Джексон знал, что между ним и Джулсом существует огромная пропасть: если бы на него с двух сторон было направлено оружие, вероятнее всего, одной из его реакций был бы пронзительный крик. Но его непоколебимая преданность своему делу не только создавала крутые образы для подражания и источники цитат для других людей, но и делала крутым его самого.

«Быть крутым было не в тягость, – сказал Джексон. – Я просто представляю себя таким, какой я есть».

Годы спустя он скажет, что буква L означает «lucky» – «счастливчик». Но 21 декабря 1948 года он еще не был способен создавать собственную реальность силой своей воли и воображения, и поэтому он родился в Вашингтоне, округ Колумбия, под именем Сэмюэл Лерой Джексон.

Его мать, 25‐летняя Элизабет Хэрриетт Монтгомери Джексон, переехала в столицу страны из Теннесси во время Второй мировой войны: она и ее сестра Фрэнсис были приняты на службу в ВМС США в качестве служащих и машинисток. Его отец Рой Генри Джексон, которому было всего 19 лет, служил рядовым в армии (позже он участвовал в Корейской войне).

По воспоминаниям Джексона, его мать всегда ходила быстро, стремительно шагая по жизни. В детстве ему приходилось держаться за ее юбку, чтобы не отстать. У него не было детских воспоминаний об отце: Рой навестил сына всего один раз, после чего бросил семью.

Его родители расстались еще до первого дня рождения Сэма. Элизабет привезла сына к родителям домой, в Чаттанугу, штат Теннесси. Не желая бросать отличную работу – в конце концов, она получила награду «За заслуги» от Бюро военно-морского персонала, – она оставила юного Сэма на воспитание матери и отцу, Перл и Эдгару Монтгомери, и вернулась в округ Колумбия, совершая нерегулярные поездки в Чаттанугу на расстояние почти в тысячу километров.

«Дедушка был моим лучшим другом», – сказал Джексон. Эдгар работал в отеле, управлял лифтом. А по вечерам подрабатывал – убирал три разных офиса в районе одного квартала. Перл тоже работала полный рабочий день в качестве домашней прислуги. Маленький мальчик усвоил простой, но важный жизненный урок: взрослые просыпались утром и шли на работу. Иногда Эдгар брал Сэма с собой на уборку. Маленький мальчик помогал выносить мусор из мусорных корзин, и, когда Эдгар использовал полировщик, сверхмощную машину, которая полировала полы, он катал внука на ней верхом.

Семья жила на Лукаут-стрит в доме номер 310 1/2, в негритянском районе сегрегированного[18] южного города. Район был бедным, но Монтгомери принадлежали к рабочему классу. «Я никогда не голодал и не ходил в лохмотьях», – говорит Джексон. Рядом находились два (белых) публичных дома и три разных дома, где продавали самодельное виски, которое покупатели могли приобрести по рюмке, полпинты или полгаллона. «Время от времени летали пули, иногда случалась поножовщина, по соседству проходили пьяницы, но было много стариков, которые заботились о нас», – добавляет он. Любой сосед, заметив, что юный Сэм бедокурит, непременно рассказывал об этом его бабушке и дедушке. Когда Сэм возвращался домой, его ждали телесные наказания – часто это означало порку розгами. Он понимал, что ему несдобровать, как только переступал порог дома, потому что бабушка и дедушка называли его Сэмюэлом, а не Сэмом.

Дом у Монтгомери был небольшой, но тем не менее в нем была гостиная, запретная зона для Сэма, за исключением тех случаев, когда приходили гости: там были красивые ковры, накрахмаленные занавески и трехъярусные столы с маленькими статуэтками. По соседству было много голодных детей, поэтому Перл постоянно пекла. На Лукаут-стрит в доме номер 310 1/2 никогда не пустовала банка с печеньем. Они кормили любого ребенка, который приходил в дом.

