут не так-то много вещей у каждого, а рубах так и вовсе чуть. В основном футболки.

– Так смотрите же! На ней КРОВЬ! – возопил Стасик и развернул тряпку. – Я нашёл её в прачечной, он не успел замести следы!

Действительно, коричнево-бурое пятно. Значит, не жопу ей вытирали. Интересный расклад. Я покосился на Сэкиль, она бурно замотала головой:

– Не знаю! Я её стират хотера!

– Это он убийца! Маньяк! Сатанист!

– А почему сатанист-то, Стасик? – спросил я почти нежно. – Маньяк – понимаю, убийца – допустим. Но сатанист? Что навело тебя на такую мысль?

Я шёл на него, шаг за шагом. Остальные расступались, никто не спешил меня вязать. В конце концов я выдернул рубашку у него из рук.

– Может быть, символ на стене, а, Стасик?

– Я не…

– А когда ты его видел, а?

– Я не… не видел… Сэмми сказал…

– Сэмми? – спросил я строго.

Тот помотал головой.

– Он не помнит, был в панике! Сказал!

– Сэмми не мог разглядеть его, Стасик. Он заглянул краем глаза и сразу блевать кинулся. А вот когда его увидел ты? Не тогда ли, когда макал в кровь мою рубашку?

– Я… Я…

– Смотрите, – я повернул рубашку лицевой стороной к людям, – видите, какое чёткое пятно? Нет брызг, вот тут видно, что рубашку окунули, не расправляя, где была складка – чистый сектор. Если бы она была на мне надета, то испачкалась бы совсем не так.

– Что вы смотрите! – Станислав стал белее бумаги, но не сдался. – Хватайте его, потом разберёмся!

– Так это ты убил несчастную девушку? За что, Стасик? Ведь ты её даже трахнуть не мог, пидор несчастный! Ты маньяк, Стасик?

Он отступал передо мной, пока не упёрся спиной в стену.

– Куда тело дел, сука! – заорал я на него. – Где тело, падла, признавайся!

Станислав дёрнулся, и я ему врезал. Несильно, под ложечку. Вырубать его сейчас совсем не надо.

– Это не я! То есть, я не убивал! Не убивал я!

– А что делал? Говори, тварь паскудная!

Я замахнулся, но не ударил. Он сжался и зажмурился, закрываясь руками.

– Я, зашёл… утром…

– Громче! Чтобы все слышали!

– Я зашёл туда утром!

– Зачем?

– Хотел познакомиться! Новый член общины! Мой долг…

– Дальше!

– Там было всё в крови! И знак Сатаны! Я сразу подумал, что это он!

– Кто, Сатана?

– Нет, ты! Что ты её убил! Все слышали, как вы ночью… Но я решил, что мне никто не поверит! И когда увидел в прачечной твою рубашку…

– Громче!

– Я! Я испачкал рубашку в крови! Но я не убивал! Клянусь, это не я!

– Экое же ты говно, Стасик.

– Не бей! – сжался он.

– Тебя и бить-то противно… Вали отсюда.

Станислав, вжав голову в плечи, нервно озираясь, обходя людей бочком по стеночке, вымелся из столовой в коридор. Теперь пару дней будет ныкаться, потом опять осмелеет. Говнюк и мудила.

– А вы подумайте, – сказал я неловко глядящим в сторону собравшимся, – что я не убивал, и Стасику слабо. Но кто-то убил же. И он где-то здесь. Может быть, среди вас. Так что, если кто-то что-то слышал…

– Кроме того, как ты её драл? – спросил осмелевший Сэмми.

– Завидуй молча, – оборвал я его. – Итак?

Увы, выяснилось, что никто ничего не видел и не слышал. Да я и не рассчитывал. Когда выключается свет условного дня, все валятся в койки и дрыхнут. Ночных развлечений, окромя разнообразного адьюльтера, тут нет. Наверное, тут уже все друг с другом крест-накрест нагрешили со скуки во всех комбинациях, но я этого за маловажностью не записывал, а вспомнить не могу. Я, кажется, до вчерашнего ни с кем, на что бы там Сэкиль не намекала. Эх, жалко негритяночку. Я припомнил кое-какие подробности, и это было… Сильно.

– Слушай, Кэп, ты натурально, как полицейский из кино! – прошептала восхищённо Натаха. – Как ты его расколол!

– Было б там чего колоть… Он такое говно, что его только расплескать можно.

– Он тебе этого не забудет, – сказала серьёзно Сэкиль.