Гиллеспи, напротив, дожил до 75 лет, более 50 из них состоя в браке с одной и той же женщиной. Несмотря на то что у него был безупречно крутой послужной список, он был новатором как в бибопе, так и в афро-кубинском джазе, он не чувствовал необходимости сжигать себя, как его партнер. У него дома в Нью-Джерси в морозилке хранился запас безалкогольного пива. Когда Гиллеспи спрашивали о его сдержанной натуре, он отшучивался: «Я всегда боялся иголок». Он знал, что его крутость строилась не на саморазрушении.
В то время как Сэмюэл Л. Джексон приобрел адскую зависимость от кокаина, он в конечном итоге выбрал путь Диззи, а не Птицы: завязав после того, как ему исполнилось 40 лет, он не просто остался в живых еще на несколько десятилетий, но и снялся в своих лучших работах. В свободное от съемок время он не болтался по злачным местам и не появлялся в таблоидах: он играл в гольф и смотрел «Закон и порядок»[12]. «Большинство людей удивились бы тому, насколько скучна моя жизнь», – признавался он. Но во время работы он превращался в международную кинозвезду, и казалось, что он работает все время, часто снимаясь в пяти или шести фильмах за год.
В детстве Джексон играл на различных духовых инструментах, в том числе деревянных. Он мечтал стать джазовым музыкантом – и эта мечта резко оборвалась в одиннадцатом классе, когда он обнаружил, что не умеет импровизировать. Но он уже впитал в себя кодекс крутого джазмена, и оказалось, что Джексон прекрасно справляется с работой по сценарию.
Знаток джаза Гэри Гиддинс писал о Гиллеспи: «В 60 лет Гиллеспи признался, что когда-то ему казалось, будто со временем играть на трубе станет легче, но оказалось, что играть стало труднее – не потому, что губы теряют подвижность, а потому, что он исчерпал все идеи, которые у него когда-либо были. Он мог прибегать к юмору или другим отвлекающим маневрам, но в пылу импровизации его спасала только правда». Точно так же Джексон снялся в стольких фильмах, что его каденции и крещендо стали привычными, но если он отчасти и утратил способность удивлять зрителей, то накопленный им объем работ раскрыл его истинную, самую крутую сторону сущности.
У Джексона было еще кое-что общее с Гиллеспи – музыкальность. Выбранным инструментом Гиллеспи была труба с раструбом, изогнутым под углом 45 градусов. Инструментом Джексона стал его голос, особенно в сочетании с непристойными выражениями. Когда Джексон матерится, это звучит как поэма, построенная на двух ямбических стопах в одном составном существительном, которое, по его словам, является тем самым английским словом, что он использует чаще всего, – motherfucker.
«Я использую слово motherfucker по меньшей мере восемь раз в одном абзаце, – сказал мне Джексон. – Я все называю этим словом. Говорю: «О, вот это убойная хрень была», или «Знаешь, на кого похож этот ублюдок?», или «Ну, знаешь, эта сраная штука»[13]. Для меня это идеальное существительное/местоимение/мат/что угодно».
Перекатываясь во рту Джексона, непристойное становится священным. Не просто пунктуация, не просто ударение, а материал для словесных соло, которые могут петь от ярости или раскачиваться от трепета перед мощью Вселенной. Чтобы лучше понять работу мастера, при написании обзора каждого из его фильмов я составлял список всех его ругательств. В главах «Фильмы Сэмюэла Л. Джексона» ищите графу под заголовком «Не вырезанные ругательства», чтобы узнать количество каждого «fuck», «asshole», «shitfire» и, конечно же, «motherfucker»[14].
Многие из нас до сих пор сдабривают свою речь словом «круто» (или, если вы персонаж ситкома вроде Джейка из «Бруклина 9–9» или Абеда из «Сообщества», возможно даже вариацией «тройного лутца»[15] – «круто-круто-круто»). Но мы живем в эпоху, когда крутость часто воспринимают как культурную ценность, столь же устаревшую, как рыцарство или куртуазная любовь. В тревожное, душное время мы страдаем от недостатка спокойствия и прохлады.
