И не спрашивая больше разрешения, взял девушку одной рукой, только осталось ей обхватить его шею, а он так и понес, как ребенка, на одной руке – силушки не занимать.

– Пусти, люди увидят, – умоляла она.

Отпустил почти у деревни.

– Ты не бойся, не придет сюда медведь. – Стал смотреть в глаза, как будто запомнить хотел. – Ну, мала еще совсем, уж больно молода. Подрастай, Варя, пока я три года служу, а вернусь, женюсь на тебе.

Девушка была так напугана и слаба, что слова растворились в воздухе и в душу не запали.

____________________________

– Ох, у меня сердце выболело, да что же это с тобой, дочка?! – запричитала Ефросинья, увидев побледневшую Варю. Ноги ее подкашивались, потому как дрожали до сих пор. – Ну, говори, что приключилось, – она стала трясти дочь за плечи, пытаясь привести в чувство. – Кто обидел?

– Там, там… медведь там.

Ефросинья снова ахнула, ощупала Варю с головы до ног. – Цела ли? Может, упала где, когда бежала…

– Не упала, мама, испугалась сильно…

– Ну, это пройдет, давай я тебе молочка налью прохладного из погреба.

– Не хочу молока.

– Ну, тогда картошечки с огурчиком…

– Не хочется мне.

– Да что же это такое, поесть не уговоришь, ну полежи, пройдет все.

Не прошло через день, не прошло через неделю. Страх отпустил, а аппетит пропал, ела Варя совсем мало, еще больше похудела.

Тимофей до осени на сплаве леса работал, а потом проводила мать сына в армию – одного-единственного сына, потому как других не было, а мужа война забрала.

Прошло три года

– Ну, будет, мать, вернулся я, – Тимофей ощущал на щеках слезы матери, не успевая вытирать их. А она, не могла отпустить, все гладила сына по плечам, словно убедиться хотела, что цел и невредим.

– Как тут у вас? Говорят, леспромхоз теперь в селе.

– Леспромхоз, сынок, леспромхоз, хватит тебе работы, только ты бы отдохнул чуток.

– Да я уже отдыхаю, – Тимофей раскинул руки, посмотрел в осеннее небо, потом заметил, как подросла черемуха в палисаднике, да и березы у ворот раскидистее стали.

Малиновое варенье на столе напомнило, как три года назад, нес на руках испуганную Варю, – в армии тоже часто вспоминал, хотел написать, а потом подумал, девчонка еще совсем, вот приеду домой, если не вышла Варя замуж, женюсь в тот же месяц.

Проехала подвода с доярками на вечернюю дойку. Тимофей – к окну, соскучился по такой картине, все было ему родным до того, что даже в груди щемило. И вдруг увидел хрупкую фигурку в голубом платке и само лицо Вари так явственно…

На другой день нашел ее на ферме утром рано. Как мать не уговаривала поспать еще, собрался в минуту, как солдат, и пошел на ферму затемно. – Я насчет работы, – сказал он матери.

– Да ты такая же, Варя, не изменилась, – он смотрел на нее, тоненькую, как молодая березка, большие карие глаза улыбались, и сама она смущенье прикрывала уголком платка. – А помнишь, как на руках тебя нес, когда медведя испугалась?

Девушка побледнела. – Не то я хотел сказать, забудь ты этого медведя, я к тому, что все три года думал: если замуж не вышла, значит за меня пойдет. Пойдешь, Варя?

– Совсем уж неожиданно, не думала, не гадала, что в первый же день после службы свататься станешь.

– Погоди, Варя, со сватами приду в субботу вечером, так и знай. Не откажешь мне? Люблю я тебя еще с той встречи… – И он также легко, как в прошлый, раз подхватил Варю на руки.

– Ой, девоньки, что будет, – рассмеялись девчата, – Варьку никак украсть хотят.

– Ладно вам, занозы, кого люблю, того ношу, – крикнул в ответ Тимофей, смутив Варю еще больше. – Сегодня же матери скажу, что женюсь.

Варя вспомнила строгий взгляд Агриппины и промолчала.

____________________

– Да никак девок больше нет?! – Агриппина была обескуражена выбором сына. – Глянь на нее, она же тоща, какой с нее работник, и лицом бледна. Зачем тебе такая хворая? Как медведь напугал ее, так и слаба стала.

– Может она и слаба здоровьем, так я силен, проживем, главное люба она мне, слышишь, мать, ой как люба!

