– Здравствуй, попутчица, – он был совершенно спокоен, как будто знал, что увидит ее сегодня и подошел как к давней знакомой.

– И тебе доброго денечка, Степан, – она поправила шапку, убрала выбившиеся волосы, – а я приезжала продукты купить, тут выбор больше, чем у нас, да и дешевле.

– А я дочку провожал.

– А мой сынок вчера еще уехал, учится он у меня.

– Ну, так ради такой встречи подвезу тебя.

– Ой, не надо, я уж и билет купила, автобус скоро подойдет.

– Да брось ты этот билет, поехали, раз предлагаю, – не дожидаясь ответа, поднял ее сумку.

– Чего молчишь? В первую встречу разговорчивая была.

– Так то первая встреча, я тогда смелая была.

– А сейчас чего испугалась? Лопату, которой снег расчищаешь, заменила?

– Нет, руки не дошли.

– Ну а мать когда перевозить будешь? Ты же про мать говорила тогда.

– Думаю, весной надо перевозить. Так ее еще уговорить надо.

– Как договоришься, я тебе машину организую.

– Спасибо тебе, Степа, не хочу должницей быть.

– Со своих не беру.

– Со «своих»? – переспросила она.

– Ну да, ты же своя. Во-первых, землячка, во-вторых, третья встреча у нас с тобой… Поедешь со мной дальше?

– "Дальше" – это куда?

– По жизни дальше. – он улыбнулся. – Ну, это я так, образно. Пообщаться надо бы. Как смотришь?

– Пообщаемся, лопату сначала поправь, а то черенок совсем слабый.

– Будет сделано. А ты пока чай наладь, а то надоело одному чаи гонять. С тобой хочу.

– Вот сначала пообедаем, чай попьем, потом уже лопатой займешься.

– Спасибо, хозяюшка, меня такой расклад устраивает.

Говорили они до самого села. Удивительно, что слова находились и, казалось, понимали друг друга с полуслова.

______________________

Весной перевезли Анину маму, осталась она жить в доме дочери. А сама Анна переехала к Степану в райцентр. Купили новую мебель, наметили строить новую баню. Но это уже летом.

Дочь Степана, сын Анны и приемный сын Кирилл иногда приезжали, и тогда дом наполнялся шумом, весельем, всем хватало места.

Под осень Аня обрадовала мужа известием, что ждет ребенка. Про общего малыша они говорили раньше, и решили, что ребенок будет желанным.

Зимой Аня частенько присаживалась к окну, считая минуты, когда приедет Степан, обнимет ее и спросит: – Ждала, Анечка? – а она ответит:– Ждала, Степушка. И всегда ждать буду, я же теперь попутчица твоя на всю жизнь.

Судьба

– Не пущу, мала еще по малину одна ходить, в тайге и охотники бродят, и что на уме у кого, то неведомо.

– Да что ты, матушка, я ведь не одна, я с подружками, вон нас сколь набралось, никто нам не страшен.

Ефросинья выглянула в окно: от разноцветных платков зарябило в глазах. Смеясь, переговариваясь, держа корзины, в которых скромными узелками припасена еда, девчата ждали Варю.

– Ну, так пойду я или нет? Вот смеху-то будет, если в мои шестнадцать годов по малину не пускать.

– Ну, иди, все одно выпросишь. Да не заходите далеко, и девчат держись, не отдаляйся. Ох, судьбинушка, помилуй дочку, дитя единственное, – вздохнула Ефросинья. А потом с минуту смотрела в окно, отмечая про себя, что выросла Варька пригожей. Вспомнила она мужа, с войны не пришедшего, старшего сына, ушедшего в 1944 на фронт, – не вернулся сынок. Вот и берегла дочку пуще пса сторожевого; кто не посмотрит на нее, сразу себе в уме отметит, оценит, добрый ли человек.

Июльский воскресный день был солнечным, как раз то время, когда малина наливалась соком, ягоды уже, того и гляди, падать начнут. Шумной гурьбой девчата, лет 15-17, вошли в лес. Кустарники приветливо встретили ягодников, малина светилась на солнце и сама просилась в руки.

– Айда выше, там ягоды больше, – крикнул кто-то, – здесь уже все собрали.

– Боязно выше-то, мне мамка наказывала, не заходить далеко.

– Эх, вы, бояки, да тут шагов сто будет.

Девчата, завязав потуже платки на головах, чтобы не спадали, потянулись цепочкой дальше. Россыпь ягод на кустах заставила ахнуть в голос, и тут же кинулись к ней, жадно обрывая, а какую ягодку и в рот себе кладут – как же не соблазниться.

Варя, откинув темную косу, ловко собирала ягоду, забыв обо всем на свете. Малину она любила, уж не столько зимой, как сейчас, когда она спеет, да так и манит к себе.

Не услышала девушка, как кто-то вскрикнул. Потом крик раздался громче, остановилась Варя, смотрит по сторонам – никого нет. И вдруг крик сразу в несколько голосов: «Медведь… медве-еедь». А потом визг девичий, шум листвы на кустарниках. Варя повернулась, смотрит, куда бежать… и вдруг рык устрашающий и шум поломанных веток, и огромная пасть чуть впереди ее. Медведь встал на задние лапы, словно желая «обнять» первого попавшегося на пути человека.

Дыхание перехватило у Вари, вцепилась обеими руками в корзину, словно корзина эта могла бы защитить. Внутри такой страх появился, что казалось ей, онемела, сковано все тело и голос пропал. Хватило сил отойти назад, вспомнила матушку и только тогда слова на ум пришли:

– Возьми, назад отдаю, забери малину, отпусти меня, – шептала девушка, как будто слова эти могли ей помочь.

Она бросила корзину и вдруг какая-то неведомая до этого мгновения сила, заставила ее бежать. Как будто кто-то другой вселился в нее, и теперь она чувствовала, что бежит легко и силы есть бежать еще долго.

Наконец увидела девчат, бежавших из леса, почти догнала, и только тогда прорезался голос, и пронзительно закричала: – Мамочка-ааа!

Остановились, когда деревню увидели; почти половина корзин была потеряна, а у кого остались, так пустые были, растеряли всю ягоду.

– И откуда он взялся? Тятька сказывал, что далече мишки бродят, – сказал кто-то.

– Ага, мы малины захотели, а медведь до нее еще больше охочий, – едва переведя дух, переговаривались девчата.

И только Варя молчала, стояла вся белая, как кора на березе. Одной ей довелось увидеть медвежью пасть, и до сих пор не верила, что выбралась, и непонятно было, откуда силы взялись.

У околицы встретились им парни, кому 16-17 лет, а кому уже и восемнадцать исполнилось, в армию идти пора. Шутками встретили девчат, посмеялись над пустыми корзинами, а девчата в ответ огрызались, грозясь: – Вот встретите косолапого, как бы вы смеялись.

Последней шла Варя, тоненькая, в ситцевой юбке и простенькой кофточке, платок лежал на плечах, коса растрепалась.

– Гляньте, никак мишка косу расплел Варьке, – загоготал Сёмка, тыча в девушку пальцем.

– Утихни, – одернул его Тимофей, восемнадцатилетний парнина, широк в плечах, руками силен, лицом приятен.

– Совсем обессилила девчонка, – сказал он ей, подойдя ближе. Недавно заметил, как хороша Варя, хоть и молода еще совсем, не знал, как подойти, какое слово сказать. – Держись за мою руку.

– Я сама, – прошептала она, губы с трудом шевелились.

– Да ты без сил почти, уж и вправду бежали из лесу, раз идти не можешь. А давай понесу тебя, ну хоть до деревни.