Это не потому, что корпорации вдруг начали использовать слово «крутой» в качестве маркетинговой стратегии: всегда существовали крутые продукты и аксессуары, которые потребители могли приобрести так же легко, как Снупи[16] влезает в толстовку Joe Cool. Вскоре после окончания Второй мировой войны чикагские портные из компании Fox Bros. рекламировали свой «пиджак из леопардовой кожи, как у Диззи Гиллеспи»: закажи по почте кое-что крутое по низкой цене – 2,5 доллара.
Поддержка со стороны знаменитостей – это целая традиция, которая уходит корнями в прошлое, как и само понятие знаменитости: британская королевская семья издавна выдавала королевские ордера поставщикам двора Его Императорского Величества. Но, возможно, пик пришелся на рок-н-ролльные войны за колу 1980-х годов, когда Майкл Джексон, Дэвид Боуи, Тина Тернер и Мадонна поддержали многонациональный конгломерат PepsiCo своей крутизной. В XXI веке, однако, те, кто не обладает крутизной – а именно их олицетворял Джордж Клинтон в альбомах группы Parliament-Funkadelic песней Sir Nose D’Voidoffunk, – научились имитировать это. В большинстве ситуаций оказалось достаточно просто каких-то крутых жестов, и создавалось впечатление, что крутизна свелась к набору жестов.
Современный мир существует исключительно в социальных сетях: в Twitter, Instagram и Facebook[17], кажется, каждый занимается маркетингом, каждый пытается продать себя, как двухлитровую бутылку Crystal Pepsi. По иронии судьбы, все хотят пить, но никто не покупает. Социальные медиа построены на нашем общем словаре крутости, который переводят рекламные агентства, а затем повторно цитируют широкие слои населения, рассказывая всем, кто слушает, насколько прекрасна их жизнь.
Фундаментальный компонент крутости – безразличие к тому, что о вас думают другие люди. Это и позволяет людям руководить революциями и выгуливать невероятные платья в ночь вручения статуэток «Оскара». Это одна из причин, по которой политика и крутость зачастую плохо сочетаются, – никто не перепутал бы прямую трансляцию телеканала C-Span из Сената с красной дорожкой MTV на церемонии вручения наград Video Music Awards. И отстраненная хипстерская позиция не очень эффективна в мире публичной деятельности. Фраза «Пофиг, чувак» не очень хорошо масштабируется.
Оказывается, крутость – более важная ценность для граждан здорового общества, чем для его политических лидеров. И хотя сейчас крутость, кажется, не в моде, она по-прежнему необходима в качестве противовеса преобладающим тенденциям эмоционального кликбейта и наглого спонтанного торгашества. Крутость помогает повернуть мир вокруг другой оси, и она же может сделать ваш уголок мира лучше, пока вы пытаетесь творить чудеса гравитации. А кто святой покровитель крутости XXI века? Сэмюэл, мать его, Джексон.
«Мне комфортно в той шкуре, в которой я нахожусь, – сказал Джексон. – Мне так долго было неудобно быть тем, кто я есть. Я принимал наркотики, пил и травился всякой другой дрянью, чтобы отгородиться от мира, не чувствовать того, что я чувствовал. Я был не уверен в себе, беспокоился из-за заикания, из-за того, что у меня нет работы, что я не такой богатый или успешный, как кто-то еще. Это меня больше не беспокоит. Мне посчастливилось сыграть некоторых персонажей, которых люди воспринимают определенным образом. Это отразилось на мне, поэтому люди приписывают мне их черты характера».
Джексон добавил: «Не знаю, откуда взялось прозвище Король крутости и как оно эволюционировало. Но это во многом связано с "Криминальным чтивом" и тем, каким уравновешенным был Джулс. Он был таким профессионалом. Минимум движений, он ни на что не отвлекается – он парень прямолинейный, и людям это показалось крутым».