«Я вырос в условиях сегрегации на Юге, – сказал Джексон. – Но мой мир был полон». Когда бабушка брала его в центр города, ей приходилось учить его границам узаконенного расизма, таким как разные питьевые фонтанчики для белых и цветных людей. Почти все, кого видел Джексон, были черными, за редким исключением, например белые дети в школьном автобусе, проезжавшем через их район, которые «выкручивали лампочки из салона и бросали их в нас с криком "Ниггер!"».

По соседству жила одна белая семья, на которую обычно смотрели свысока как на PWT – Poor White Trash (нищий белый мусор). Но хотя в их доме не было водопровода, и поэтому они мылись только во время дождя, члены белой семьи всегда называли Джексона «негритенком», а его бабушку «мисс Ниггер» – всегда «мисс», как будто это «добавляло уважения», вспоминал Джексон. Также юный Сэм заметил, что, когда его дедушка ходил на работу, двадцатилетние белые парни называли его Эдом или Эдгаром, а он, в свою очередь, всегда называл их «мистер». Белые люди гладили Джексона по голове – и он смотрел им прямо в глаза. Сначала он это делал, потому что не знал, что так делать нельзя, а позже – просто чтобы досадить.

Он смотрел на меня, как будто хотел сказать: "Опусти голову! Не смотри белым в глаза, потому что они подумают, что ты заносчив или высокомерен"». Позже Джексон понял, что его дед просто пытался научить его навыкам выживания. «В его детстве было очень опасно быть чернокожим», – сказал он.

Однажды, когда Сэму было пять лет, он сидел на крыльце семейного дома и свистнул проходившей мимо белой девушке. Бабушка и дедушка боялись за его жизнь: «Все выбегали из дома, хватали меня, били. Потому что меня могли убить за это».

Джексон с нежностью вспоминает детство, потому что оно было полно любви, однако полностью осознает, что оно было обнесено стеной сегрегации. «Нужно было учиться жить в обществе, где твоя жизнь не имеет ценности, – говорил он. – Родные указывали то на одного, то на другого человека, говорили, что это член организации или великий магистр Ку-Клукс-Клана[19], и рассказывали, кого конкретно эти люди убили и не понесли наказания только потому, что заявили, что тот черный что-то сделал. Нельзя было выглядеть подозрительно, потому что ты ничем не сможешь оправдаться, а люди могут обвинить тебя в чем угодно. Они говорили не садиться в машину с определенным полицейским: ʺМне все равно, что бы ни случилось, ты, главное, беги изо всех сил, пока не окажешься здесь, а там разберемсяʺ».

Когда кто-то в семье заболевал, они не всегда шли к врачу или в больницу: «Мы считали, что нас все равно не станут осматривать», – говорит Джексон. Вместо этого Монтгомери обращались к женщине, которую звали «зелейницей», она приходила, мазала тело больного травяными мазями («очень вонючими») и напевала песни.

Джексон любил слушать радио, сидя по вечерам с дедом на крыльце: сериалы вроде «Тени» и «Сержанта Престона c Юкона», а также популярная, хотя и до ужаса стереотипная комедия «Эймос и Энди» подстегивали его воображение и учили, как с помощью голоса можно создавать свои собственные миры. А иногда дедушка рассказывал ему истории о привидениях с местным колоритом: неподалеку перевернулся школьный автобус, и если оказаться на месте трагедии в определенное время ночи, то можно услышать визг старых шин и крики паникующих детей.

Не по годам развитый Джексон научился читать очень рано, когда ему было два или три года. Оставаясь один в своей комнате, он иногда становился перед зеркалом и разыгрывал захватывающие истории, притворяясь героями любимых книг. Он говорит: «Я выступал для себя, прежде чем начать выступать перед кем-то еще».

На каждые пять комиксов ему требовалось прочитать что-нибудь более существенное: «Нам всегда говорили, что мы должны быть в пять, десять раз умнее, должны вести себя иначе, потому что, выходя на улицу, мы представляем не только себя, но и всю расу. У людей в общине были ожидания, и нужно было с уважением относиться к тем, у кого были эти ожидания. Было не принято злиться на учителей, проповедников. Даже на полицию».