– Шесть, осенью семь будет. Октябрьская она, как раз под Покров родилась. Вроде, и знак хороший, а видишь, как все обернулось… – Мама снова завыла, уткнувшись лицом в фартук.

Да уж… – Я опустился на стул, точно сломленный нежданно свалившимся на мои плечи грузом.

Заводить детей я не планировал. Боялся их даже больше, чем жены. С женщиной еще как-то можно договориться, ребенку что-то втолковать – особое искусство. Я был уверен, что им не владею от слова совсем. Был опыт общения с отпрысками некоторых из моих случайных подруг, и этот опыт был печальным: эти спиногрызы меня ни во что не ставили. С какой стати я буду иметь авторитет у Снежаны? Она вон даже бабушку не слушается. Хотя в этом случае я был на стороне малышки: я даже похвалить и расцеловать ее был готов, что она отказывалась подчиняться Таисии Николаевне. Только мне вот ее капризы на фиг были не нужны.

Но в то же время мама была права: загрызут Морозовы мою дочку, запилят. Хотя бы за то, что я ее отец, а меня они люто ненавидят. Конечно, не без оснований. Если начистоту, то я на их месте такого, как я, тоже бы невзлюбил. Я ж был в их глазах коварным соблазнителем, который обесчестил их дорогое чадо, сделал ей ребенка и слинял.

Хотя, конечно, не так уж я и виноват. Во-первых, о контрацепции я заботился, а в том, что таблетки почему-то не подействовали, был не виноват. Фармацевтам претензии предъявлять было нужно, не мне. Во-вторых, аборт Анжеле я делать не запрещал, а попросила бы – и деньги на него дал бы. В-третьих, я о беременности не знал, ну, и о дочери, соответственно, тоже. Значит, от ребенка не отказывался. В том, что участия в воспитании дочери не принимал, вообще никак не виноват.

Вот если теперь, когда все знаю, от Снежаны откажусь, – тогда подлецом буду. Но ведь я ж не отказался пока.

Но, блин, если оформить отцовство и забрать Снежану к себе, вся моя жизнь рухнет к чертям собачьим! Я к этому не готов, мать твою!

Я схватился за голову. Мой поезд с оглушительной скоростью несся к обрыву, и крушения, теперь я знал это наверняка, не миновать.

– Завтра пойду знакомиться с дочкой! – огласил я свое решение. – Наверное, придется доказывать отцовство и забирать ее себе. Морозовы ее испортят – в этом ты, мам, права.

Декабрь 2012 года

К утру решительности у меня поубавилось. Сказалось и то, что мать предприняла попытки умерить мой пыл. Противореча самой себе, начала утверждать, что я для отцовства еще не созрел, и ребенок будет мне в тягость. Да и вообще, где это видано, чтоб мужчина в одиночку воспитывал дочь?! И ладно бы, если с рождения ее растил, знал хоть какое-то нюансы ухода за малышкой. Ее ж и купать нужно, и одевать, и причесывать. Как я все это собираюсь делать? Может, я хочу на нее, пожилую женщину, этот груз повесить? Так она против! В одиночку ей с воспитанием внучки не справиться – возраст не тот.

– Короче, материально помогай, участие в воспитании принимай, если Морозовы позволят, но удочерять – даже не думай! – подытожила свою пламенную речь мама.

– В любом случае с Морозовыми это обсудить придется, так что визита к ним не избежать, – вздохнул я. – Как ты могла советовать мне держаться от них подальше, зная, что Снежана – моя дочь, не понимаю! – упрекнул маму.

– Хорошо, иди, – смирилась мама с неизбежным. – Только повежливей будь, поосторожней. В дом сразу не заходи. С порога сперва поговори, разведай, какое у Дениса Степановича настроение.

– У тебя паранойя, мам, – поморщился я. – Какое может быть настроение у отца, только-только схоронившего дочь?! А я еще, послушав тебя, даже попрощаться с Анжелой не пришел. Очков мне это в его глазах наверняка не прибавило. Теперь только окреп во мнении, что у меня рыльце в пушку. Ну, еще и в моей трусости удостоверился.

– Ну, да, во всем мать всегда виновата! – прошипела мама. – Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива! Сам кашу заварил – сам и расхлебывай, а на меня нечего всех собак вешать!