Агриппина еще долго сокрушалась, рассказывая, как Ефросинья дочку по врачам возила, да все та же худоба при ней, да лицом бледна. Тимофей как будто не замечал слов матери, то успокаивал ее, то говорил, что никто больше не нужен. Через неделю Агриппина сдалась, а скорей всего смолчала, и без всякого настроения дала согласие на женитьбу.

– Смотри, дочка, хворая ты у меня, слаба здоровьем, а Агриппина не пощадит, не такую она невестку хотела. Недобрая она тетка, не хочу тебя отдавать в их дом.

– Ну что же, мама, раз посватался Тимофей, значит, согласилась Агриппина Федотовна с выбором сына. Поживем сколько у нее, а потом построим себе домик.

Казалось Варе, что после медвежьей пасти ничего страшнее нет, да только ошиблась она. Тимофей до позднего вечера на работе, в то время как Агриппина с Варей все больше вместе под одной крышей.

– Чугунок-то не почистила, – ворчала она, – кто будет за тебя чистить? меня заставишь?

– Да что вы, матушка, я же вчера отчистила, это вы утром уже на плиту ставили.

– Когда это я ставила, не припомню. Не придумывай, молода, а на язык остра.

Улыбки от Агриппины не дождешься, только взглядом колючим проводит, потом вздохнет, сожалея, что никудышная жена досталась сыну, такому хорошему, да пригожему.

Все стерпела Варя, потому как люб Тимофей, не обижал ее, да и дитё летом родилось. Маленький комочек пищал, а Варя, как птица склонилась над дочкой, успокаивая младенца. – Тимоша, давай Машенькой назовем, – спросила Варя.

– Марья Тимофеевна значит, так и запишем.

Агриппина распеленала внучку и укоризненно сказала: – Худоба одна, вся в мать.

– Да погодите, она еще наберет свое, – оправдывалась Варя.

– Ну, ну, кто бы говорил, – Агриппина вышла на улицу. Ничего не смягчило ее, ни ребенок, ни радость сына, которого жалко было, что упирается на работе, а дома жена, как былинка. «Ну, вот какой с нее прок. Нет, хворая она да тощая, неужто так и мучиться Тимоше, привыкнет к ней, а она, гляди, да помрет…».

Капля камень точит. Изо дня в день Агриппина при каждом случае намекала на болезненный вид Вари. А она и в самом деле, ела мало, на работе уставала… Мать ее, Ефросинья, все на тот случай кивала, когда медведь напугал Варю, что даже есть не могла. А может и до этого болезнь какая была, да кто же в деревне знать мог.

С одной стороны Агриппина на Варю наседала, с другой – Тимофей угрюмо смотрел, неласков стал, слова доброго не дождешься от него, все только «подай, да отнеси». А про дом свой и разговора больше не было. «Плохо что ли нам у матери живется, ты не успеваешь, так мать помогает, работает за вас двоих».

Уехав на месяц в тайгу, оставил Тимофей мать и жену молодую. А когда вернулся, не застал Варю. Собрав вещи в один большой узел, ушла к матери. Ефросинья помогла донести вещи до дома, малютку уложили на кровать.

– Говорила я тебе, дочка: Агриппине здоровая невестка нужна, вот и невзлюбила она тебя. Ничего, мы весной к доктору в город поедем, вылечим тебя.

Заплакала Варя. – Если не придет в эту неделю сам за мной, давай уедем, мама, отсюда, не смогу я тут.

– Подожди, все забудется, все наладится, – утешала мать.

Агриппина не успокоилась, пока Тимофей не развелся с Варей. – Ну вот, сынок, развязал ты себе руки. Глянь, какая у Камариных девка справная. Да за тебя Наташка не пойдет, а побежит. Ну не ходи тучей, сама она ушла, не выгоняла я ее, уж поверь матери.

_____________________

– Доброго денечка вам, Тимофей Кондратьевич, – Наталья, румянощекая, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, стояла перед Тимофеем. – А помнишь, как ты меня за косы дергал, догнать норовил?

– Ну, так это когда было…

– А я помню, – не сводя глаз, с намеком сказала девушка. – Ну, хоть до дома проводи, ты же теперь вроде как свободный.

Он взглянул на Наталью: ростом невысокая, но справная деваха, взгляд задиристый. И до армии, было дело, поглядывала на Тимофея.