– Не пеняю я ни на кого! – огрызнулся я и, накинув вечно висящую при входе фуфайку, пошел выяснять отношения с новоявленными родственничками.

Дверь открыл Денис Степанович. Хмуро взглянув на меня, спросил, не поздоровавшись:

– Чего приперся, гаденыш? Нет больше у нас Анжелы, не ждет тебя никто! Доволен, говнюк?

– И Вам не хворать, – ответил я на недружелюбное приветствие. – Соболезную! Анжелу мне тоже жалко, она мне нравилась – это Вы и сами знаете.

– Раз знаешь, что похоронили Анжелу, чего пришел? У нас с тобой общих дел, вроде, нет и не было! – Денис Степанович попытался захлопнуть дверь, но я не позволил, заблокировав ее плечом и ногой – то есть, считай, половиной корпуса.

– Да есть у нас общие дела, и Вы об этом знаете, – парировал я. – Я о судьбе Снежаны поговорить пришел.

– Прыткий какой! – процедил Морозов, все-таки пропустив меня внутрь. – Знаешь, значит?

– Знаю! – признался я, оказавшись в сенях. – Так что разговор у меня к Вам есть, и разговор серьезный. Только желательно не при ребенке нам его вести.

– Проходь на кухню, – разрешил хозяин. – Там и поговорим. Спит еще Снежана, не услышит.

Хозяйку я застал на кухне. Если она и готовила, то наш приход заставил прервать это занятие. Таисия Николаевна стояла посреди комнаты напряженная, комкала в руках вафельное полотенце, и, кажется, подслушивала, о чем мы говорили при входе с ее мужем.

– Ну, говори! – напомнил мне о цели визита Денис Степанович. – Чего хотел? Или передумал уже, сдулся?

– Я хотел сказать, что намерен участвовать в воспитании Снежаны, предложить свою помощь, – неуверенно начал я.

– Откупиться хочешь? Не выйдет! – тут же зашипела на меня Таисия Николаевна. – Забирай свое отродье и делай с ним что хочешь. Слада я этой «принцессой» нет. Вся в тебя, видать, – Анжела не такой была.

– Брось, Тая! – остановил супругу Денис Степанович. – Какой из него отец? Анжелу загубил и Снежану загубит. Нельзя ему ее отдавать. Пусть лучше алименты платит, а с воспитанием внучки мы и сами как-нибудь разберемся. Кого он из нее вырастит? Наркоманку и блудницу?

– Да уж получше вас дочь воспитаю! – обиделся я. – И не вам решать, забирать Снежану мне или нет – я ее отец, а не вы!

– Ишь как заговорил – отцовские чувства в нем, видишь ли, проснулись! – ерничая, обратился Денис Степанович к супруге, как будто меня не было рядом. – Шесть лет его не было – и вдруг любовью к дитятке воспылал! Это еще разобраться надо, какого характера его любовь – его и раньше на девочек тянуло. За Анжелой-то ухлестывать начал, когда она еще подростком несмышленым была. Не отец ты, не отец! – Последнюю фразу Денис Степанович адресовал мне, но задела меня тогда не она, а косвенное обвинение в педофилии.

– А вот клеветать на меня не надо! – процедил я, сжимая кулаки. – До совершеннолетия я вашу дочь не трогал, формально она взрослая была, когда у нас все случилось. Да и фактически взрослая. И вообще, я не стариком дряхлым был, а молодым еще парнем. Разница в возрасте у нас меньше десяти лет. Вы бы еще в суд на меня подали – посмешили бы народ!

– Педофил ты или нет – нам с Таисией Николаевной доподлинно неизвестно. Ты нам справочку из диспансера принеси, тогда и поговорим, – не сдавался старик.

– И принесу! Только не вам, а органам опеки, когда отцовство буду оформлять! – психанул я, окончательно приняв решение.

– Значит, все-таки отсудить Снежану у нас планируешь? Только попробуй! Ты ей никто и звать тебя никак! Не отдадим тебе внучку! И еще раз на пороге увижу – застрелю! – пригрозился Денис Степанович.

– Вы бы такими словами не разбрасывались, – посоветовал я ему. – А то случится со мной что – сразу на Вас подумают. А оно Вам надо? Сами же знаете, что смогу забрать Снежану, если захочу, – любой суд на моей стороне будет.

– Да пусть забирает! Хоть прям сейчас! – снова встряла в мужской разговор Таисия Николаевна.